Uses to the Darkness

Часы били, но сквозь вязкое состояние полусна Реджинальд не знал, сколько и как давно. Уловив слабую вибрацию затухающего шума, он открыл глаза, осмотрел лепнину на потолке, глубоко вдохнул и снова попытался заснуть. Десятилетиями он надеялся, что тело приспособится к земному циклу, десятилетиями пробовал разные техники засыпания: дыхательную гимнастику, водные процедуры, или, как сейчас, по настоянию Пого, травяной чай, - но хотя тело нуждалось в отдыхе, разум не давал ему отключаться по команде. Приходилось лежать и ничего не делать, продолжаться это могло очень долго, и Реджинальд терял терпение. Он пробовал совсем отказаться от привычки спать, но эксперимент провалился по банальной причине – истощенный рассудок не был способен фиксировать результаты. Так что время от времени все же приходилось проводить в кровати часы, бездельничая. Движения нарушили бы процесс погружения в сон, так что Реджинальд расслабился, вслушиваясь в вязкость ночи. Не только ушами, а словно сроднился со стенами дома, ощущая, какие процессы вносят колебания в его незыблемость. Немного, как всегда, Грейс. Он ощущал, как горячий утюг под ее рукой уменьшает энтропию мира. Грейс Реджинальда бесконечно удовлетворяла, она с запрограммированной предсказуемостью уменьшала хаос там, где появлялась. В ее присутствии даже дети вели себя более терпимо. Кстати, дети. Реджинальд ощутил почти болезненный толчок всей поверхностью кожи, когда пространство начало искажаться. Не гладко, как ткань за горячей подошвой утюга, а мучительным пунктиром, агонизируя, рывками. Внешне разрывы казались синими спиральными вихрями, но Реджинальд слышал вопль, в котором вселенная корчилась от муки. Зубы скрипнули о зубы, стало очень-очень тепло и сухо. Прямехонько на бедра Реджинальда свалился номер Пять. В темноте от растворяющихся синих вихрей тело Пятого подсвечивалось нежно-розовым, сгущающимся на локтях и коленках. На мальчике не было пижамы, только тонкая майка и, вероятно, белье. Он ощущался горячей беспокойно ерзающей тяжестью, дышал через раз, такими же рваными рывками, как и перемещался внутри созданного им тоннеля. Бездарно созданного. Впрочем, Реджинальду показалось, что номер Пять не промахнулся, приземлившись точно туда, куда планировал, и это ему не понравилось. Голос Пятого казался растворенным, больше угадываемым, непривычно хриплым. - Пап. - Номер Пять? - Я… - Прощупываешь границы моего терпения, или исследуешь пределы своей наглости, номер Пять? - Пап, я… Рациональнее было бы выставить мальчика вон. Реджинальд положил ладони номеру Пятому на талию, но не скинул с себя, как собирался. Только придержал, чтоб он прекратил елозить, сбивая тонкое одеяло, разграничивающее сейчас их тела. Время остановилось, номер Пять дернулся сильнее. Номер Пять внутренне умер, причем, несколько раз. Смерть сжимала все, что находилось у него под кожей, растворяла кости и била током безвольное медузье тело, заставляя находиться в болезненном тонусе. Руки отца прожигали майку, превращая тонкую полоску на боку в сплошной стыд там, где ткань задралась, и кожа отца соприкоснулась с его кожей. И все же номер Пять весь целиком был там же, под пальцами, которые не сжимали сильнее, не отпускали, заставляли сердце колотиться быстро, сильно, сразу в нескольких местах. - Номер Пять. Каковы твои дальнейшие действия? Ответом была тишина. Мальчику пульсация крови в ушах не дала услышать его слов. Номер Пять был совершенно лишен возможности соображать, когда Реджинальд скинул его с себя, но рядом с собой. Будто в танце, в красивом перемещении, которым Реджинальд легко подхватывал Грейс, он поменялся с Пятым местами, прижимая к простыне безвольные запястья, вторгаясь корпусом между раздвинутых коленей. На Пятом, помимо белья, были гольфы. Номер Пять опомнился и задергался под отцом, - он только сейчас понял, что никогда не видел так много обнаженного отца сразу, - по шелковой простыне заскользили ноги, не находя опоры. Отец ничего не делал, но и не отпускал. Пугающе вдавливал его в свою кровать, наблюдал сверху, ожидал, когда дерзкому ребенку изменит смелость. Тому явно не нравилось быть зафиксированным, но попытки вырваться выглядели … не слишком рьяными. Он даже не попытался снова уйти в пространственный тоннель. Реджинальд впервые задался вопросом, может ли номер Пять утянуть за собой и его, если он его не отпустит. Как далеко он его утянет? Номер Пять перестал рыпаться и вздернул подбородок, стараясь казаться на одном уровне с отцом. Словно все шло по его плану. Словно все так и должно происходить – тонкие ноги в гольфах, скрещенные на напряженной спине Реджинальда Харгрейвза. - Номер Пять, ты не понимаешь, чего хочешь, - Реджинальд все так же не отпускал замершего мальчика. Он предпочел бы компанию потолочной лепнины и вибрации труб в стенах глупому доставучему ребенку, сходящему с ума от гормонов и мнимой власти над пространством. Реджинальд, вопреки неослабевающим попыткам номера Пятого развеять его заблуждения, хорошо понимал, что за чувства тот испытывает. На каком-то уровне восприятия, он их одобрял и принимал, зная, что его персона, как объект щенячьей любви, безопасна и полезна, но по этой же причине предлагать взамен ничего не собирался. Точнее - во-первых, не собирался, во-вторых, считал свою персону безопасной для гормональной одержимости. Сперва причины, потом – следствия. - Я просто не знаю, как! – голос номера Пятого прозвучал обвиняюще звонко, тишина стала абсолютной, а Реджинальда Харгрейвза на мгновение захлестнула волна самого искреннего изумления. - То есть, я знаю?! - Номер Пять, я не практикую подобные забавы, не имею опыта в этом направлении, и не собираюсь делать исключение для тебя. Я не доставлю тебе удовольствия, не испытываю по этому поводу восторга. Мне же, в свою очередь, не интересно твое тело. Не интересно. Ты желаемого не получишь и с этим придется смириться. Теперь, когда я, надеюсь, выразился достаточно прямолинейно, мы закроем тему преследований, ночных вторжений и демонстративной наглости, которая меня утомляет, а твоих братьев и сестер вводит в искушение ее повторить. На номера Пятого было жалко смотреть. Он не плакал, но его глаза обиженно блестели, отражая Реджинальда, губы дрожали, подбирая правильные слова, заклинанием отменившие бы обозначенную реальность. - Я! Люблю! Реджинальд отпустил руки номера Пять, запоздало думая, что мог причинить ему больше боли, чем ожидал. Он скинул с себя острые колени, оттолкнул раскрытые объятья. - Номер Пять, я знаю. - Тогда почему ты ничего не сделаешь?! Реджинальд молчал. - Убери это из моей головы! У тебя есть датчики, электричество, всякие твои измерители и приборы, ты можешь попросить Элиссон, убери, сделай, чтоб этого не стало, если тебе это не нужно! - Номер Пять, есть боль, которую придется пережить. Только происходя, события переходят в категорию опыта, нельзя отменить мысли и чувства в надежде обрести комфорт. Со временем объемы тела дорастут до количества выделяемых гормонов, агония утихнет, останутся приятные воспоминания, и ты переключишь внимание на объект, к взаимодействию с которым ты будешь готов. Вы оба будете одного… опыта. Реджинальд говорил просто, но ему было бы еще проще, если бы он ногти вырывал, а не слова из горла. Что бы он ни сказал, это бы не подошло для номера Пять. Любое утешение, любые попытки оправдаться, убедить, ничего бы не подошло. Поэтому он … - Пошел вон. - Папа… - Пошел вон из моей спальни. В следующий раз я выпорю тебя, Номер Пять, предупреждаю один раз. Вон. На ногах они оказались одновременно. Реджинальд нетерпеливо дернул головой в сторону двери. - Я хочу поцелуй. Настоящий. Поделись со мной практическим опытом, пусть события перейдут в категорию… Ладонь Реджинальда ожгло пощечиной. Номер Пять испуганно смотрел на него, прижимая руку к лицу. - Вон. - Пожелай мне спокойной ночи! Мне одному! Хоть на это ты способен?! - Вон. Отсюда. Номер Пять сквозь стиснутые зубы пробормотал: Да, папа, - и провалился в свой корявый тоннель, соединяющий спальню отца и собственную. Кажется, на этот раз грани тоннеля были острее, и пространство болезненно содрогалось дольше обычного. По ощущениям Реджинальда, как минимум.