Инцидент

      Элеонора Гворгян, Вила Певзнер и двое бывших коренных жителей квартиры №22, как и подобает собрались в 6 часов вечера перед экраном. Ожидались и остальные жители всего второго подъезда дома №47 и те, кто успел оказаться в нём в нужное время, но они запаздывали как на зло. На лестничной клетке, не очень отчётливо, но громко с кем-то спорил Виктор Ляпухин, депутат от правящей партии, и кандидат в мэры города до случившегося, а после, единственное «лицо» законной власти в доме, если не считать управ совета. В комнату вошёл Пётр Фёдорович, он же Фёдор Петрович, называли его кто как, электрик со стажем и просто умный человек, как он сам о себе говорил. Пётр Фёдорович постучал по стенке старого телевизора, надеясь что тот не сломается и не пропустить ежедневную передачу. Телевизор и не думал ломаться. Он только немного съехал с тумбочки и продолжил показывать синий экран с белым AV в верхнем углу. Электричество неясным образом оставалось в сети, но связи ни сотовой ни стационарной не было. - Не пропустить бы – ворчал Пётр Фёдорович. - Не волнуйтесь, не пропустите! Это дело нашего принципа. – Вила Певзнер погрозила пальцем. Будучи сама членом управ совета, и его председателем по совместительству, она искренне верила в собственные лозунги утверждения на еженедельных заседаниях. Неизвестно можно ли было бы сказать о всех его членах.       Под грохот спотыкающегося депутата, в комнату неуклюже ввалился Виктор Ляпухин, отряхиваясь, и бормоча под нос что-то, вероятнее всего неприличное. - Ну что, все собрались? – Вила Певзнер медленно и томно обернулась по направлению к Виктору Ляпухину. Ляпухин покряхтел, и промокнув лоб платком с именным вензелем недавно испечённого потомственного графа, с кривой миной зыркнул в дверной проём. - Ну что, все собрались?! – рявкнул Ляпухин на возившегося там Пашку. - Вроде бы все, нет, точно все, каждый в своей квартире, все перед зомбоя, эм, то есть перед экранами, все готовы! Лично проверял. – охая и переводя дыхание отдышался Пашка. - А чердак тоже проверил? – пряча платок в нагрудный карман, Ляпухин недоверчиво посверлил взглядом Павлика. - Так это, на чердаке вроде же, вроде не живёт никого, ну кроме чур, ой, тьфу, то есть лиц братского нам народа. Но они вроде же не обязаны к просмотру. – Паша полагал, его сейчас пошлют на чердак, либо ещё в какое не столь отдалённое место. Ему порядком поднадоели ежедневные передачи, и он ностальгировал о прошлых временах, но это во всяком случаи лучше, чем лазить по лестнице вверх-вниз, тем более когда и так уже устал. - А может там прячется кто? Да шучу я! Давай, иди в свою квартиру, и живо к телевизору, а не то, ух! – Пытаясь выпучить глаза, Ляпухин погрозил засаляным кулаком Пашке. Обладая мягко говоря, не самым большим разрезом глаз, и по совместительству обилием лицевого сложения, Ляпухин не смог сделать этого в полном мере, и просто их скосил. Успокоившись, бывший депутат двинулся к дивану и остальным членам управ совета. Вила и Элеонора вежливо подвинулись, но это не помогло Ляпухину разместить на диване даже половину «нижней части» тела. В силу своего частого и статусного депутатского питания, Виктор обладал весьма "широкой костью". - Гражданин, вы что не видите, вы мешаете занять законное место лицу управ совета, поднимитесь! – обратилась Элеонора Гворгян к сидящему рядом жильцу квартиры №22. - Простите, вы э-это мне? – щуплый, словно дистрофик, мужчина лет сорока, запнулся в растерянности и неловком тоне, вероятно вспомнив школьные годы, и строгую учительницу. - А вы что сами не понимаете? Вы заняли весь диван, вместе со своей второй половиной. Встаньте! – Гворгян, с высокомерием, уверенный и властной манерой, продолжала поучать несчастного, аки провинившегося двоечника. - Извиняюсь, но где же мы будем сидеть? – законная жительница и супруга хозяина квартиры №22, только грустно моргала, надеясь разжалобить. Но тщетно. Делать нечего, следовало подчиниться приказу, тем более – это было бы даже не вежливо в какой-то степени, ведь члены управ совета соблаговолила провести последние 24 часа именно в их квартире. - Какая разница где, главное не впереди представителей управ совета, пересядьте по дальше, на пол к примеру. Давайте, давайте. – Резким жестом, Гворгян помахала сидящим на диване, как будто отгоняла муху. - Да, да, бросьте свои асоциальные пережитки эгоизма. В такую трудную минуту, деструктивно ходьбы в малой степени думать о чём-то личном! Вставайте, не ленитесь! – Вила Певзнер погрозила длинным накрашенным в бордово-кровавый цвет ногтем. Читать мораль и стыдить кого-либо, было одним из её излюбленных занятий, если не самым излюбленным. Жильцы квартиры №22, стыдливо, с пришибленным видом провинившихся тинэйджеров стали подниматься со своего насиженного места. Неизвестно, что было сейчас на душе у каждого из них. Отойдя подальше они сели на пол за диваном, но не так далеко, что бы совсем не видеть экран телевизора. Лица управ совета с подозрением и стыдящим презрением смотрели на них. Во время ежедневного телевизионного выпуска было попросту ненормально находиться в унылом настроении. Это можно сказать «праздник всего дома», а тут эти кислые рожи. Вздор!       Пётр Фёдорович ещё пару секунд помаячил возле «ящика» и направился к дивану, но, место было уже занято, и ему пришлось ютится на старой тумбочке возле двери в комнату. Несмотря сам Пётр Фёдорович и не был членом управ совета, и в принципе мог бы посмотреть новый «выпуск» в собственной квартире, но находиться в одной комнате с «субъектами власти», и к тому же смотреть с ними обращение, это великая честь! Великая честь для Перта Фёдоровича. - Не опоздал? Не опоздал ли?! – в комнату словно вихрь, вбежал четвёртый член управ совета, Исламбек Бербекаев. Точно не известно, какой именно деятельностью занимался Исламбек до попадания в дом №47, но с первых дней он очень сильно понравился Виктору Ляпухину, ни то из-за своих громогласных, и резких высказываний в адрес лидеров дальнего зарубежья, ни то из-за первой поддержки инициативу самого Ляпухина о создание управ совета? Как впрочем Элеоноре Гворгян он тоже пришёлся по вкусу, как ни как земляк. К слову ни один из «субъектов власти» - членов управ совета, не был жильцом дома №47.       Исламбек сбросил с плеч мокрую словно половая тряпка куртку, вероятно он побывал на «наблюдательном пункте», хотя и не факт. Усевшись на перила дивана, по правую строну от Ляпухина, Бербекаев уставился в экран.       Прошло полторы минуты. Вдруг, по голубому экрану, поползли полосы словно рябь по глади озёрной. Он мигнул, и показалась длинная заставка одного из центральных каналов. На экране появился всем известный, многими любимый, ещё большими ненавидимый, нынешний Президент страны! После инцидента, он сразу выступил по ТВ, сразу через неделю после инцидента. Ещё через два дня было второе обращение. А потом была «передышка», примерно на месяц, может меньше, и после этого президент стал выступать регулярно, и каждый день. - Уважаемые, граждане. Дорогие, россияне – начал он свой успокоительный доклад, о том, что у правительства всё под полным контролем, как вобщем и всегда было, что скоро оно решит все проблемы, а эту в первую очередь, и все находящиеся в кризисном положении будут спасены. Президент рассказывал долго, и очень обнадеживающе. Каждое новое обращение, правда, мало чем отличалось от предыдущего, разве что фразы были переставлены местами. Смысл, если это конечно можно назвать смыслом, оставался тем же. Но мало кто мог это не то что понять, но даже банально заметить! После многих лет правления нынешнего президента, люди попросту отвыкли от данной способности. Не говоря уже о «субъектах власти». Как ни как идеология не позволяла понимать, как впрочем воспитание.       И всё же, нечто было в этих обращениях. То что соединяло «народ» дома №47. Обращения президента были неким винтиком стабильности и дисциплины, главным аргументом от «субъектов власти», тем, что внушало надежду в людей. Эти обращения стали своего рода культовыми, само собой, не без помощи управ совета.       С гордостью и патриотическим пылом, смотрели в экран телевизора Ляпухин и Исламбек, второй даже приложил ладонь к груди, закрытую футболкой с изображением лица «лидера». С неприкрытой страстью вслушивалась в каждое президентское слово, опытный семейный психолог и эксперт в области патриотического воспитания молодёжи в условиях непреходящих ценностей, Вилла Певзнер. Голос президента разгорячал её, а когда лицо лидера показывали крупным планом, она даже закусывала губу и подкатывала глаза. Эх, жаль что он не встретился ей восемнадцати лет назад. Тогда бы не было этих пятерых разводов, и никаких отправленных в детдома неполноценных и нежеланных детей. Идеальный мужчина, политик лидер и борец, он оставался только во влажных, и бурных фантазиях Вилы Певзнер!       Через пять минут, обращение закончилось, как всегда гимном. Жилец квартиры №22 даже поднялся с пола и положив правую руку на сердце, пытался подпевать. А после окончания сеанса снова вернулся на пол. - Вот же **** – неприлично выразился Исламбек. - Э! Думали мы так просто сдадимся, да. Хлебом солью встретим, да. Э, флаг стащим и в колбар, клаб, кбабала-тцэа, **** в предатели ***** страны да?! – Исламбек снова выругался, пытаясь выговорить слово «коллаборационисты». - Это они умеют, уж поверь. Но я смекаю, наши ответку уже дали, а чего бы тогда обращения были, и обещания тоже? Я так скажу, уж если правительство даёт обещания, так следует верить! – указав пальцем в потолок, с уверенностью задрал нос Ляпухин. - Безусловно, так и есть, и не как иначе! Да да! – подпрыгнув с пола, словно акробаты синхронисты, жильцы квартиры №22 стали поддакивать Виктору. Неизвестно, действительно ли они верили в слова президента, или только надеялись выслужиться перед управ советом, но сам Виктор Ляпухин искренне верил в сказанное. Как президентом, так и сказанное самим собой. Причём всегда! А дела, а что дела, важно верить в сказанное, никто же не сказал, что дела депутатов должны потом соответствовать их словам?       «Лица власти», поспешно вышли из квартиры №22, каждый направлялся в «свою» квартиру, добросердечно сдаваемую им законными жильцами.       Когда стук каблуков по ступенькам стал затихать, невысокая фигура возникла в одном из проёмов входной двери.       Шарков Валера прислушался. Шаги утихли полностью, вроде никаких подозрений либо возмущений не было, во всяком случаи открыто. - Они уже что-то заподозрили, так батя? – из-за спины Шаркова послышался голос его сына. - Думаю. – Шарков смотрел вверх подъезда, словно шпион выслеживающий агентов, побочно перебирая крышечку от газировки между пальцами. Валерий всегда так поступал если пребывал в напряжении. - Думаешь не заподозрят? Как? Это же вообще полная шиза, как можно этого не понять, насколько же надо быть… они что, и реально настолько тупые? – сын Шаркова опёрся локтем о стену прихожей. - Думаю, когда это всё кончится – Валера опустил голову, глянув впереди себя. - А ещё, ещё думаю, на что ты умудряешься тратить время? Интернета нет, из дому ты не выходишь, из мультиков ты уже вырос, за занятием спортом я тебя ни разу не видел. В чём дело? Ведь этот же выпуск «обращения», недельной давности. Второй раз в «эфир» пущенный. А новый что не смонтировал, так получается? Или не прав я? – Шарков обернулся к сыну, покачав головой со стыдящим выражением лица. - Бать, одного монтажа не достаточно, он того, шо-то новое говорить должен. И, батя, зачем мы вообще это устроили, для чего? – Шарков младший повысил голос, от чего в подъезде даже раздалось негромкое эхо. Валера тут же захлопнул дверь и подбежал к сыну. - Не ори об этом, а то тем более заподозрят! «Зачем нам это». Затем, это моё дело, раньше они нам свои помои вливали в мозг, тоже всё монтировали, обращения всякие разные проводили - типа к народу, всё обещали, всё втюхивали. А вот теперь наша очередь пришла, сейчас СМИ в руках простого народа. Жаль только я не могу увидеть морд, впрочем нет, не могу увидеть рях, этих членов управ совета. Толи ещё будет, это только «цветочки», я им устрою! – Валерий Шарков сжав кулак погрозил им над головой, при этом выражаясь негромко. Шарков младший только только робко смотрел на своего разгорячённого папаню.       Подумать только, в тайне от всех, подсоединить общий телевизионный кабель к собственному старому компьютеру, и транслировать поддельные обращения президента и правительства, и это только цветочки?! Страшно было представить, какие «ягодки» готовил Валерий Эдуардович Шарков для лиц «законной власти»? А возможно и для всего дома №47? - Ты главное смотри не проболтайся невзначай! Учи себе информатику да программирование, и хватит с тебя. И главное молчок, понял? Молчок! – Шарков приставил палец к губам. Он отошёл от сына обратно к входной двери, и прислонился к дверному глазку. На лестничной клетке было пусто. - Все твои навыки, как впрочем и ты сам, всего-навсего винтик, винтик в моей великой комбинации. – со взглядом безумного, но умело скрывающего это учёного, Шарков запер дверь на ключ.       Валера не стал задерживаться в прихожей, и вместе с сыном поспешил на кухню, где его дорогая супруга уже накрывала на стол.       Да, невзирая на полную изоляцию дома №47 от внешнего мира, еда в нёмпериодически появлялась. Во всяком случаи, раньше она появилась несколько раз, около трёх месяцев тому назад. Тогда, сразу после «инцидента», самые храбрые из жильцов организовали вылазку, некоторые просто ушли в разведку или к родственникам живущим в других, не столь отдалённых местах, в надежде что там «инцидент» не случился. С тех пор их никто не видел. Но это не остановило жильцов дома №47, и они продолжали устраивать вылазки, и на этот раз удачные. Удалось пробраться в заброшенный но всё ещё работающий супермаркет, и раздобыть еды. После, по приказу управ совета, и благодаря гениальному изобретению Петра Фёдоровича – проводу обматываемому вокруг разведчика, вылазки стали более менее регулярными. В основном в них ходили добровольцы либо посылались провинившиеся жильцы для искупления «вины». Но длилось это не долго. В один из часов, провод притянул только нижнюю часть «провинившегося», и вылазки стали проводились гораздо реже, и отправляли в них только за очень большие, по меркам местных законов, преступления. Добытая еда, распределялась поровну между всеми жильцами, но равность, к слову, у всех была разной, и лучшее: копчёное, соленье, напитки и сладости уходили в управ совет, что похуже к бывшим рангом по ниже, а самое простенькое, хлеб, крупы, макарошки шли прочим жильцам. Помимо этого, по приказу «субъектов власти», все жильцы, как местный так и пришедшие, обязывались выращивать у себя дома овощи, зелень и, и всё остальное что не было запрошено предыдущим «приказом о вегетарианстве», придуманным лично Вилой Певзнер. На самих членов управ совета этот закон, само собой, не распространялся. Шарков уселся за стол, и вытащив из своего левого кармана «воронье» перо, принялся нарезать им кружок «домашнего» пшенично-травяного лаваша. Конечно же это было не единственное кушанье на семейном столе. Основное блюдо – похлёбка из макарон и птицы, сегодня вороны, наверное вороны.       Шарков был не таким и дураком как это могло показаться с виду. После инцидента и начавшихся вылазок, он смастерил из старой хомячиной клетки импровизированную ловушку для птиц, установив её в форточке спальни. И попёрло! У Шарковых с тех пор было мясо почти каждый день! Только вот птицы последнее время пошли, какие-то, мягко говоря, странные. У одной из них были перья, что ими хоть дерево как ножом строгай, у другой, потроша, жена обнаружила внутри, сложно сказать что, оно вроде и есть, на ощупь что-то твёрдое, бугристое, а с виду, с виду его вообще не видно, полностью. У третьей, в животе был найден проросший куст, маленький такой кустик, с ягодками. Шарков конечно же не дал их есть никому из своих, и попробовал первый. Ну что, хорошие ягодки, честно говоря Валера не отказался бы от добавки. Только после их употребления он перестал ходить в туалет, не в том дело, что у него запор, он в принципе прекратил испражняться! Организм Валеры Шаркова стал полностью безотходным! Может выведение шлаков и происходило, как-то, но это было не заметно для зрения и не ощутимо для самого Шаркова. - Бать, ну что будешь пробовать, мне уже очень сильно кушать охота, очень, очень – Шарков младший проглотил набежавшую слюну смотря на тарелку полную воды с парой кусков мяса величиной с мизинец. - А не заслужил ты, тунеядюшка, кто не работает, тот не ест! – Шарков с солидным видом раскинулся на стуле со спинкой. - Ну попробовать же всё равно нужно, это же ты у нас дегустатор-затейник. Ну а я чем по твоему не заслужила? А почему он провинился, Валера? Уже поругаться успели что ли? – жена Шаркова потрепала край подола своего платья от нечего делать. - Можете кушать спокойно, я уже пробовал, ровно 24 часа назад. Ну как сказать спокойно, сейчас со мной всё нормально, почти, а там, кто знает, с виду и не скажешь. Поэтому, осторожнее, друзья ребята, берегите себя, особенно в это время. – откинувшись назад Шарков положил руки за голову закрыл глаза. Остальные члены семьи уселись за стол и преступили к потреблению пищи. - Беречься? У нас разве есть будущее? – приняв тарелку с «супом» из рук матери, который больше напоминал лужу с редкими жировыми пятнами, взглянул на своего батю Шарков младший. - Ещё как следует себя беречь! Мы единственный оплот оставшегося человечества. Кто если не мы? – Валерий строго взглянул в лицо своему сыну, отчего тот чуть не упустил ложку из рук, громко зазвеневшую в тарелке. - Что ты такое говоришь, Валера, ну как это мы последний блокпост? По телевизору вон снова было обращение, в управ совете говорят, что из центра скоро пришлют помощь, она уже близко! И может мы зря не соблюдаем закон о вегетарианстве. – сделав, как ей показалось умный вид, жена требовала ответа от своего незадачливого муженька. - Не блокпост, а оплот. – поправил жену Шарков. - В управ совете говорят? А ты их меньше слушай. Вот они устраивают свои заседания, а ты сквозь уши пропускай и всё! – осторожно, чтобы не обжечься, сёрбая суп из алюминиевой ложки, ответил Шарков. - Как ты можешь говорить такое?! И тебе не стыдно?! Мы нашему управ совету всем обязаны. Он для нас всё, всё для нас, они говорят! – Жена Шаркова стукнула кулаком по столу. Всякий раз когда проводилось новое заседание управ совета, она никогда не пропускала его, и старалась приходить одной из первых, если не самой первой. - Что?! Сделали?! Ну-ка, ну-ка, это что это они для нас интересно сделали, а? Наш управ совет, наш? Ни одного местного. Наш управ совет. Ну-ка, ну-ка расскажи-ка, что они тебе влили в башку, какой лапши навешали? – Шарков нагнулся перед столом, прищурив глаза как будто он был опытным следователем и допрашивал подозреваемую. На деле же, Валерий был не на столько уж опытен, скорее самоуверен, и ни в одной из наук или дисциплин не разбирался в полной мере. - Как ты можешь говорить такое? И это мой муж?! Люди добрые! Да знаешь ли ты, управ совет делает для нас всё! И всё для нашего народа, это люди изо всех сил работавшие на наше благо, а теперь сплотившие жильцов! Если бы не они, то мы, то мы, мы. Мы им памятник поставить обязаны, и то этого мало будет! – доверчивая, и очень ведомая, с детских лет преданная пропаганде, жена Шаркова до хрипоты выражалась громко, и махала обеими руками перед лицом своего супруга. Если бы она узнала, что все эти обращения президента были подделкой её мужа и сына, она бы прилюдно расстреляла их обоих, или что ещё по хуже! - Вот зачем ты затеял скандал, нервируешь меня?! У меня завтра день тяжёлый, я готовлюсь к новому конкурсу красоты! – встав из-за стола, Шаркова пересела в старое кресло, с обидой сложив руки на груди. Валера ничего не ей ответил, и только хрипло похихикал. Это был уже не первый меж домовой конкурс красоты, объявленный управ советом, не первый десяток за этот год. Что характерно, количество проводимых конкурсов красоты только увеличивалось в проекционном порядке, и по подсчётам самого Валерия, через год их количество составило бы три с половиной в час! - «Помощь прийдёт», да ладно? ха! – Шарков прервал минуту молчания дерзким возгласом, передразнив доверчивую супругу. - Там нет ничего, запомни это! Ты видела хоть один свет в окне противоположных домов, а человеческие голоса, а новых беженцев, где они, а? Врут они тебе, врут как дышат. Мы единственное оставшееся человечество, и мы обязаны построить новую цивилизацию! – резким движением, Шарков вскинул указательный палец вверх, заодно сбив стакан с заваренным чаем из лимонника. Начался скандал, и Шарков Валерий ещё долго спорил со своей женой. Шарков младший же молча доев «суп», ушёл к себе в комнату, и присев на диван, достал изо рта кусочек, припрятанного за щекой, «птичьего» мяса. Заниматься созданием нового поддельного «обращения» - уже слишком поздно, на старых часах было 9:50. Через пять минут примерно, скандал стал утихать, постепенно сойдя на нет. Шарков померился с женой, или что вероятнее, она с ним. Валера зашёл в комнату к сыну, тот  же сидел молча на своей кровати, просто болтая ногами. Наличие книг в доме Шарковых не интересовала Шаркова младшего, как он сам выражался – это не его, а все интересы сводились к общению со сверстниками на примитивные темы. - Завтра же за роботу! Понял? А теперь спать. – Валерий погрозил пальцем сыну, и закрыв дверь стал выключать свет и готовиться ко сну. Шарков младший подождав пока родители лягут спать, встал с кровати, и наклонился за тумбочку. - Я, я принёс – дрожащим голосом тихо, словно мышка шепнул Шарков младший. Он вынул из-за пазухи припрятанный кусок мяса, и помаячил им перед задней частью тумбочки. - Вот как, ну-с, посмотрим – из-за тумбочки послышался вальяжный, но хитрый голос. Шарков младший протянул вспотевшую, дрожащую руку с кусочком мяса, в темноту за тумбочкой. Тяжело проглотив похолодевшую слюну, он резким движением, кинул кусочек мяса, тут же одёрнув руку обратно. Кусок остался лежать на полу. Из-под тумбочки, медленно, показалась членистая конечность, похожая на тараканью лапку, следом вторая, третья, показалась продолговатая кисть, из которой росли - эти «тараканьи лапки». Конечности-пальцы обхватив кусочек, за долю секунды затянули его в темноту. Раздалось приглушённое, жадное, и откровенно омерзительное чавканье. - Что-то маловато сегодня? Халтуришь. Ой и получишь ты за это. Что бы завтра же было в десятеро больше! А не принесёшь, я всем о твоей тайне расскажу. – голос причмокивал и нагло вычитывал Шаркова младшего. - Нет, не надо! Я не знаю как мне раздобыть больше? Не рассказывай, прошу, не рассказывай, меня же и убить могут за такое! Ты же знаешь, что для них эти «обращения»! – Шарков младший вцепился пальцами в свою футболку и всхлипывая, чуть было не упал на колени. - Меня это не волнует. Не ты, так кто-то другой будет моим новым рабом, подобных тебе, тут не одна квартира, если не больше. И не вздумай что-то сделать со мной, а не то я прямо сейчас же побегу отсюда. Догадайся к кому?! – Голос ехидничал, морально издеваясь над Шарковым младшим. - Я не могу, я честно не знаю откуда его достать, я не знаю! Но я найду, найду, правда. –Шарков младший жалобно скулил у тумбочки, но старался делать это тихо, и периодически озирался на дверь в комнату, прислушивался, не проснулись ли родители. - Конечно найдёшь, куда ж ты денешься. У тебя просто выхода другого нет, ничтожество. А теперь заткнись и не мешай мне спать. У тебя завтра тяжёлая ночь. – Голос зевнул, начал ёрзать под тумбочкой, и вскоре умолк.       Шарков младший лёг на кровать обливаясь потом, его сердце колотилось в груди словно поршень в дизельном цилиндре. Ни о каком сне не могло быть и речи, что делать дальше он не знал. Загнан в угол! Буквально пол года назад всё шло, по нынешним меркам, «нормально». Его отец ловил птиц, мама бегала на заседания жильцов и конкурсы красоты, он монтировал «обращения». И внезапно, пару-тройку недель тому назад, некая тварь, тварь пробравшаяся из вне, заметила, как он подделывает обращения президента, и теперь живёт под тумбочкой шантажируя его! Что же делать, что делать?! Бежать? Куда? Идти в «народную дружину», и потом бежать? Но что дальше, что дальше? Это сон? Нет, это не сон! Что же делать? Может быть правда пойти в «народную дружину», и уже там раздобыть по больше мяса? Как? Как, он придумает потом, а сейчас надо выспаться. - И запомни – От раздавшегося прямо над ухом голоса «голоса», младший Шарков чуть не испортил недавно постиранную простыню. Задержав дыхание он вытаращил глаза, пялясь в полумрак перед собой. На пару секунд, сердце Шаркова младшего буквально замерло в груди, и снова заколотилось в сумасшедшем темпе. - На завтра, мясо должно быть не только больше, но ещё и сырым! – На слове «сырым» голос поставил ударение с явной ноткой ярости, чеканя слова злобным и властным басом. Шарков младший резко и обернулся, надеясь увидеть до селе невиданную им тварь, но рядом никого не было. Спать перехотелось от слова совсем. - Только в «народную дружину», только в дозорные, только в дозорные! – Повторял Шарков младший, цокая зубами от ужаса, словно боёк накренитьеля.       Вокруг всего дома №47 тянулся искусственный земляной ров, сверху он имел щитообразные усилители сделанные из стальных входных дверей, с вырезанными электросваркой импровизированными бойницами. Подобную конструкцию было принято возвести сразу через несколько дней после инцидента, так на всякий случай, что бы от врагов там всяких защищаться.       По правилам, в защите дома несли повинность все жильцы мужского пола, но на данный момент, этим занимались только «народные дружинники». Это были четверо, в прошлом «деструктивных элемента общества», а ныне ярые сторонники и защитники Управ совета, и побочно всех остальных жильцов, но чаще всего первых от вторых.       Куцый, Штырь, Флакон и зам начальника дружины, Жэка Шпала. Ну и собственно сам начальник дружины, бывший сержант РОВД, Геннадий Плюхин. Единственный из жильцов, не считая Исламбека, имевший огнестрельное оружие, табельный Макаров. Жаль только у Плюхина их было всего две штуки, на всех дружинников не хватило. По правилам, в защите дома несли повинность все жильцы мужского пола, но на данный момент, этим занимались только «народные дружинники». Всё те же жильцы, земля им пухом, предоставили для народных дружинников собственный тепловизор. И вновь, дружинники отказались и от тепловизора, так как видели через него всё в радужных «типа цветах, а они что, петушары какие-нибудь чё-ли?». В итоге, защитники дома №47 усердно всматриваясь в непроглядный туман через пустую стеклянную бутылку. - Тьфу, *****! Не вижу ни*****! – Шпала плюнул сквозь зубы с размаху швырнув бутылку далеко в туман. Его товарищи в этот момент потрулировали вокруг «не родного» дома внутри земляного рва, поджидая коварных пендосов, ну или кто им там это всё устроил? Врагов народа в общем. Сам Шпала тоже не дремал, сидя на корточках не сильно и подремлешь, не удобно. Периодически выходил на улицу и сам Гена Плюхин, он же «товарищ начальник». Плюхин подходил к «броне щитам» и поглядывал в дверные глазки, полагая, что так можно будет лучше разглядеть притаившихся врагов. Конечно, несмотря ни на что, тепловизор всё таки применялся, на перестроенном в наблюдательный пункт, закрытом балконе.       Пётр Фёдорович закончил просмотр «обращения», и отправился на «ночной», впрочем может быть и дневной, дозор. Сегодня он подменил Пашку, когда тот дежурил во время «обращения», а завтра будет его очередь дежурить во время обращения, а Пашка наоборот смотреть со всеми телевизор. Пётр Фёдорович стал всматриваться в темноту через тепловизор, потачивая сухарик ржаного хлеба.       И тут открывалось нечто весьма интересное. В тепловом спектре, этот «туман» вёл себя странно. В холодной «синеве» вспыхивали и шли волнами красно-оранжевые «барханы», поднимались жёлто-зелёные клубья и поднимаясь принимали форму «облаков». Что было источником их тепла, неизвестно. А так, без тепловизора, «обычный» пожухший туман. Жёлтый туман.              Жёлтый туман. Он тянулся по трассе, скрывая всё что было дольше десяти метров. Этот желтоватый туман, даже не туман, а словно сам воздух приобрёл подобные свойство и цвет. По бокам трассы вздымались несколько холмов. Позади - руины города. Впереди - неизвестность.       По трассе, пробираясь вслепую, двигались двое. Парень лет 18, среднего роста, с мешком или скорее просто очень старым рюкзаком за спиной, под завязку набитым нужными приспособами. За поясом нож и самодельная палица, похожая на гранату Кайзеровской Германии, десяток кислотных гранат, тоже самодельных. Он двигался быстро и энергично, таща за собой свою младшую сестру, за её спиной имелся такой же мешок-рюкзак. За тоненькую ручку, брат тащил сестру, сам не зная куда, туда куда шёл сам. Его громкие возгласы было слышно за сотню метров, и даже в таком непроглядном тумане, кто-то идущий впереди, услышал бы это, и понял что поблизости есть кто-то ещё. - Ни тяни меня так сильно, мне больно. Ты же знаешь, я не могу бегать. – Пропищала маленькая девочка лет 8-9, она семенила своими тонкими ножками насупившая за братом. - Ничего, ничего. Мы прейдём, мы скоро прейдём, подожди ещё немного. – Он только ускорил шаг и двигался с ещё большим рвением. Уже не ев несколько недель, а если и ев, то какой-то пищевой мусор или подножный корм, они всё равно выживали, а у брата даже была какая-то энергия, рвение, не столько от еды сколь от его упорства! - Они думали им всё будет сходить с рук? Они думали что можно теперь всё, можно творить любое жестокосердие, ложь, клевету, разврат, погрязшие в себялюбии и тщеславии, и после этого они хотели жить в процветающей стране. А вот получайте теперь! Это кара с выше, всё что случилось кара свыше! – С огнём в глазах, он чеканил каждый шаг, его рука была крепка, хотя он сам был не очень силён, и даже наоборот. - Кретины, животные, не видящие сути вещей! Это вам за всё ваше зло, но это не всё, это не всё слышите не всё, ещё я вам добавлю, слышите?! – он резко обернулся, громко закричав в даль непроглядной, жёлтой мглы. - У нас теперь нет дома, наши папа, мама, бабушка, что с ними? Разве это всё тоже кара с выше? – голос сестры был как тихий шёпот на фоне его криков, но он всё равно смог их расслышать. Порою несмотря на возраст, она рассуждала как вполне взрослая женщина, взрослая умная женина. - Нет, нет, что ты, на нас кара совсем не снизошла! С чего ты это взяла? Наш дом цел, а родные живы, я верю в это! – он слегка присел, что бы поравняться лицом с маленькой сестрой. - Но я видела ка разрушался наш дом, я видела! – Голос сестры дрожал, и она еле сдерживала слёзы. Её брат на минутку задумался от таких слов. Он попытался подобрать нужное оправдание происходящему вокруг. - Ну что ж, значит мы должны смириться с этим, нужно уметь терять! Зато зло получит кару. На наши родные будут жить вечно, и мы потом встретимся с ними! Так и будет! Ведь это главное, это! – Он посмотрел в глаза сестре. - Общество было достойно этого возмездия! За всё то зло, за всю их жестокость! Я конечно очень люблю наших близких, и я не верю что они погибли, но надо было думать, прежде чем давать мне имя «Эдик». Я понимаю, что мама и папа росли в стране, где «люди были добрее»©, но сейчас! Я из-за этого школу сменил! Да ты знаешь, моя сестрёнка, что такое эти животные, это не люди?! Мне голову побрить пришлось, потому что у меня «причёска типа бабская, да?»! Я курить стал, потому, что - чё не куришь, не пацан да?. Я себе выщерблину в зубах сделал, только потому что - чё семки не ешь, не четкий, да?! Я чуть цирроз не заработал, только потому, что пивас это для настоящих пацанов! Да я из-за того что бы доказать им свою нормальность даже потерял… – И тут он запнулся, поняв, что его сестре ещё рано знать о «потере невинности».       При всей своей эмоциональности и кажущейся с виду ярости, он был очень приличным и воспитанным молодым человеком, по возможности старавшийся не выражаться пошло, особенно с маленькими. Даже больше, он старался всегда помогать младшим и защищать их как можно чаше. Он даже был рад остаться на второй год, хотя это и не было его личной инициативой, но зато он мог теперь с уверенностью защищать слабых и невинно обиженных. До тех пор, пока не пришли они, эти животные, ходившие толпой, нападавшие как подлые волки на всех кто не был подобен им! И попробуй только скажи на них что? Разжигаешь! И это только дети, а что же до взрослых: школьный психолог, не видевшая собственных детей от слова совсем, всеми силами вливавший его в коллектив! Мажорака, главный «спонсор» школы со своей псинкой, больше похожей на выкидыш ксеноморфа. Продажные и алчные учителя, «за разжигание» настучавшие в суд на родителей одноклассника, покалеченного «животными». Директор школы, Иван Борисович Авеномич, с его лёгких рук происходило всё бесчинство «статусных» учеников над «низшими», тут и говорить нечего. И это не весь комплект. Казалось, что «Эдика» преследуют и окружают исключительно подонки и худшие из отбросов общества. Но нет, не он был одним таким! Он помнил плачущих на коленях матерей, перед высокомерными властителями. Помнил толпы ублюдков, избивающих одиночек, и не один раз это было на его глазах. Помнил врачей, которые резали тяжело больных, нищих подростков, бездомных и просто одиноких стариков, только из-за того, что у очередного «от народа», печень не справилась с 50 литрами спиртного. И теперь этим врачам наверное уже в стотысячный раз подняли зарплату. Такими же были и «господины полицейские», буквально тянущие зазевавшихся одиноких людей из парков и собственных машин, только бы выполнить план по раскрываемости. И сильные мира сего, в оправдание коих, «судьи» придумывали такой бред, что ни каким Крыловым и Чеховым с Ильфами и Портовыми не снилось в страшном сне. Вот только смешно от этого не было, не было от слова совсем.       Он бы рассказывал ещё долго и эмоционально, но заметил, что глаза его сестрёнки, полные набежавших слёз,  смотрят прямо в упор, в упор его сознания, его личности.Этот взгляд скорби пронизывал саму душу. - Прости, я не хотел тебя обидеть – Он тихо прижал к себе последнего близкого ему человека. - Может тебя понести? Устала же, давай, залезай на плечи. И рюкзак я твой тоже понесу, серьёзно. – спросил он, тихо поцеловав сестру в темечко. - Нет, не надо, что ты. Я и так тяжёлая, а вдруг ты надорвёшься? Как же я буду тут без тебя? – потёрла правый локоть за спиной, его сестра. - И может быть… может быть нам лучше было перемещаться на том велосипеде, брошенном у обочины? Так и быстрее, и тебе легче. – Сестра вздохнула, смотря куда-то в пространство слегка опустив глаза. - Если будет ещё один велосипед по дороге, обязательно его захватим, обещаю. Ну, давай лапку. Пошли. А твой рюкзак всё таки понесу я. Мне не тяжело. – Он помог сестре стащить рюкзак, и взяв его в левую, а ладонь сестры в правую, зашагал снова на встречу неизведанному.       Так они и шли. За всё время пути, они не разу не слышали ни одного взрыва, ни выстрела, ни лязга гусениц, ни очередей автоматического оружия. Ни какой подбитой техники, ни нашей ни вражеской. Всё так «тихо», за исключением странных звуков, явно не принадлежавших ни людям ни известным науке животным.       Однажды, они убегали от неких тварей, которые преследовали путников на холмах вокруг дороги. Их не было видно целиком, но судя по теням - это были собаки с телом «жеребёнка», метра три в высоту, или гигантский гривастый волк. Конечности тех монстров сгибались в пяти местах или больше. Одна из тварей уже было подскочила к убегающим, но брат вовремя кинул колбу с кислотой, видимо попав прямо в морду псине! Вспоминая о недалёком прошлом из жизни, путники прошли ещё пол километра.       В дали что-то замаячило, нечто явно не движимое. Брат и сестра замедлили шаг, и насторожившись, стали вглядываться во мрак. Подойдя по ближе, они разглядели брошенную легковую машину. Решили заночевать в ней, благо дверь была открыта. Они не стали есть, а только попили кипятка разогретого на армейском таганке отца.       Сестрёнка тихонька засопела, свернувшись калачиком на заднем сиденье. Брат опустил оконные стёкла, и поставив блокировку дверей, к счастью машина была механической больше, чем электронной, и разместился в кресле водителя. Он засыпал постепенно, обдумывая всё происходящее с ними, всё, что наговорил сегодня. Он смотрел в туман, жёлтый, пожухший туман. Возможно там, за десятки, сотни миль есть что-то. Может город, может нет, может кто-то, выжил?       Тишина. Он пытался засыпать, нужно было накопить силы. Уходя в сон, краем уха он расслышал приглушённый шум. Шум, которого они раньше не слышали. Откуда он здесь? Это были удары, глухие удары, как будто взрывы артиллерийских залпов, где-то вдалеке отсюда. Но это были не пушки. Он открыл глаза, сон немного отступил. Он смотрел в окно автомобиля, смотря в ту сторону откуда раздавались «взрывы». Он слушал, слушал этот шум, и понял. Это не взрывы. Что-то двигалось там, что-то большое. Нет, что-то огромное. Некий силуэт, огромная тень, пожалуй пол километра или больше, двигалась в той стороне. Тогда он улёгся по удобнее в кресло, и стал снова засыпать. И он был доволен в какой-то степени, ибо в тех местах, кара с выше уже была послана на головы злодеев. Единственное, было жалко невинных, они ведь тоже несомненно были в том месте, пускай одни из тысячи, но всё же не виновные во зле всего мира! Но они будут спасены, как и родители его и сестры. Они живы, он верил. Точно так же останутся целы и полностью невредимы все невиновные. И эта вера в очищение мира, спасение невиновных и искоренение злодеев, укрепляла его. Но всё же, было бы обидно, если «это огромное что-то» возьмёт, и нечаянно раздавит их в машине, во время сна.