Tied for Last / Нити привязанностей

Что бы Риддл ни имел в виду, говоря, что он изменился, Гермиона не могла не признать, что, похоже, это была правда. Следующие несколько дней прошли в какой-то невероятной атмосфере дружелюбия и полного согласия, вернув их общению прежнюю непринужденность. Всякий раз, когда Гермиона ловила себя на грустных мыслях о Мине, она тут же начинала болтать с Риддлом, и разговоры с ним всегда помогали ей отвлечься от ужасного, сосущего ощущения неотвратимости рока. Они вместе взялись за отработку некоторых теорий относительно ее возвращения на Землю, хотя, по необъяснимой причине, эта идея уже не представлялась Гермионе такой же заманчивой, как прежде. Они даже успели проверить одну из гипотез, согласно которой Гермиона должна была воссоздать по всему замку те же защитные барьеры, что когда-то расставила в земном Хогвартсе. Однако в конечном итоге этот эксперимент ни к чему не привел. Состояние здоровья Риддла постепенно улучшалось, и это не могло не радовать Гермиону. Под воздействием лечебных зелий последствия проклятья начали потихоньку отступать, и она смогла наконец закончить сращивать его мышцы живота, на восстановление которых у нее ушло долгих десять часов. — Такими темпами ты будешь почти здоров недели через полторы, — радостно сообщила она Риддлу, который, судя по мрачному лицу, ее восторга не разделял. — Хочешь сказать, что это супербыстро? — Ну… да, — ответила она. — Учитывая, что изначально я предполагала, что ты не сможешь встать с постели раньше конца февраля. Риддл вздохнул. — Гермиона, я понятия не имею, какое сегодня число, — устало сказал он. — У меня же нет календаря. — Услышав это, Гермиона взмахнула волшебной палочкой, и нечто большое внезапно заслонило Риддлу всю видимость. — Что ты делаешь? ­— настороженно воскликнул он, но непонятный предмет уже исчез с его лица, и в изножье своей кровати он увидел гигантский календарь. — Всего лишь демонстрирую тебе, что ты ошибаешься, — с невинным видом сказала Гермиона. — Вот, гляди. Он прямо перед тобой. Сегодня 10 января. — Том Риддл никогда не ошибается, — ответил он, расплываясь в своей привычной ухмылке. Да, по большей части Том Риддл вновь стал самим собой, с той лишь разницей, что теперь располагал еще большей осведомленностью, чем когда-либо, имел еще больший самоконтроль, чем когда-либо, и испытывал еще бóльшую привязанность к этой девушке, чем когда-либо прежде. Его неизменно поражало то количество времени, которое она проводила в заботах о его здоровье. Обычно Гермиона приходила до того, как он просыпался, и нередко задерживалась до позднего вечера, когда он уже спал. Разумеется, они не разговаривали постоянно. Если он хотел как можно быстрее пойти на поправку, то следовало позволить ей хотя бы время от времени спокойно сосредоточиться на процессе лечения. А Риддлу страсть как хотелось выздороветь как можно скорее. — Я хочу кое-что попробовать, — вывел его из раздумий голос Гермионы. В руках она держала незнакомую книгу в черном переплете. — И что это? Она повернула книгу к нему обложкой так, чтобы он смог прочесть ее название: «РУНИЧЕСКИЕ ЗАКЛИНАНИЯ». — Никогда не слышал о Рунических заклинаниях, — задумчиво протянул Риддл. — Может быть, их открыли после 1945 года, — предположила она. — Допустим, так что ты предлагаешь? — Ну, в девятом издании «Целительского ремесла» говорится, что Рунические заклинания могут быть очень эффективным целебным средством, — сказала Гермиона, листая большой красный справочник, с которым она регулярно сверялась. — Я, правда, еще никогда не имела с ними дела, но на С.О.В. по древним рунам у меня было «Превосходно», так что я почти на сто процентов уверена, что все, описанное в этой книге, мне вполне по силам. В общем, хотела спросить, согласен ли ты… чтобы я попробовала. Глядя на черную книгу с некоторым подозрением, Риддл неуверенно произнес: — Я тебе доверяю. Повисла пауза. На лице у Гермионы расцвела улыбка, и Риддл внезапно осознал всю важность только что сказанных им слов. — Отлично! — сказала она, поднимаясь на ноги. — Тогда давай смотреть, что тут у нас. Ее глаза заскользили по странице, где описывался принцип целительства с применением рун. Спустя примерно двадцать минут Риддл поинтересовался: — Ну, и в чем там основная идея? Гермиона пожала плечами. — Сперва как обычно произносишь само заклинание, затем накладываешь Флагрейт, чтобы начертить нужные руны в воздухе, затем читаешь руны вслух — и вуаля! Вроде ничего сложного. Странно, что Рунические заклинания не входят в программу сдачи С.О.В. Еще раз изучив диаграмму в черной книге, она присела на край кровати и сделала несколько пробных взмахов, тихонько бормоча себе под нос: — Теринкулум Эфектива, затем скользящее движение вперед и быстрый взмах для каждой ячейки… Ничего сложного. Достав из-под своего кресла кусочек пергамента, Гермиона на всякий случай записала на нем руны, которые планировала использовать: Irwaz. Unam. Zwahir. Lecte. Menha. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — пробормотал Риддл. — А ну тихо! — с азартом в глазах воскликнула Гермиона и нацелила свою волшебную палочку на его грудную клетку. — Теринкулум Эфектива, — четко произнесла она, плавно направляя палочку вперед, и на конце делая быстрое движение кистью. Возле кончика древка возник красный огненный квадрат. Прочертив палочкой в воздухе вниз и влево, а затем вниз и вправо, Гермиона наколдовала идеальный пятиугольник, к граням которого крепились огненные квадраты. Невербально применив Флагрейт, она медленно изобразила в каждом из них нужную руну. По мере заполнения, квадраты вспыхивали, становясь из красных слепяще-белыми, а затем выцветали до теплого персикового цвета. Когда с последней ячейкой было покончено, их соприкасающиеся между собой грани засияли белым светом, и пятиугольник неистово затрясся. Гермиона встревоженно за ним наблюдала. Создавалось впечатление, что некая огромная сила, таящаяся внутри, отчаянно пыталась вырваться наружу. Слегка запаниковав, Гермиона бросила взгляд на свою шпаргалку и, двигаясь против часовой стрелки, назвала руны, указывая волшебной палочкой на соответствующий квадрат: — Ирваз! Унам! Цвахир! Лекте! Менха! — ее голос чуть дрогнул. Как только она произнесла последнее слово, ячейки открылись, и белый свет хлынул в центр пятиугольника. Гермиона критически скривила губы: нарисованный ею контур на вид был недостаточно четким. Что, если что-нибудь пойдет не так? Что, если она все испортила? Однако на ее глазах пятиугольник, то и дело выстреливающий в разные стороны разрядами тока, точно некий живой сгусток энергии, плавно опустился и, коснувшись раны, проник внутрь грудной клетки Риддла. Гермиона завороженно наблюдала, как разорванные грудные мышцы вновь приобрели свой естественный красный цвет, а затем сами собой начали срастаться, переплетаясь и формируя абсолютно здоровые гладкие волокна. Вид у Риддла был не на шутку встревоженный. Наверное, ощущения от происходящего были в высшей степени странные. Гермиона вскочила с кровати не в силах поверить в то, что у нее получилось. — Да! — ликующе завопила она. — Мерлин, даже не верится, что это сработало! Внезапно она покачнулась. Смертельная слабость охватила все ее тело, и, в поисках опоры цепляясь руками за покрывало, она завалилась на край постели. — Гермиона? — встревоженно окликнул ее Риддл. — Гермиона? Сама напуганная этим неожиданным истощением, она подняла голову и не смогла подавить широкий зевок. — Я… мне надо… На этом силы ее иссякли. С трудом перевернувшись на спину и закинув ноги на постель, Гермиона провалилась в беспамятство раньше, чем ее голова успела коснуться матраса. Какое-то время Риддл с удивлением взирал на нее. Он даже подумывал о том, чтобы привести ее в чувство Энервейтом, однако это заклинание давало человеку искусственный прилив энергии, что в ее нынешнем состоянии было не самой хорошей идеей, если это Руническое заклинание каким-то образом высосало из нее всю жизненную силу. С этой оборотной стороной магии Риддл еще никогда не сталкивался. Обычно магия как будто имела свой собственный источник энергии, а не выкачивала ее из волшебника, точно паразит из хозяина. Так, например, Риддл мог днями напролет посылать один Ступефай за другим и при этом не ощущать даже намека на магическое истощение. Магия была возобновляема сама по себе, поэтому последствия этих Рунических заклинаний выглядели по меньшей мере подозрительно. — Гермиона? — снова позвал он, хоть и не слишком рассчитывая получить ответ. Ее лицо, такое безмятежное и умиротворенное, было всего в нескольких сантиметров от его. Один из непокорных каштановых локонов соскользнул ей на щеку. На ней были джинсы и мягкий красный свитер, рукава которого она закатала до локтей. Риддл отвел взгляд. Столь близкое соседство с ней вызывало у него легкое чувство неловкости, которое лишь усилилось, когда он подавил в себе порыв провести рукой по ее открытому предплечью. Прочистив горло, Риддл отвернул лицо в противоположную от нее сторону. Несмотря на то что он по-прежнему никак не мог взять в толк, почему она тратила столько своего времени на его лечение, с каждым днем он начинал все больше и больше… ценить это. По мере того как шло время, он заметил, что единственными людьми, навещавшими его, были Гермиона, Абраксас, Ревеленд и Герпий. И хотя Риддл не слишком задумывался о причинах данного обстоятельства как таковых, он в какой-то момент понял, что по факту его состояние действительно волнует лишь пару-тройку человек. Осознавать это было… по меньшей мере странно. Хотя, стоило признать, и вполовину не так странно, как то, что Араминта Мелифлуа почему-то не ломилась к нему при любой удобной возможности. Однако еще более необычным было то, что он не чувствовал злости или негодования по поводу того, что люди не спешили наносить визиты Тому Риддлу, чтобы справиться о его подорванном здоровье. Он успокаивал себя тем, что, возможно, они просто не знали, что он уже очнулся, не хотели видеть его в таком состоянии или же, самое лестное, что он все так же до чертиков пугал их, даже будучи прикованным к постели, что, впрочем, казалось не слишком убедительным объяснением. При этом самым обнадеживающим открытием для Риддла стало то, что подобный расклад его крайне мало волновал. Во всяком случае, пока его заходили проведать эти четверо. Каждый день Ревеленд и Герпий заглядывали к нему, чтобы поделиться новыми идеями насчет зелий, которые могли ускорить его выздоровление, а Абраксас помогал Гермионе с лечением ран. Другие визитеры, пожалуй, были бы только обузой. Риддл сморщил нос. Воздух в непосредственной близости от Гермионы мало-помалу наполнялся ароматом, исходившим от ее невероятно густой и объемной копны. Ароматом, который погружал Риддла в состояние легкого опьянения, ведь иначе чем своеобразной интоксикацией он не мог объяснить это непонятно откуда взявшееся у него желание дотронуться до лица спящей… спящей… Это было странно. То, что он остановил себя перед тем, как даже мысленно назвать ее «грязнокровкой». Из всего его весьма внушительного словарного запаса именно это слово теперь почему-то упорно не шло ему на ум. «Вот оно, тлетворное влияние Грейнджер», — мрачно подумал Риддл. Разве ему не полагалось изо всех сил радеть об очищении волшебной крови от грязи, как завещал Салазар Слизерин? Он вспомнил гневные слова, сказанные ею в первый день его пробуждения. Прошу прощения за то, что пыталась вырвать волшебный мир из твоих когтей, чтобы иметь возможность в будущем устроиться на работу, иметь основные права и свободы, а не пасть жертвой твоей отвратительной дискриминации! Права и свободы? Какое-то время Риддл обдумывал то, что она сказала. Фактически она не могла претендовать на естественные права и неотъемлемые свободы, принадлежащие представителям чистокровных семейств по праву рождения. Видимо, устройство общества, при котором она не была бы наделена социальными или политическими свободами, не казалось ей достаточно справедливым, и в этом Риддл даже мог ее отчасти понять… однако… кто были все эти магглорожденные, если не магглы, как-то научившиеся управляться с волшебной палочкой? А, по мнению Риддла, любое ограничение или сведение на нет деятельности магглов всегда было только к лучшему. Даже если бы однажды все магглы просто взяли и исчезли с лица земли, это было бы к лучшему, потому что никому бы тогда больше не пришлось иметь дело с ними, с их бездарностью, глупым самомнением, с их самопровозглашённой «гениальностью»; никому бы никогда больше не пришлось страдать от их животной тупости… а все эти маггловские отродья, магглорожденные… с ними все равно должно было быть что-то не так. Они, несомненно, должны были коварно черпать свою магию из какого-то противоестественного источника. Как магия могла просто… взяться из ниоткуда? Из магглов, этих недочеловеков, из этих существ, к числу которых сам он, разумеется, не принадлежал… Риддл сжал зубы. Но как ему тогда объяснить феномен Гермионы? Она была невероятно умной и могущественной ведьмой, способной легко контролировать как свою силу, так и эмоции. Казалось, единственное, что ее по-настоящему интересовало — ведь в отличие от других девушек она совершенно точно не была зациклена на собственной внешности — это магия и умение мастерски ею пользоваться, в чем она, вне всякого сомнения, сильно преуспела. Имея перед глазами примеры таких самородков, как Грейнджер, и многочисленных бестолковых представителей чистокровных семейств, как мог он с полным сознанием своей правоты продолжать повторять себе, что магглорожденные — это волшебники второго сорта? При взгляде на лежащую рядом с ним девушку, которая в прямом смысле истратила все свои силы на его лечение, у Риддла возникло странное ощущение, что думать об этом сейчас было с его стороны неправильно. У него еще будет время на подобные размышления. Время, когда он не будет чувствовать себя… виноватым, размышляя об этом. Например, когда она снова полностью придет в себя. Гермиона провела в забытьи большую часть дня, очнувшись, только когда солнце уже начинало клониться к закату. — Как ты себя чувствуешь? — раздался у нее над ухом голос Риддла, отчего она тут же подскочила на кровати, все еще не понимая, где находится. — Нормально, — промямлила она, уже спокойнее посмотрев на стемневшее небо за окном. — Ого, надолго же я отключилась. ­— Не то слово, — согласился Риддл. — Ты тоже, находясь в сознании, гораздо более интересный собеседник. Гермиона устало усмехнулась. — Рада слышать, — она соскользнула с кровати. — Надо же, эти Рунические заклинания и впрямь энергозатратные. Кажется, мне лучше пойти хорошенько выспаться, — сказала она ему. — До завтра. — Приятных снов, — ответил он. Слабо улыбнувшись, Гермиона ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Было еще не очень поздно, поэтому, когда она вошла в гриффиндорскую спальню, та была пуста. При взгляде на кровать Мины Гермиону охватило привычное сожаление, что ее подруга безвозвратно исчезла, а она так и не набралась смелости с ней поговорить. Устало повалившись на свою постель, Гермиона закрыла глаза, и все мысли разом вылетели у нее из головы.

***

Следующие три дня прошли еще более плодотворно. Гермиона больше не прибегала к Рунической магии, но тем не менее смогла окончательно восстановить грудную мышцу и покрывающие ее кровеносные сосуды. Затем во время очередного разговора с ней Риддл ни с того ни с сего затронул одну очень, очень больную тему. — Гермиона? — Да? — Я хотел спросить, почему ты считаешь, что магглорожденные ничем не хуже чистокровных? На ее лице отразилась полная растерянность. Судя по его интонации, он спрашивал ее абсолютно серьезно. Его в самом деле интересовало ее мнение по этому вопросу, что уже было странно. — Э-э-э, Риддл, ты точно уверен, что хочешь обсуждать это со мной? — уточнила она в некотором замешательстве. — Да, — нахмурившись, ответил он. — А что? — А то, что я предвижу, что по мере развития нашей беседы мне, скорее всего, придется отчаянно бороться с соблазном тебе двинуть, поскольку рукоприкладство в отношении немощного больного едва ли достойно уважения. Риддл ухмыльнулся. — Не думаю, что у меня есть повод для беспокойства, пока ты держишь себя в руках. К тому же ты становишься весьма забавной, когда на тебя накатывает злость. — Поверь мне, эта злость тебе не покажется забавной, — серьезно сказала Гермиона. — В приступе этой злости я могу проклясть тебя так, что всё лечение придется начинать сначала. Он вздохнул с несколько скучающим выражением. — Ну, что ж, тогда ладно. Просто я в последнее время много об этом размышлял и понял, что мне было бы интересно узнать твою точку зрения, учитывая, что чаще всего она отличается от точки зрения моих остальных знакомых. Гермиона подавила саркастическую усмешку. Как же, как же, «последователи» в значении «знакомые». — Ну, для начала совершенно очевидно, что магические способности никак не связаны с чистотой крови, — вздохнула Гермиона, — чему имеется множество подтверждений. На моем курсе, в частности, это примеры таких тупиц, как Винсент Крэбб, который, будучи чистокровным волшебником, был абсолютно бездарен во всем, что касалось магии. — В отличие от тебя. Да, подобные прецеденты меня и самого заставляют задуматься. Продолжай. От этого повелительного тона внутри Гермионы шевельнулось раздражение. Риддл частенько начинал раздавать приказы, но это не означало, что она к этому привыкла или что ей это было по душе. — Во-вторых, мы все задействуем одну и ту же волшебную силу. Я способна прибегнуть к тем же разделам и видам магии, что и чистокровные волшебники. В-третьих, кто такие чистокровные как не потомки магглорожденных в каком-то там давно забытом колене? В конце концов, если отталкиваться от того, что изначально существовали всего один первородный волшебник и одна первородная волшебница, то либо их дети должны были создать семьи с магглами, либо все современные чистокровные волшебники — плоды инцеста, что тоже само по себе есть не очень хорошо. Риддл нахмурился. На его взгляд, последний аргумент был недостаточно веским, потому что больше касался технической стороны вопроса. Важнее было то, что в настоящее время, независимо от их истоков, существовали семьи, члены которых на протяжении всей своей родословной были волшебниками — чистокровные. Вот и все. Гермиона тем временем продолжала. — И потом, я не понимаю, как происхождение вообще может влиять на наличие у ребенка способностей к волшебству. Взять хотя бы тебя. Риддл моментально напрягся. — А при чем здесь я? — процедил он. Проводить параллели с ним было не самой лучшей идеей. — Слушай, я знаю, что ты отрицаешь свое маггловское происхождение, — вздохнула Гермиона, — но… — Тот человек не был мне отцом, — прошипел Риддл, и Гермиона нисколько не удивилась, видя, как его лицо исказила лютая ненависть. — А я и не утверждаю, что его можно даже отдаленно назвать достойным родителем, — твердо сказала Гермиона. — Я лишь говорю, что от этого маггла появился ты, возможно, самый сильный волшебник из когда-либо живших, — эти слова, по-видимому, умилостивили его лишь отчасти, поэтому решительным тоном она продолжила. — Ты можешь сколько угодно говорить, что он был поганый маггл, грязь под твоими ногами, и только зря воздух переводил — поверь, я все это уже слышала — но главное — это то, что он, безусловно, смог произвести на свет одаренного волшебника. Так что, если все магглы наделены такой способностью, то я не вижу, о чем тут еще можно спорить. В комнате повисла тишина. Риддл обдумывал услышанное. Очевидно, что своими лестными замечаниями она откровенно пыталась задобрить его, что, к своей досаде, он вынужден был признать, у нее получилось. Он всегда любил похвалу чуть больше, чем следовало, по очевидным для него причинам. Тем не менее похвала от острой на язык Гермионы Грейнджер дорогого стоила, а потому было неудивительно, что от ее слов он почувствовал себя немного спокойнее. Хотя к делу это отношения не имело. Его, разумеется, интересовали в первую очередь ее доводы, а не комплименты. — Но ты же не станешь отрицать, что многое упустила, проведя свое детство среди магглов, — сказал он. Гермиона пожала плечами. — Среди тех, кто провел свое детство среди магглов, встречаются прекрасные волшебники, — передразнив его интонацию, ответила она, — и, прежде чем ты успеешь раздуться от гордости, сразу оговорюсь, что речь не только о тебе. — Поттер, — пробормотал Риддл. Гермиона кивнула и посмотрела в окно так, точно мечтала оказаться отсюда далеко-далеко. — Да, — сказала Гермиона. — Он был полукровкой, типа того. Его мать была магглорожденной… но при этом очень талантливой волшебницей, во всяком случае, по словам Слизнорта… Риддл насмешливо фыркнул. — По части точности сведений слова Горация Слизнорта едва ли можно отнести к числу авторитетных источников. Однако это не помешало тебе обратиться с вопросом о крестражах именно к нему. Гермиона пожала плечами. — Он опытный волшебник и, думаю, что тебе это известно и самому, обладает талантом подмечать таланты в других. На это Риддл лишь что-то неопределенно промычал, отвлеченно поигрывая своей волшебной палочкой и чувствуя, что этот диалог понемногу начинает его утомлять. Сам он пока даже не пытался доказать ей правомерность собственных убеждений, да и какой в этом был смысл? Вероятнее всего, их дискуссия рано или поздно свелась бы к разбору отдельных эпизодов его прошлого, которое однозначно лучше было не ворошить. Кроме того, неужели он всерьёз полагал, что она сможет понять его систему воззрений? В ней не было ни капли чистой крови, ничего, что могло бы воззвать к ее разуму и помочь осознать, почему быть магглорожденной было… своего рода отклонением от нормы. — Ладно, закрыли тему. Гермиона выглядела слегка сбитой с толку. Риддл подумал, что ему, наверное, не следовало столь неразумно тратить ее силы и время, втягивая в этот разговор против ее воли. — Я приношу свои извинения, — сказал он, — обдумав все еще раз, я понял, что ты навряд ли сможешь разделить мою позицию в этом вопросе. — Как и ты — мою, — ответила Гермиона. — Однако я надеялась, что мне, возможно, удастся хоть в чем-то тебя переубедить. В его темных глазах появилась ирония. — Боюсь, мне крайне сложно себе это представить, — насмешливо сказал он, тем не менее чувствуя легкий внутренний дискомфорт под укоряющим взглядом Гермионы. — Ну и ладно, — вздохнула она. — Просто я не понимаю, если ты так сильно ненавидишь магглорожденных, то почему бы тебе не поручить заняться твоим лечением Абраксасу, а мне не указать на дверь со словами: «Пошла вон, грязнокровка». Риддл был немного шокирован — из ее уст это слово неприятно резануло слух… Перед глазами у него вновь замелькали ее воспоминания, и он осознал, что дело было не просто в слове. В том, как она его произнесла крылось… столько всего, начиная с первого раза, когда она услышала это прозвище и была им обескуражена, проклятия оцепенения на втором курсе и вынужденного страха за собственную жизнь в течение последующих лет. — Не называй себя так, — спокойно сказал он, хотя внутри был чрезвычайно взволнован. Обычно он использовал это слово не задумываясь, потому что для него оно никогда не носило какой-то особой окраски. Что же поменялось сейчас? Как получилось, что воспоминаний одной девушки оказалось достаточно, чтобы он больше не желал когда-либо вновь слышать применительно к ней это слово? — Почему? — безжалостно рассмеялась Гермиона. — Разве это не то, чем я для тебя являюсь? Всего лишь очередная безродная, паршивая, недостойная носить волшебную палочку грязно… — Я велел тебе больше так себя не называть, — резко оборвал ее Риддл, и взгляд его потемнел. Гермиона вскинула бровь. — Я не вижу, что это меняет, Том, — вздохнула она. — Всегда найдутся люди, готовые вытереть о меня ноги из-за моего статуса крови… хм, постой-ка, разве сам ты не принадлежишь к их числу? Он сглотнул. — Я бы никогда не стал вытирать о тебя ноги, — сказал он. — О, но ведь ты уже это делаешь, — тихо сказала Гермиона, устремив на него свой сверкающий взор. — Каждый раз, когда ты говоришь о второсортности нечистокровных, каждый раз, когда эта мысль просто мелькает у тебя в голове, ты втаптываешь меня в грязь и обесцениваешь то, что я училась так же усердно, если не усерднее всех знакомых мне чистокровных детей, чтобы более чем в совершенстве овладеть умением колдовать. И даже не пытайся убедить себя в обратном, потому что это правда. Увидев отразившееся на его лице мучительное смятение, Гермиона сперва засомневалась, не хватила ли она через край, а затем озадачилась, почему это в принципе так его взбудоражило. Какое ему было дело до ее чувств? Какое ему было дело до того, как с ней обращались? Гермиона вздохнула. Если бы кто-то обращался с ним так же плохо из-за чего-то, что он был не в силах изменить, ей бы было до этого дело. Но это… это было другое. Он никогда не давал себе труда о чем-либо беспокоиться, и из всех странных поводов для беспокойства это был самый странный. Она ощутила укол вины. Получается, она считала себя лучше Риддла, потому что была способна переживать за него, несмотря на то что он за нее — нет? Если она собиралась попробовать, пусть и осторожно, помочь ему стать как все нормальные люди, подобное отношение с ее стороны было в корне неверно. Из размышлений ее вырвали слова Риддла: — Мне жаль, — сказал он. Она пристально на него посмотрела. Очень пристально. Его тихий голос звучал искренне. — О чем ты? — О том, через что тебе пришлось пройти, — ответил Риддл. Гермиона растерянно нахмурилась. — Ну, я… мне тоже жаль, — медленно произнесла она. Может, где-то здесь был подвох? Он, конечно, уже говорил в своем письме, что ему жаль, однако в контексте их нынешнего разговора эти слова прозвучали неожиданно. Причем… он выражал сожаление о том, что некоторые люди плохо к ней относились из-за ее происхождения. Но разве это не было основным постулатом, с которым он должен был быть полностью согласен? — Погоди-погоди, я что-то запуталась. Разве ты сам не разделяешь убеждений, которыми руководствовались все те люди из моего прошлого? Риддл нахмурился. — Нет, когда дело касается тебя. Гермиона прищурилась, не в состоянии поверить в услышанное. Эти слова прозвучали совершенно не в духе Тома Риддла. — Я больше не позволю никому так тебя называть, — решительно произнес Риддл. — Никогда. Подобное заявление показалось Гермионе таким абсурдным, что она не смогла сдержать смешок. — Только меня? А что насчет остальных магглорожденных? — Нет, — ответил он. — Только тебя. И ради своего собственного спокойствия я предпочитаю думать, что на самом деле ты чистокровная, каким-то неведомым образом появившаяся в семье магглов. Гермиона саркастично хихикнула. — Вообще-то, в этом и состоит мой главный посыл, что по своей сути все волшебники и волшебницы одинаковы, просто рождены в разных семьях. Он мрачно на нее воззрился, сдув упавшую ему на глаза темную прядь. — Ладно, хорошо. Возможно, ты права в одном случае — своем собственном. — О, благодарю вас, повелитель, — насмешливо отозвалась она, отчего Риддл невольно заерзал. Ему не хотелось, чтобы она звала его «повелителем» подобно остальным последователям. Она была достойна гораздо большего. Он вздохнул. — Кстати, что там еще необходимо сделать, чтобы я уже мог наконец подняться? Бесконечное лежание начинает меня утомлять. — Даже после того, как ты физически будешь на это способен, тебе, скорее всего, не следует этого делать. Просто потому, что твоему телу потребуется еще какое-то время, чтобы заново привыкнуть, — пожала она плечами. Риддл насупился. — Гермиона, как только я смогу встать, я выйду из этой комнаты и, вероятно, больше никогда сюда не вернусь. Я столько времени провел в лежачем положении, что, кажется, моя спина уже вросла в эту чертову кровать. Гермиона прыснула. — Будем надеяться, что нет, потому что это определенно создаст тебе некоторые неудобства при передвижении. В любом случае вернемся к этому вопросу, когда я закончу со всем остальным. Думаю, на это уйдет еще неделя или около того. Он застонал. — Те двое, кто меня прокляли, за это заплатят, — пробурчал он. — Сколько раз тебе повторять? Никто не пытался тебя проклясть. Просто два заклятия столкнулись в воздухе. — Ну, и кто их наслал? Мерлин свидетель, они у меня получат… — Я не скажу тебе, — твердо ответила Гермиона, — и тебе лучше не пытаться выяснить, кто это, чтобы отомстить. Риддл бросил на нее странный взгляд. — Какое тебе вообще до них дело? — А как ты думаешь? Он немного озадаченно опустил взгляд на зажатую в его руке волшебную палочку. — Потому что… дай-ка угадаю, — протянул он, его голос так и сочился сарказмом, — ты о них беспокоишься? — Нет, не поэтому. А потому что ты не имеешь права расхаживать и проклинать людей направо и налево так, словно в этом нет ничего такого. — А в этом и нет ничего такого. — Нет, есть! — теряя терпение, воскликнула Гермиона. — Ну, правда, Том, когда ты уже поймешь, что другие люди существуют отдельно от тебя, сами по себе? Они живут не ради твоей забавы или чего-то, что тебе еще может прийти в голову с ними сделать. Он уставился в потолок, не желая ее слушать, потому что все, что она говорила, шло вразрез со всеми его убеждениями. — И что же мне, по-твоему, делать? — ядовито поинтересовался он, вновь повернув к ней лицо. — Ну, если они приличные люди, то, как только ты вновь объявишься, они, возможно, сами подойдут к тебе, чтобы извиниться. Хоть это и произошло случайно. — И я смогу использовать эту возможность, чтобы лично подтвердить их некомпетентность и нанести ответный удар? — Что? Нет! Господи, ты серьезно? — Эй, только не злись! — перешел в защиту Риддл. — Честно, я не… что тут еще можно… Нет, это было просто смешно! Такое ощущение, что он в свое время выучил наизусть «Вредные советы» или что-то в этом духе. Гермиона с отчаянием подумала, что даже не знает, с чего начать. — После того, как они извинятся, ты должен сказать, что несмотря на то, что рана доставила тебе множество неудобств, ты не держишь на них зла, потому что они сделали это не специально. Риддл вытаращился на нее так, словно у нее выросла вторая голова. — То есть когда кто-то наносит мне смертельную рану, а затем просто за это извиняется, я должен говорить, что это пустяки? Что за бред! Я не понимаю, почему я не могу проклясть их в ответ, тогда мы будем квиты. Гермиона подняла к потолку глаза, а затем прикрыла их, прося небо дать ей сил. — Существует такое общепринятое суждение, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого. Думаю, Том, тебе стоит его хорошенько запомнить. — Я был бы очень признателен, если бы ты оставила мне право самому решать, что я должен, а что не должен запоминать, — возмущенно проворчал он, затем, помолчав, прибавил, — тем не менее вынужден признать, что сформулировано хорошо. Где ты это узнала? Гермиона бросила на него насмешливый взгляд, её губы подрагивали от едва сдерживаемого смеха. — На маггловедении. — Где? — Ох, зря я это сказала, — расхохоталась она. — Видел бы ты свое лицо. С искривленными губами и выпученными в неверии глазами его лицо и правда являло собой забавное зрелище. — Тебе-то зачем понадобилось изучать Маггловедение? — спросил он. — Разве ты… ну, уже не знала все о жизни магглов? Гермиона закатила глаза, вспомнив, сколько раз ей уже задавали подобный вопрос в школе. — Вообще-то, про магглов можно изучать не только их культуру и быт, — ответила она. — У нас был целый семестр, посвященный маггловской философии, которая оказалась невероятно захватывающей. Среди магглов порой встречаются просто гениальные мыслители, а еще люди, которые изобретают новое — ученые. Они находят оригинальные решения, чтобы делать вещи без применения магии. Очень познавательно, в целом. Риддл закатил глаза. — Ну, конечно. — Ты мне не веришь? — обвиняюще воскликнула она. — Да будет тебе известно, что такие люди как Никола Тесла, Томас Эдисон, Луи Пастер, Мария Кюри, Аристотель, Платон, Жан-Поль Сартр, Данте — все они обладали интеллектом, нисколько не уступающим нашему. — Но они были магглами, — с покровительственной интонацией произнес Риддл. — Это совсем другой тип… сравнения. И что за нелепые имена «Платон» и «Данте»? — ехидно усмехнулся он, получив в ответ ее хмурый взгляд. — К твоему сведению, Том, Платон был философом, чьи работы заложили основы не только этики, но и эпистемологии, метафизики и эстетики. Он также был учителем Аристотеля, другого греческого ученого. Очень умного. А Данте был итальянцем, который, помимо других своих трудов, предложил концепцию девяти кругов ада, к которой люди обращаются и по сей день, несмотря на то, что с момента ее создания прошло уже несколько веков. — Девять кругов ада, говоришь? — задумчиво протянул Риддл. Кажется, он что-то такое уже слышал. — Так их придумал этот Данте? — Да, это его теория, — все еще негодуя, отрезала Гермиона. — Ну, и что же находится на девятом круге? Он же, получается, самый страшный? — со скучающим видом поинтересовался Риддл, однако, Гермиона все же уловила промелькнувшую в его голосе нотку заинтересованности. — Предатели, — сказала она. — Несчастные продажные души, вмерзшие в ледяное озеро. — И в самом центре, конечно же, сидит Дьявол, Сатана, или кто-то типа того? Гермиона кивнула. — Трехголовый демон, терзающий трех самых гнусных предателей: Брута, Кассия и Иуду. До этого Риддлу доводилось слышать только про Иуду, и то мельком. — И что же они такого сделали, что стали худшими из всех? — Предали своих благодетелей, — с деланным пренебрежением ответила Гермиона, крутя в руках свою палочку. — Что считается худшим из всех возможных грехов. Брут и Кассий предали и убили своего друга, римского императора Юлия Цезаря, а Иуда предал Иисуса, в результате чего тот был распят, хотя был добрейшей души человек. Риддл зевнул. — Очень интересно, — сказал он, но вопреки ожиданиям Гермионы больше язвить не стал. — Похоже, ты весьма начитана, — с хитрой ухмылкой вместо этого прокомментировал он. Гермиона рассмеялась. — Да, весьма, — сказала она, — и если тебе понадобилось столько времени, чтобы это понять, то, возможно, я переоценила твои умственные способности, — поднеся к его губам склянку с зельем, она скомандовала, — пей.

***

— Гермиона, — вздохнул Риддл, — что бы ты делала, если бы была сейчас на Земле? — Ну, зависит от обстоятельств, — начала она, осторожно подбирая слова и одновременно касаясь его поврежденной вены своей волшебной палочкой. Риддл уже привык к странным ощущениям от прикосновений кончика древка к своим внутренностям, а также к сопровождавшему их золотистому свечению. — От каких? — рану у него в груди затопило светом, льющимся из палочки Гермионы. — От того, удалось ли тебе уже убить Гарри или нет, — мрачно ответила она. Риддл внутренне содрогнулся. Ну, конечно… его альтер эго на Земле пыталось добраться до мальчишки Поттера. — А если бы меня не было? — спросил он задумчиво. — Что, если ты была бы обычной семикурсницей? Гермиона вздохнула с сожалением. Как бы ей хотелось, чтобы так все и было, она столько раз себе это представляла. — Наверное, я бы наседала на Гарри и Рона с тем, чтобы они не запускали домашку, — ее губы тронула улыбка. — А еще наверняка была бы старостой школы и ужасно переживала в преддверии сдачи Ж.А.Б.А.. Кстати, каково было их сдавать? — Легко и просто, — сказал Риддл. — Ничего такого, из-за чего тебе стоило бы волноваться. — Ну, скорее всего, я не стала бы слушать людей, говорящих, что мне не из-за чего волноваться, — продолжила Гермиона, — и проводила бы все ночи напролет, занимаясь, а в свое несуществующее свободное время пыталась бы помочь Гарри и Рону. Риддл удивленно поднял брови. Он не учился ни дня в своей жизни, и, если честно, нисколько бы не удивился, если бы и Гермиона не испытывала в этом потребности. — Зачем ты посвящаешь столько времени урокам? — Мне приходится, —сказала она, выпрямляясь. — Один из моих главных страхов — это плохо учиться. — И что ты вкладываешь в это определение? Получить за домашнее задание «Выше ожидаемого»? — фыркнул Риддл. Она смерила его угрюмым взглядом. — Вообще-то, если тебе так интересно, я получила «Выше ожидаемого» за С.О.В. по защите от темных искусств, и была просто убита этим фактом. При этом, никто не понимал причину моего расстройства, потому что по всем остальным предметам я получила «Превосходно», — уязвленно сказала Гермиона. Риддл не сдержал смеха. — Ты смеешься? А это, между прочим, очень важный экзамен. — О, нет, я бы никогда не стал смеяться над чокнутой перфекционисткой, — зевнул Риддл, лукаво поглядывая на нее уголком глаза. — Ах ты…! У тебя-то, поди, по всем С.О.В. было «Превосходно», — с плохо скрываемым негодованием в голосе сказала Гермиона. — Да, верно, и угадай с трех попыток, сколько часов в день я тратил на подготовку. Гермиона на секунду задумалась. Сама она в среднем тратила около девяти часов в день. — Девять? — Нет, — ухмыльнулся он. — Семь? Теперь он уже смотрел на нее, едва сдерживая смех. — Нет. Гермиона нахмурилась. Ну, точно не меньше пяти. Может, когда он учился, то посвящал занятиям больше времени, чем она… — Десять? Заниматься больше, чем десять часов в день было нереально, разве что в дни, когда не было уроков. — Не угадала. — Ладно. Сколько? — Ноль. Гермиона непонимающе на него уставилась. — Что? — Ноль, — повторил он. — И я могу с уверенностью утверждать, что ты тоже вполне могла бы обойтись тем же временем. Единственное, что я делал во время учебы — это письменные домашние задания, которые нужно было сдавать. Это показалось Гермионе верхом несправедливости. Она, которая всегда выкладывалась на полную на каждом уроке, в итоге получила за С.О.В. по защите от темных искусств «Выше ожидаемого», а Темный Лорд, точно в насмешку, получил за этот же экзамен «Превосходно»… — Чертовски иронично, не правда ли? — ухмыльнулся Риддл, будто точно знал, о чем она думала в этот момент, и Гермиона внутренне вскипела. — Но, на самом деле, все, что нужно знать для того, чтобы сдать эти дурацкие тесты, проходят на уроках, и, зная тебя, предполагаю, что в классе ты делала множество подробных и ненужных записей и пометок. Я прав? — Если бы я собственноручно не занималась твоим лечением, ты был бы уже проклят на месте, — буркнула Гермиона. — Ой, женщина, расслабься, — вздохнул он. — Поверь, твои навыки выходят далеко за рамки оценки «Превосходно» по защите от темных искусств, и мы оба знаем, что мое мнение гораздо авторитетнее, чем мнение любого экзаменатора. Эти слова невольно послужили для Гермионы утешением. — Не зови меня «женщина», — сказала она, немного помолчав. — Предпочитаешь, чтобы я звал тебя «мужчиной»? Гермиона не удостоила его вопрос ответом.

***

На календаре было 14 января, и за целый день Гермиона и Риддл ни разу не схлестнулись, что было беспрецедентно. Гермиона вообще была сильно удивлена тем, что с ним ей было не менее комфортно, чем с гриффиндорцами или даже с ее друзьями на Земле. Она чувствовала, что снова позволяет себе расслабиться в его обществе, и, по идее, это должно было заставить ее насторожиться, однако теперь она почему-то не переживала по этому поводу. Возможно, потому что все, что он мог — это неподвижно лежать, хоть и будучи способным колдовать, а, возможно, потому что они, кажется, и впрямь ладили. Гермиона привыкла проводить в его комнате весь день, и, это могло прозвучать абсурдно, но ей нравились их невинные, без задней мысли разговоры ни о чем, когда они болтали так, словно у них была в запасе целая вечность. Она даже поймала себя на мысли, что ей уже почти не хочется, чтобы Риддл выздоравливал — в этом случае он снова начал бы свободно расхаживать по замку, представляя собой потенциальную угрозу для окружающих. Насчет себя и Абраксаса она не переживала, но у нее не было полной уверенности, что кто-то другой сможет выстоять против Риддла, если тому взбредет в голову выкинуть очередной фокус. Исключение составлял лишь Дамблдор. В последнее время Гермионе казалось, что она окончательно утратила связь с Альбусом из-за того, что не рассказала ему о Риддле, что было глупым, но, по-видимому, неизбежным решением. Переживая исчезновение Мины, Годрик стал отчаянно цепляться за Альбуса в поисках поддержки, так что теперь их редко можно было застать одного без другого. Они оба проводили много времени в больничном крыле, ожидая, пока Миранда придет в себя, что, по словам Мунго и Джареда, должно было случиться через несколько дней. Гермиона страшилась момента пробуждения Миранды. Каково ей будет очнуться и узнать, что Мина ушла; очнуться и обнаружить, что Гермиона почему-то отдалилась от остальных гриффиндорцев; очнуться и понять, что все вокруг изменилось до неузнаваемости. Гермиона также беспокоилась, что о том, что она лечит Риддла, может узнать Годрик. В его нынешнем нестабильном эмоциональном состоянии, эта новость была бы очень некстати, тем более что он и Мина всегда недолюбливали Риддла. Если бы Годрик прознал про то, что компании гриффиндорцев Гермиона предпочитает Риддла, с которым зависает по целым дням в его комнате, он, вероятнее всего, устроил бы ей грандиозный разнос, и подобная перспектива ей совсем не улыбалась. Мина. К своему удивлению, Гермиона осознала, что переживала потерю Ар-Джея куда тяжелее по причинам, о которых она могла только догадываться. Может быть, потому что Гермиона по-настоящему потеряла Мину задолго до ее ухода, принеся их дружбу в жертву глупой межфакультетской вражде и детскому соперничеству, любви, вспыхнувшей между Миной и Годриком, недоверию, а порой и безучастию. А может быть, потому что в этот раз у Гермионы была своего рода поддержка того, кто не горевал. — Работает, — прошептала она, отвлеченная от своих мыслей результатом заклинания. Сработало. Оно сработало! Уже тысячу раз Гермиона пробовала наложить на грудь Риддла заклинание, под действием которого его кожа должна была вырасти заново, и вот сейчас, впервые, появившийся из ее палочки тонкий синий экран не растворился, а смог закрепиться поверх раны, плотно прилегая к ее краям. Отведя с усилием палочку назад, Гермиона смотрела, как зона покрытия заклинания распространяется на торс Риддла, заделывая нанесенные сдвоенным проклятием пробоины в его теле. — Том! Получилось! — не веря своим глазам выдохнула она. — Мерлин, я не могу в это поверить! Он улыбнулся, но как-то слабо. — Означает ли это, что больше ты не будешь меня лечить? — Ну, коль скоро ты больше не нуждаешься в лечении, я навряд ли могу что-то с этим поделать, — сказала Гермиона. — Есть, правда, вариант отрезать тебе руку или что-нибудь еще, если тебе так хочется… Во второй раз за все время их знакомства лицо Риддла озарила настоящая широкая улыбка, без малейшего намека на его обычную ехидную и самодовольную ухмылку, и Гермиону точно ледяной водой окатило. — А это, может быть, неплохая идея, — протянул он, видимо, сам себе. — Для чего? — фыркнула от смеха Гермиона. Позволить себе отрезать руку, как правило, никак нельзя было назвать хорошей идеей. — Чтобы видеть тебя здесь с рассвета и до заката, — ровным голосом произнес Риддл, спокойно встречаясь с ней взглядом. От этих слов, прозвучавших сдержанно, но искренне, Гермионе показалось, что теперь на нее обрушился целый ледник. И что на это можно ответить? Однако, даже если бы она и нашлась с ответом, то не была уверена, что смогла бы его произнести, поскольку ее горло отказывалось давать воздуху доступ в легкие. К тому же, впервые за очень долгое время Гермиона вновь обратила внимание на его внешность и поразилась тому, каким привлекательным он казался в этот момент в лучах заходящего солнца: черные волосы небрежно растрепаны, расслабленные после улыбки губы, сильная, четко очерченная линия нижней челюсти и легкая небритость на щеках. Но больше всего ее поразил и привел в замешательство его взгляд. Риддл не отрываясь смотрел на нее так, словно для него она была в этом мире всем, и в его серьезных глазах таилась настоящая нежность. — Ого, — сказал он, но его тихий голос не разрушил волшебство момента, — давненько мне не удавалось лишить вас дара речи, мисс Грейнджер. Ее губы неосознанно растянулись в улыбке. — Да, — ответила она. — Я уже начинала опасаться, что ты потерял былую хватку. — Он открыл рот, чтобы ответить, но она не дала ему этого сделать. — Нет, стой, дай угадаю… Том Риддл никогда не теряет хватку. — Рад, что мы друг друга понимаем, — произнес он еще тише, чем прежде, и взгляд его темно-карих глаз наполнился… неужели теплотой? Наклонившись вперед, Гермиона оперлась своими предплечьями на его постель. Пряча глаза, она разглядывала свои нервно сцепленные пальцы, которые то и дело начинала по привычке теребить. — По-моему, утверждать, что я понимаю тебя, было бы сильным преувеличением, — тихо возразила она. Ей показалось, что сердце у нее сейчас выпрыгнет, когда его рука успокаивающе накрыла ее, и весь мир точно замер. В паре десятков сантиметров между их глазами все стало тихо и неподвижно. — Я бы так не сказал, — последовал его ответ. Гермиона хотела взглянуть на его руку, ласкающе поглаживающую ее пальцы, хотела опустить глаза и увидеть, что это рука Волдеморта касается ее собственной, но она не могла отвести взгляда от его глаз, и эти глаза не были глазами Волдеморта — они принадлежали Тому Риддлу, и у Тома Риддла была совершенно другая рука, с приятными прикосновениями, с легкими поглаживаниями большим пальцем, от которых сперва от костяшек по руке, а затем и по всему телу Гермионы распространялись миллионы мурашек, рука, которую ей совершенно не хотелось отпускать. Наконец она сказала: — Мне пора уходить. — Увидимся завтра, Гермиона, — ответил он. И она испытала прилив счастья оттого, что это была правда.