***
В каждом мире неизменно одно: Бьякуран утопает в море цветов. В любое время года и суток, в любой стране и на любой базе всё цветет, и в любой из вариаций вселенной отряды Миллефиоре названы в честь растений. В каждом мире неизменен один Бьякуран; каждый мир — его. Но Мукуро с этим не согласен, и в миллионах мирах Бьякуран это знает. Миллионы раз Мукуро предавал Вонголу, а затем Бьякурана. Миллионы раз Мукуро заново открывал глаза в этом месте — неизменными были цветы, но менялся их вид. Были гвоздики и розы, были злополучные анемоны, которые Леонардо Липпи отправлял Ирие Шоичи; цветы менялись, но не менялся их белоснежный оттенок. Бьякуран будто смотрел в самую суть Мукуро, полную мрака, и с помощью света пытался изгнать ту силу, которая позволяла заклятому иллюзионисту кочевать во времени и по вселенным; не собирался Бьякуран мириться, что он такой не единственный. Но Бьякуран в каждом мире новый, а Мукуро в каждом мире всё тот же. И из обозримой вереницы миров остался последний, где Бьякуран еще не уничтожил Вонголу. Где двойники ему пока не рассказали о том, что Мукуро его предает. — Не жалеешь? — Рука Бьякурана снова в его волосах; жаждет ли он стереть это черное пятно с полотна белых калл? — О чем? — хмыкает Мукуро, а сам ведет цветам счет, гадая, какое к ним применимо значение — смерть или же восхищение? — О Вонголе. — Мафию я всегда мечтал уничтожить, и так получилось, что именно с тобой мне это удается. — А еще ты мечтал, чтобы тебе на могилу носили букеты из калл, словно невесте. Мукуро уже досчитал, но это неважно. Проснется ли он еще раз? — Да, это моя последняя воля. — И я ее исполню. Попробуешь снова? — А разве можно? — Остался еще мирок на задворках вселенной, где мы пока не знакомы. Но он точно уже последний. Темнота обволакивает мир, и Мукуро в ней тонет. Он успевает запомнить, что пистолет в руке Бьякурана черный.Полотно белых цветов
2 апреля 2021 г. в 19:09
Темнота в последний раз обволакивает мир, и Мукуро в ней тонет. Расплавленная тьма проникает в легкие и голову, впитывая остатки жизни, но на губах жертвы играет безмятежная улыбка. Они с ней — давние знакомые. Дитя друг друга, друг другу отец и мать, и близнецы, что неразлучны и неразличимы.
Они вместе — пустота и тишина Вселенной.
А еще тьма для Мукуро — обитель. Даже в водах Вендикаре. В водах Вендикаре они обрели друг друга; освободившись из тюрьмы, Мукуро не убежит от тьмы. Не покинет она его и тогда, когда вокруг расцветёт белизна.
Сон отступает. В горле саднит и колет. Мукуро уже свободен, но кашель нападает все равно, будто его только что вызволили из резервуара, однако на ладонь выплескивается не вода, а лепесток тюльпана.
Мукуро не в силах целиком распахнуть глаза — вокруг чересчур ярко. Март не радует солнцем и теплом, окно далековато, но морю белых цветов не нужно много света, чтобы ослепительно сиять.
Мукуро, привыкая к белизне, вертит в пальцах лепесток, неведомым образом оказавшийся в горле. Ему невольно вспоминается болезнь, придуманная в Японии, которая грозит смертью от цветов тому, кто влюблен безответно. И он смеется — подобный конец ему не угрожает точно, хотя его и впрямь едва не погубил лепесток.
Поднявшись, Мукуро с упоением вдыхает запах. В тюльпанах он не пробуждался давно. Чистота и невинность — неплохое начало, но он бессознательно считает бутоны; они не могут убить, но могут предвещать похороны, как у Тсунаеши, гроб которого полон белых цветов.
Мукуро тоже практически в нем. Утешением служит лишь то, что цветов пока нечетное число — забытое суеверие, которому его враг верен.
— А ведь где-то белый — траурный цвет. — Мукуро подносит к носу случайный бутон. — Не потому ли он твой любимый?
— Так Мукуро-кун доволен сюрпризом? — Широко улыбаясь, Бьякуран идет навстречу, и его шаги отражаются гулким эхом.
— «Кун»? — Мукуро приподнимает бровь. — Мы же не в Японии.
— Но у тебя японское имя. — Бьякуран подходит вплотную и пропускает между пальцев хвост темных волос, и его улыбка становится шире. — Или «Лео-кун» тебе нравилось больше?
Мукуро отстраняется от него с притворным вздохом.
— Комната, забитая цветами, уж точно не была бы для Леонардо сюрпризом.
— Вот и славно.
Мукуро стирает хмурое выражение с лица, а из памяти — недавний день, когда он, будучи Леонардо Липпи, проиграл Бьякурану битву, преклонил перед ним колено и принял протянутую руку.