Благими намерениями вымощена дорога в ад

      Черные глаза напротив впиваются в Айхана, и от этого взгляда тут же становится неуютно. Они осуждают, насмехаются и ненавидят. Ненавидят его, ненавидят Москву, ненавидят всех вокруг. Его личный мучитель и судья в одном лице никогда не улыбается, он только скалится своими белоснежными зубами, довольно облизывая кончиком языка собственные клыки.       Айхан пытается отвернуться, но его злобный двойник грубо хватает его за подбородок и заставляет смотреть прямо в глаза. Его клыки впиваются в сухие, без того искусанные губы до самой крови. Его руки холодные и властные, а голос отдает сталью. Обсидиановые глаза прожигают насквозь, и Саха проваливается в эту черноту на всю ночь, не надеясь найти из нее выхода. Просыпается он с привычной болью во всем теле, с засохшими солеными дорожками по краям лица и с зияющей пустотой в кровати слева от себя.       И хрупкое, почти мальчишеское тело содрогается в новых рыданиях от простой мысли: «раньше он был другим». И непонятно, о чем он жалеет — что сам стал таким, как сейчас, или о том, что раньше его мучитель был его лучшим другом?       Впиваясь в его шею, Айхал сначала смакует родной и знакомый вкус, а потом смотрит на лицо напротив, как в зеркало, наслаждаясь оставленным отпечатком боли. Он проводит пальцем по иссохшим от постоянных морозов губам, вспоминая времена, когда они были розовыми и нежными. Потом он окидывает взглядом оголенное тощее тело напротив, отмечая, что оно пусть никогда и не было мускулистым, но выглядело здоровее, было спортивным от постоянной охоты.       Сколько бы ни проходило времени, Айхал продолжал любить своего маленького мальчика любым, в радостях и неудачах, в победах и поражениях. Однако последний бой дался им обоим с большим трудом и потерями…       Москва.       Это имя вызывает так много эмоций у них обоих. Айхал ненавидит его до дрожи в руках, до сумасшествия, до глубинного желания избавиться от него навсегда. Айхан же чувствует беспросветную грусть вперемешку с детской радостью, когда его удостаивают внимания. Айхан старается, очень старается, чтобы его заметили, чтобы ему сказали, какой он молодец, наконец показали, какой он нужный.       Айхал не понимает Айхана и тихо ненавидит Москву. Айхан любит своей детской и неразделенной любовью Москву и открыто боится Айхала. Этим пропитан их дом: горчащим презрением в словах «посмотри, что он сделал с тобой» и безысходной грустью в ответном «посмотри, что ты сделал со мной».       Айхал забыл, каково это — улыбаться, когда Москва отнял у него Айхана. Айхан тоже постепенно начинает это забывать, только не из-за Миши, а из-за самого Айхала.       Раньше они были единым целым. Своевольными, дикими, свободными. Их земли принадлежали только им, и сами они никому ничем не были обязаны. Глаза их горели ярко, и самые холодные ночи казались жарче солнца. Когда-то давно.       Теперь воспоминания отдают горечью на языке. Временами слезами. Разочарованием. Тоской. По себе прежнему, по лучшим временам. Старые шрамы не ноют, ведь на обоих телах уже появились новые, Айхал выглядит чуть старше самого себя, а Айхан упорно открещивается от своего двойника.       Они оба знают, что Айхал никуда не уйдет, знают, что путь к сердцу Московского давным-давно закрыт, только наивный Айхан все старается и старается. Айхал пытался донести эту простую мысль сначала разговорами. Потом перешел к действиям. Он считал, что если его любви было недостаточно, то ненависти он даст сполна. Он станет худшим кошмаром своего мальчика, заставит его поверить, почувствовать, что Москва — не тот, ради кого стоит отдавать своё время, свою свободу, самого себя.       Айхал умрет, играя роль, Айхал дойдет до конца и сделает все, чтобы пробудить эту кипящую ненависть в Якутске. Потому что ненависть — лучшее противоядие от любви.