Хорошие манеры

      В свои первые недели в Клепке Инеж ничего не поручали. Она изучала город, а заодно заставляла отвыкшие от больших нагрузок мышцы вспоминать старые трюки. Но время шло, и нужно было приниматься за новую, но не менее, а может и более, грязную работу. Она сама попросилась на «дело». Каз смерил её хмурым взглядом, но согласился. А теперь, стоя в своей комнате, Инеж тряслась от рыданий, оттирая засохшую чужую кровь со своих рук. Пыталась понять, когда ей было больнее. Со своим первым… клиентом в «Зверинце» или сейчас. В ту ночь она тоже рыдала и отмывала кровь. Свою. Как и тогда, потом девушка лежала на кровати, подобрав колени, буквально свернувшись клубочком и молилась. У Святых не принято было спрашивать: «За что?». «Для чего?» — повторяла Инеж, отчаиваясь услышать ответ. Девушка пыталась понять стоит ли такая свобода такой цены? Что хуже: разрушаться самой каждый день или разрушать чужие жизни? После того первого раза она плакала только однажды. И вот опять. Но, по крайней мере, сейчас за слёзы никто не избивал. Ни одного косого взгляда, ухмылки, или подначки. Сочувствия, впрочем, тоже не было. Сочувствия в Бочке не существовало. А в Клепке к тому же не существовало безделья. Уж Каз об этом заботился.       Бреккер всегда что-то делал. Пожалуй, Инеж никогда не встречала такой предприимчивости. С активностью Каза мог посоперничать только Джеспер. Но, в отличие от беспокойной энергии земенца, которую тот не знал куда направить, у Бреккера определенно был огромный список дел. Инеж представляла, что в голове у парня есть длинный свиток, в котором он методично напротив каждой записи или ставил галочку, или вычеркивал. Он мог не спать и не есть долгое время. Инеж осознала это, когда Каз стал учить её разбираться с механизмами замков. Не сказать, что Инеж всё схватывала на лету, но она была усердной ученицей. А о терпении Каза ходили легенды. Но сколько они уже сидели? Четыре часа, пять? Желудок Инеж бунтовал, а Бреккер или правда не слышал или делала вид.       — Ты разве не хочешь есть? — не выдержала девушка.       — Инеж, — устало вздохнул парень, — если ты что-то хочешь, ты не спрашиваешь. Ты идешь и берешь.       Инеж не решилась уточнить принести ли ему тоже. Но принесла. Каз ничего не сказал, но всё съел.       Через несколько дней, сидя в своей маленькой комнатке и воюя с очередным замком битый час, она не выдержала. Ей сильно хотелось запустить железяку в стену, но тогда бы она точно повредила механизм, чем вдвойне усложнила себе работу. Поэтому она глубоко вздохнула и одним за другим запустила в деревянную стену свои кинжалы. С кинжалами ей было проще. С кинжалами она хотя бы имела дело раньше. С ними работали её кузены. Она попыталась посмотреть на замок глазами Каза. Для Бреккера и люди было словно замки. Не больше и не меньше. Какие-то сложные, требующие долгого и тщательного изучения. Какие-то он мог открыть одной рукой с закрытыми глазами. Инеж не волновало то, что она ощущала себя слишком простой. Больше её волновало то, что Каз видел в ней что-то другое. Или точнее он мог своими рычажками, якобы невзначай кинутым взглядом или словом, менять её механизм. «Но ты определенно опасна». Инеж не была опасной. Она была бесстрашной. И только в одной сфере. Хотя она всегда помнила слова отца, что только дураки считают себя бесстрашными. Но Каз подобрал правильное слово… отмычку.       Замок наконец-то щёлкнул, и в ту же секунду что-то щёлкнуло в голове Инеж. Она не хотела, чтобы кто-либо её менял. Она хотела стать прежней Инеж. Девчонкой, которая любила купаться в аплодисментах и в восторженных взглядах. Которой гордились родители… Веселой, наивной, правильной. Плевать, что в Бочке это слабость. Плевать, что впереди её ждали только убийства, обман и воровство. Она будет улыбаться и смеяться, потому что сама хочет, а не для кого-либо. Несмотря ни на что. Она будет той девочкой, которая умела находить волшебство в обыденности. Девочкой, которая верила, что у неё есть маленькие крылышки. Запах маминого хлеба пришёл в ту же секунду. Такой сильный, что Инеж подумала о его реальности. А потом она улыбнулась, когда поняла, что в Клепке, в отличие от «Зверинца», её точно никто не изобьет, если она не просто прошмыгнет на кухню, а решит что-то приготовить.       — Что это за чудесный запах? — в двери кухни появилась голова Джеспера, а потом его глаза округлились, — ты что готовишь?       — И возможно это даже не яд, — улыбнулась сулийка.       — Ты умеешь шутить? — Джеспер схватился за сердце, — про канат тоже правда?       — Ага, и жонглировать… — девушка сузила глаза, — кинжалами.       Это была ложь. Пока.       — А ты воистину опасна.       Снова это слово. Инеж поёжилась. Но, быть может, это действительно её путь.       Джеспер подошёл к плите, вдыхая аромат укропа и свежей выпечки. Его рука легла на её талию. Инеж замерла, но в ту же секунду выдохнула. Это ведь Джеспер и его неугомонные конечности. Девушка не хотела думать, что сделал Каз, ведь беспокойные руки земенца даже случайно его никогда не задевали.       — Научишь меня стрелять? — спросила сулийка.       — Ради этого, — парень помахал тонким кусочком, — я сделаю всё, что ты хочешь.       Инеж улыбнулась. Ей нравился Джеспер.       В комнате Каза девушка оставила бумажный пакет с жареной картошку, поверх которой положила свежий хлеб. Конечно, к тому времени как Каз вернется, всё остынет. И, разумеется, Бреккер не поблагодарит. И ей не нужна его благодарность — у неё до сих пор болела голова от дифирамбов Джеспера. Но с того дня девушка сознательно решила следить за тем, чтобы Бреккер ел. Вряд ли это кроме неё, кого-то ранее заботило. Вряд ли кого-то вообще заботила судьба Каза. Но сулийке нужно выплатить свой контракт. И только Каз мог в этом помочь.       — Спасибо, Инеж. Пожалуйста, Каз, — весело сказала девушка, ставя пакет с картошкой на стол Каза.       Бреккер оторвался от бумаг, и посмотрел на неё тем самым взглядом, которым можно было зарезать. Инеж знала это взгляд: когда кто-то отвлекал парня от очень важного дела, какой-то несусветной чушью. Раньше Инеж смела надеяться, или даже гордиться, что всегда задавала правильные вопросы, подбирала верные слова. Раньше она, как и многие, побаивалась Каза. Сулийка сама не сказала слов благодарности, когда Каз подарил ей первый клинок. «Может, я воспользуюсь им против тебя». Злые слова. Слова маленького зверька, который кусался и царапался, когда его вели из одной клетки в другую. Но прошёл почти год. Она уже заслужила уважение, и теперь ей хотелось благодарности. А сегодня у девушки было особенно хорошее настроение. И, в конце концов, вежливость это не глупость. Выдержав взгляд Каза с улыбкой, но, не дождавшись ответа, она пожала плечами и спокойно вышла из его комнаты.       — Спасибо, Инеж, — стуча зубами, сказала девушка, протягивая парню стопку документов. Она злилась. Сулийка несколько часов провела под дождем. На ней не было ни единого сухого места.       — Спасибо в карман не положишь, — Каз быстро просматривал бумаги, — но вот сумма займа может уменьшиться.       — Может? — нахмурилась девушка.       — Это твоя работа, Призрак. Не жди от меня благодарности, — Бреккер бросил мрачный взгляд на пол под её ногами. С мокрой одежды девушки уже порядком накапало. Это вдвойне разозлило:       — Ты что умрешь, если будешь вежливым?       Каз чуть поднял бровь. Он был вежливым, когда ему это было нужно. И если уж на то пошло, он никогда не говорил ей ничего грубого. Ничего грубого по меркам Каза, естественно. Почему она хотела чего-то большего? Ей не нужна его горячая благодарность, ей нужна горячая ванна и сухая одежда.       — Выпей Бренди, не хочу, чтобы ты заболела.       — Тебе не выгодно, чтобы я заболела, — пробубнила девушка. Он знал, что она не пьёт. Может заболеть ему на зло? Инеж представила, как чихает во время слежки.       — Отнеси это Хескелю, — Бреккер протянул другую стопку бумаг.       — Пожалуйста, Инеж, — процедила девушка.        — Спасибо, Инеж, — слова вырвались не специально.       Девушка протянула его трость. Она не была зла. Она очень устала. Ей было холодно и больно. И не только физически. Пушистые хлопья снега медленно кружились вокруг, приглушая звуки. Снег не мог скрыть расползающиеся пятна алой крови. Наоборот. Она только что убила троих. Святые, это было тяжело каждый раз. Каз умел двигаться без трости быстро. И быть не менее смертоносным. Но Инеж была проворнее, а время шло на секунды. Парень поднялся, тяжело дыша, но ничего не сказал. Для Каза убийство ничего не значило. Словно выкинуть старую пару своих перчаток. Инеж ощущала себя опустошенной несколько дней. С какого-то момента девушка начала задумываться. Быть может не стоит лишний раз убивать ей, пусть Грязные Руки делает свою работу. Но всё чаще пульсировала мысль, что, быть может, этим она немного облегчит его не во что не верящую душу. А свои грехи она постарается вымолить.       Инеж любила проводить время на подоконнике окна Каза в хорошую погоду. Да и вообще в его комнате ожидать очередного поручения было удобнее и гуманнее, чем заставлять спускаться к себе. Ей нравилось кормить ворон. Она допускала мысль, что Каз тоже делал это раньше. Иначе почему вороны собирались на этой крыше?       — Тебе не стоит заводить дружбу с воронами, — заскрипел его голос.       — Почему?       Не то чтобы ей сильно хотелось знать ответ. Что он сейчас скажет? Не стоит переводить хлеб? От запаха помёта он не может спать? Это приносит неудачу? Каз молчал. Солнце нежно ласкало лицо.       — Почему? — зачем-то повторила девушка. Обычно она старалась не спрашивать дважды, тем более на столь несущественные вопросы. Но солнце немного плавило её мозг.       — У них плохие манеры, — буркнул Каз.       Инеж не поверила своим ушам. Кажется только что Каз Бреккер, чьи слова всегда были расчетливыми, холодными и острыми, сказал какую-то удивительную глупость.       — Как и у тебя, Каз. — рассмеялась сулийка.       Солнце играло, теплый и свежий ветер с гавани вселяла какую-то надежду. В такие моменты жизнь не казалась такой уж ужасной. Когда-нибудь она обязательно выплатит свой контракт. Может быть, даже Каз когда-нибудь скажет ей спасибо.