***
- Что ты устроил? – гремит входная дверь, а родной голос растекается по стенам съемной квартиры, пробираясь под кожу и заполняя все пустоты в организме. Тебя во мне слишком много. Тебя во мне – задохнуться. – Я спрашиваю, что ты здесь, блять, устроил?! – парень в два шага пересекает комнату и хватает мужчину за грудки. - Ты курил только что – единственная фраза, которую может сгенерировать воспаленный от крепкого алкоголя и близости другого, родного человека, мозг. Шаст усмехается. Курил. Естественно он курил. Потому что на трезвую голову в комнате девять квадратов один на один с Поповым себя закроет разве что суицидник. А Антон не такой. У Антона карьера в гору, квартира в центре Москвы, кот и девушка дома. А он стоит где-то на окраине Питера и вдыхает запах отчаяния вперемешку с ромом, который исходит от мужчины, которого он любил. И которого он, как не старайся скрыть, любит. Арсений глухо садится на диван, когда Шастун наконец разжимает руки и сам сползает по стенке напротив. И вот они сидят, разделенные четырьмя метрами ширины комнаты, руку протяни – дотронешься. Но ощущение, что эти пара метров длятся пару световых лет, что между ними – немыслимая бесконечность недосказанностей. Отчаяние. Этим липким холодным чувством пропиталась вся квартира, оно сквозило в каждой детали. Сначала Арс приезжал сюда крайне редко, быть может проработать новый материал или просто побыть пару часов в тишине. Потому что у Арса – семья. У него жена с дочерью дома, у него ответственность. И в этой теплой идиллии не было место холоду. Не было, до тех пор, пока в груди не поселилось что-то страшное, непонятное и жутко неправильное. Пока в груди не поселилось слишком много Антона, пока он своим светом не прожег в груди зияющую дыру и не ушел, оставив его один на один с этой пустотой. И в тот момент, когда Арс почти поселился в этой квартире, появилось оно. Отчаяние. - Арс, спустись на землю – Антон закидывает голову и принимается сверлить взглядом темный потолок –Нам не по семнадцать, и даже не по двадцать, у нас шоу, у на… - Почему так получилось? – лекцию о здравом смысле прерывает надломленный голос, и, господи, лучше бы этого не случилось. Лучше бы никто никогда не слышал его – низкого, треснутого, полного такого детского непонимания и такой взрослой боли, что от этого адского коктейля хотелось закрыть руками уши и плакать, плакать, плакать много часов в подушку. Лицо Антона искажает кривая ухмылка. И правда, как так получилось? Он закрыл глаза и попытался мысленно вернуться на пару лет назад. Было ощущение, что через все тело пропустили электрический ток: настолько живыми были те воспоминания и настолько живым были они сами. Арсений. Арс. И только для него, только для Шаста, Сеня. Его личная сказка. Антону было спокойно, тихо и тепло. Тихо было ровно до момента, когда шоу вдруг стало сверхпопулярным, а вместе с этим стала жестче цензура и контроль за актёрами. Вот тогда-то он увидел, сколько проблем сможет принести их с Арсом сказка. Они же идеальные. Примеры для подражания. Но как вписать в этот контекст их дружбу? Совершенно особенную, ни на что в мире не похожую дружбу сказочного художника и карикатурного сумасшедшего, эдакого Безумного Шляпника? У всех был ответ, но никто не осмеливался его произнести. И теперь внутри оставалась пустота, в которой было что-то почти мертвое, совсем не похожее на золотые искры, что были в начале. В комнате повисла тишина. Было слышно, как на подушки падают пылинки и как внутри трещит и ломается что-то важное, как расходятся по швам старые раны и как глухо, загнанным зверем, скулит тоска под ребрами. И хочется сказать что-то единственно правильное, но вместо этого вырывается: «Просто надо было повзрослеть и перестать жить мечтами». И даже язык во рту не слушается, становится тяжелым и неповоротливым, словно все тело парня кричит, что сейчас, в этой темной комнате совершается что-то ужасно страшное, самая большая ошибка в его жизни. Антон садится, утыкаясь лицом в другие, некогда родные колени. Он чувствует руку на своем затылке, но сил сопротивляться нет: слишком многое было оставлено здесь мгновение назад. -Луна сегодня красивая – снова этот голос, господи, снова этот голос, кромсающий внутренности на клочья – И ты красивый, Тох – Антон буквально видит, как мужчина улыбается и закусывает губу, пытаясь сдержать рвущийся наружу крик. – Спасибо тебе. Ты, конечно, прав. Надо взрослеть. А Шастун сжимает кулаки и кричит «Нет! Я вру, Арс, я снова вру, это все неправильно, это все не про нас!», но, почему-то, не слышит ни звука. Слышно только, как невесомо шелестит входная дверь, в которую только что вышло что-то особенное, что встречается в одном из миллиарда случаев, забирая с собой что-то важное. И комната становится еще более одинокой и холодной. А лунный свет мягко очерчивает профиль Арсения и серебрит вихры Антона, словно даря им последние минуты сказки.Сказки, которая уже ушла, не попрощавшись, и которую никто из них не остановил.