Качели

Занзас пыхтит в своей постели, раздражённый всем и вся. Сегодня холодно, может, не сильно, но достаточно, чтобы паранойя не давала ему уснуть. Прорыв Точки Нуля оставил на нём шрамы, и меньше половины из них — физические. Он лежит на кровати, уставившись в тёмный потолок. Единственный свет в комнате, что просачивается с балкона, исходит от луны. Так непохоже на мерцающую свечу, к которой он привык после многих… после многих лет. Однако не поэтому ли Занзас оставил свои занавески открытыми. Внутрь через нос, наружу через рот. Занзас на мгновение закрывает глаза, поворачивается на бок и смотрит на дверь. Малыш уже должен был неловко мяться по другую сторону. Занзас не будет давить на него, если захочет, Тсунаёши и так зайдёт. Какое громкое имя для такого тощека, фыркает Занзас и ждёт. Чего он не ждёт, что, увидев Саваду, поймёт, почему, и распознает на месте привычного ему гнева страх под вуалью отрицания. С ним справиться легче. Он не ждёт увидеть Тсунаёши, по-настоящему увидеть его и привязаться. И всё же, где они. Занзас не ожидал, что их пути пересекутся вскоре после битвы на ринге, но, что ж… на Саваду он натолкнулся, когда вышел проветриться и унять свой гнев, тот сидел на качелях, лениво покачивая ногами. Побуждаемый чем-то, что он не мог объяснить даже сейчас, Занзас двинулся вперёд. Он не собирался разговаривать, просто делил минуту тишины с товарищем по «Небу». Семья превратилась во врага, снова превратилась в семью. Он всё ещё был жив, в отличие от своих братьев, и Тимотео… ах, Тимотео. Потом ночь превратилась в две, потом в три и по накатанной. Почти месяц Занзас держал Варию в Намимори по причинам, которые он не мог объяснить. До одной ночи. Шёл дождь, холодный, раздражающий, в дрожь бросало, но Занзас всё равно пошёл в парк. Там он нашёл Тсунаёши. Сжимая в руках зонтик, парень не замедлил предложить его Занзасу. Он весь — и не только от холода — дрожал. Не контролируя себя, Занзас ступил ему навстречу. Может, он был одинок. А может, они оба. Занзас обнял парня за плечи и потащил за собой в отель к нему в номер. Тсунаёши понял намёк, быстро принял душ и большую рубашку Занзаса, пока они ждали, когда его одежда высохнет. Каким-то образом Тсунаёши заснул на его диване. Как и с качелями, день превратился в два, потом в три, в… Пока тот не стал таскаться едва ли не каждый день за ним, робко задавая ему вопросы. Занзас знал, Скуало всё это нравилось. Вонгола Дечимо следует за Занзасом, как утёнок, с блокнотом в руке. Занзас тогда словил себя на том, что не отталкивает парня, вместо этого он чувствовал гордость, когда Тсунаёши в очередной раз подошёл нему, не имея ничего, кроме храбрости и записок. Тсунаёши стал чем-то вроде ежедневной привычки в его жизни, хотя иногда он отсылал его к своим офицерам. Особенно в плохие дни, когда не мог позволить ему остаться. Возможно, именно поэтому, летом, когда Занзас наконец вернулся в Италию, они взяли Тсунаёши вместе с собой. Когда тот проснулся в полёте, то подумал, не рассказал ли кто-нибудь о его отбытии его друзьям и не поинтересовался ли мнением Реборна. Да, Маммон предпочел бы держаться подальше от ещё одного проклятого ребёнка, но он всё ещё был его наставником, несмотря на все его нетрадиционные методы обучения и явное разочарование тем, что на Занзаса он смотрел куда больше, чем на него, времени. Вряд ли Занзас виноват, что этот человек — «кнут», а не «пряник». Но… как Занзас видит Тсунаёши, так и Тсунаёши видит Занзаса. Возможно, увидел, какой он, даже раньше. Гипер-интуиция — любопытная штука, границы её далеко не изведаны. Впрочем, это лишь означает, что в плохие дни, когда Занзас отсылает его подальше, чтобы он не видел его, Тсунаёши не надо объяснять, почему. Возможно, только так, прожив какое-то время с Варией, он перестанет впадать каждый раз в робость. Или, может, думает Занзас, Тсунаёши никогда и не был застенчивым. Может, он просто привык к отказам. Как бы там ни было, стоит малышу освоиться, его уже не остановить. Стук в дверь раздаётся почти как по команде. Занзас тянется за сапогом на тумбочке и бросает его в дверь, приглашая. Тсунаёши врывается внутрь, кладёт подушку у изголовья кровати Занзаса и накрывается одеялом. — А ты знал, — начинает он, пролистывая свой тик-ток с закладками и наклоняя телефон к Занзасу, — что грибы ближе к животным, чем к растениям? Занзас чувствует, как расслабляются его плечи, но ничего не говорит. Он концентрируется на голосе Тсунаёши, омывающем его, на лунном свете, освещающем комнату, на людях, движущихся на экране. И что за разница. Он позволяет ему играть с его пальцами, двигать ими, только чтобы помнить, что он справится.