Кто не ревнует, тот не занимается страстным сексом

— Шастун! Арсений в который раз возмущается молчаливому согласию альфы на то, чтобы его трогали другие. Бузова. Как же она заебала липнуть к Шасту, «в шутку» приобнимать его, лапать, несмотря на то, что его запах давно и полностью смешан с запахом Попова. Да и сам Антон не лучше — стоит как истукан, только глазами лупит в сторону мужа, но чужие руки с торса не убирает. — Да я ахуел просто, я не ожидал! — кричит в ответ, наивно заглядывая в разозлённые синие глаза своими зелёными. Всё ТНТ знает, что эти двое — истинные. Каждый, ещё до заключения их брака, успел пошутить, что Арс теперь совсем не Попов, а Шастун. Даже в рекламе это написали, пока сам Арсений нервно вздыхал, позыркивая на свою правую руку без кольца, а сам Антон, чью фамилию «подарили» его «пока-ещё» парню — краснел очаровательными ушками, опуская глаза в пол. Но когда Шастун сделал-таки предложение прямо на сцене «Импровизации» — омега не смог сдержать себя в руках и прыгнул прямо в раскрытые руки для объятий. Всё ТНТ об этом знает. Но Бузова, походу, всё находясь на своей отдельной планете, отчаянно продолжала залипать на альфе, не скрывая, пока Арсений так же не скрывал своей неприязни к ней самой. — Мне всё равно, что ты не ожидал! — вскрикивает мужчина, размахивая руками в воздухе. — Антон! Ты не понимаешь, что ли?! В их квартире всё пропахло лилиями Арсения и дубом Антона. Когда они впервые почувствовали друг друга — омега упал в обморок, а альфа чудом успел удержать его на своих руках и не сойти с ума от его аромата. Но потом Арсений, следуя своему бессменному сучьему характеру, безжалостно Шастуна отшил, заставляя бегать за собой, как хвост. — Всё я понимаю, — фыркает. — Это ты не понимаешь, что я не могу её одёрнуть, пока камеры пишут, а ты — не можешь избить её, как сильно бы тебе не хотелось. — Мне не её, а тебя избить хочется! — шипит мужчина. — Конечно, тебе двадцать шесть лет, зачем тебе думать?! — Ар-р-р-с, — раскатистый рык проходится по барабанным перепонкам, но омега слишком зол, чтобы реагировать на это. Он отворачивается и уходит в другую комнату, то громко стуча ящиками в гардеробной, то роняя в ванной свои драгоценнейшие (судя по цифрам на них) баночки. — Что ты, нахрен, делаешь?! — бросает парень, замечая, как на пол летит большая чёрная сумка, куда омега кидает свои шмотки. Там эти милые футболки с «я.перестал.волноваться» и «Батон Шастун», дурацкая «Go vegan. Eat pussy», какие-то блестящие рубашки, яркие носки — в сумке уже бардак, как и в голове альфы. И до него доходит. Арсений хочет уйти от него. Несмотря на метку, несмотря на брак, несмотря на истинность. Из-за ревности. «Придурок». — Не видно? — ёрничает Арс, пока не начинает злиться ещё сильнее. — Хотя, знаешь что… — подходит ближе и, пока до Антона не дошло, швыряет его на постель и садится прямо на пах. — Ты мне сделаешь ребёнка, прямо сейчас. Альфа таким своего мужа никогда не видел, на самом деле. Растрёпанный, злой, ревнующий настолько сильно, чтобы быть готовым уйти. Лилии окутали вообще всё пространство, забились в каждую клеточку, заставляя сходить с ума. Обычно вёл Шаст, но сегодня омега планировал изничтожить альфу в Антоне, заставить его скулить от его действий, пока Арсений буквально искусывает всю шею, оставляя свои метки. — Арс, — тихо стонет Шастун, пока его не перебили жёстким поцелуем. — Арс, Арс… Омега ёрзает на мгновенно вставшем члене сквозь несколько слоёв ткани, залипая в огромных зрачках альфы, что сейчас приятно шокирован прыткостью своего истинного, но неприятно удивлён предшествующим событиям. Он давно просил у Арсения ребёнка, но он оправдывался то работой, то занятостью, то постоянными фотосессиями, короче, что он только не говорил. И только сейчас, когда Шастун не специально вывел его на ревность, он решился. — Заткнись, бесишь, — рыкает голубоглазый, покусывая соски и наглаживая торчащие рёбра своего мужчины, что сейчас находится в его власти, — стонать позже будешь. Тоша дышит часто, взгляда полного любви вообще не отрывает, пока Арсений, словно дикая лиса-чернобурка, утыкается носом в подтянутый торс, вдыхая подсладстившиеся листики дуба. Они всегда становятся сахарными, когда альфа уже еле держит себя в руках от жёсткого нападения на омегу, но сегодня он ничего не сможет сделать. Поэтому голубые глаза сияют от осознания своего положения, и мужчина снова припадает к покусанной шее, лишь бы послушать утробные рычания и почувствовать, как сжимаются тонкие пальцы на заднице. — Как же ты меня бесишь, Шастун, — оголтело шипит Арсений, когда принимается опять ёрзать по возбуждённой плоти и срывать с себя футболку, — ты мудак, который не ценит наш брак. Значит мне нужно, чтобы от него остался хотя бы ребёнок. Антон округляет глаза, хрипит натужно: — Я не дам тебе развода. Шастун-Попов склоняет голову вправо, переставая ёрзать, тянет уголок губ вверх, слегка щурясь, мол, «куда ты денешься». — Ты не понял, я не да… — Арсений кладёт руку, закрывая ею рот альфе, на что он мычит и дёргает руками, пока омега уже стягивает домашние шорты и бельё с мужа, сразу припадая к здоровому альфачьему члену, вылизывая набухшие венки и кидая убийственный взгляд снизу вверх. Оглаживает головку, на что нервные рыки сквозь затыкающую руку превращаются в развратно-тягучие, пока язык медленно и слишком натужно пропускает её глубже, чтобы до предела, и альфа вздрагивает, сжимая широкими ладонями одеяло под собой. — Рычи-рычи, только не дёргайся, — со смешком шепчет наглый омежка, отрываясь совсем ненадолго, чтобы свести с ума беспомощного Антона тем, как он постукивает членом себе по губам. Быстро стягивает с себя домашние штаны, что носит по обычаю без белья и что уже насквозь пропитались смазкой с ароматом лилии. Седлает ещё раз, пока Антон закатывает глаза и сжимает подтянутые бёдра. Настырно тыкаясь кончиком носика-кнопки в основание шеи, вводит в себя толстый ствол, когда его скулёж смешивается с ревнивым рыком. — Я не дам тебе развод, — альфу тяжело удержать, но Арс кладёт свою же руку на его шею, едва заметно перекрывая кислород, — и не заткнёшь меня. — Я просто уйду от тебя, и не будет смысла затыкать, — огрызается омега, насаживаясь резче, — будешь и дальше гулять, — синие глаза закатываются от своих же действий, а ощущение колючей щетины альфы возле руки на шее заставляет прикусить нижнюю губу. Она так нравится мужчине — нравится её трогать кончиками пальчиков, нравится тереться о неё своей щекой, пытаясь разбудить с утра сонную сову. Антон залипает на каждое движение, всем нутром ощущая, как зрачки закрыли зелёную радужку, а сладкие сжатия мышцами на члене мешают думать. Он дёргает мужчину на себя, переворачивает спиной, наклоняет вперёд и тянет за бёдра ближе к лицу, на что тот ойкает и оказывается в опасной (ну, не для него, конечно) близости с членом, пока альфа, не думая ни секунды, вылизывает сочащуюся смазкой дырочку, оглаживая складочки раскрытого входа. Почему-то стало реально страшно, что Попов уйдёт. Альфа и так добивался его внимания очень долго, отбивал его у настырных ухажёров, умолял его переехать в свой дом. Чтобы потом развестись из-за того, что Шастуна лапала Бузова. Прекрасно. — Пожалуйста, Арс, не совершай ошибку, — выцеловывая ягодицы и опять возвращаясь обратно, — не бросай меня. — Брошу, — бухтит Арсений, пытаясь не стонать так громко, — разведусь, разведусь, — повторяет, опять впуская головку члена и сразу до горла. Вибрации от взаимных стонов проходятся по организмам циклично, заставляя обоих взвывать ещё громче: альфу — от того, как активно двигается талантливый ротик на его члене, а омегу — от ввинченного внутрь языка. — Заставь меня не делать этого, давай, — рычит Попов, когда уже сходит с ума от ощущений вездесущего языка, — докажи, что ты принадлежишь только мне. И язык входит ещё глубже. Недаром столько вырезок в интернете, как Шастун достаёт свой длинный язык — а когда в «Дебатах» он его ещё и «скрутил» в форме лодочки из-за воды на лице? И ведь только Арсений знал, как нужно его применять на самом деле. Поэтому он и стонет сейчас совсем развязно, прикрикивая, когда движения влажного язычка становятся похожими на толчки. — Я люблю тебя, — альфа руками сжимает половинки, едва хлопая по ним, — люблю, понимаешь? Больше жизни люблю. — Поэтому позволяешь трогать себя всем неприкаянным омежкам? — злость никуда не проходит, а только перерастает в какую-то дикую похоть, заставляющую развернуться и под звонкий хлюп сесть на член опять. — Пожалуйста, Арс, — Антон стонет немного жалобно, когда омега двигается очень медленно, теперь укладывая его руку на свою тонкую шейку. На ней болтается какая-то цепь со странным креплением, и Шастун пошутил бы про то, что это галимый ошейник, но не в таком положении, когда даже вскинуть бёдрами не дают. Но омежка слишком сладко течёт от крепких пальцев на шее, слишком громко стонет, да так, что Антону остаётся только ныть, что он не может трахнуть его так жёстко, чтобы он забыл своё имя. Шастуну плохорошо: ему всегда в кайф спать с Поповым, но не в кайф, что его сейчас жестоко наказывают. Хоть и понимает, что поделом ему. — Проси меня, проси, — как заведённый шепчет Арсений, пока не начинает опускаться и подниматься всё чаще и чаще. — Родной, я хочу от тебя ребёнка уже очень давно, — как скороговорку, — а тебя люблю ещё дольше. Я не дам тебе развода. — Дашь, — злобно зыркает сверху Попов, — ты уже его дал, когда молчал на чужие руки. У Арсюши коленки начинают ныть (ещё бы, тридцать четыре года человеку) каждый раз, когда он опускается, но сладкие рыки истинного альфы выбивают всю эту чушь из мыслей. Глаза напротив такие пьяные-пьяные, но смотрят с таким вожделением и любовью, что хочется скакать ещё быстрее, доводя Шаста до исступления. Омежка вскрикивает каждый раз, когда головка проезжает по простате, а альфа мысленно считает: «на третий такой вскрик он пожалеет, что когда-либо думал о разводе». Попов-Шастун об этих планах, естественно, не знает, а поэтому «три» наступает через шесть быстрых скачков. Антон, рыкнув особенно громко, в момент оказывается сверху, и смотря прямо в шокированные синие глаза, начинает остервенело вдалбливаться в горячее нутро. — Я. Не дам. Тебе. Развод, — чеканит альфа на каждый протяжный стон и всхлип нижнего, — ты меня услышал? Мужчине остаётся лишь кивнуть и в очередной раз закатить глаза от сжавшейся на его шее руки. По телу разливаются горячие волны каждый раз, когда альфа широкими мазками языка прохаживается по алеющей метке на ключице. Арсений сразу чувствует себя таким маленьким и беззащитным по сравнению с Антоном, и тот доказывает свою силу, жёстко втрахивая в постель. Так, как нужно. — Не думай, что эта выходка и все эти слова пройдут мимо меня, а ты — останешься без наказания, — Арсюша скулит под крепким телом протяжно, взвывает от зубов у метки, вскрикивает от сжатия крепкими руками нежной кожи бёдер. — Су-у-ука-а-а, — стонет старший на этот доминантный тон своего альфы. — Я так хочу от тебя малыша и так сильно люблю тебя, что не выпущу из этой кровати в ближайшую неделю, пока у нас точно не получится, понял меня? — рык утробный, а сам Арсюша уже думает, что никогда не видел Шастуна таким — видимо, слишком сильно его задели слова о разводе. — Мой родной мальчик, что ж ты наговорил мне… Его всегда так смущает, когда его, супруга старше на целых восемь лет, называют «мальчиком», но против природы не пойти: Арсений — ведомый, Антон — ведущий. Ведущий в царство любви, похоти и семейной жизни до гроба. Его альфа. Именно поэтому сейчас покусанная собственными зубами губа оказывается в плену губ взбесившегося альфы, что явно не желает отпускать Арсения. Ни из постели, ни из квартиры и тем более ни из связи истинных, что всегда — самая крепкая и настоящая. Арсений немного жалобно скулит, когда понимает, что на месте сжавшихся рук на бёдрах завтра расцветёт космос из синяков, но и без слов понятно — он явно зря сказал Шастуну, что уйдёт от него. Хотя жаловаться не приходится — Импротур излишне вымотал их, да так, что не было времени буквально хотя бы подрочить друг другу в свободных гримёрках. Они явно скучали, объятий не хватает, а сейчас, когда движения члена внутри становятся всё жёстче и жёстче, а укусы клыкастыми зубами альфы занимают всё большее и большее пространство кожи — всё встало на свои места. — Антош, — омега постанывает, поднимает глаза с огромными зрачками на Антона, сводит бровки к переносице, царапается ноготками по лопаткам, — я уже не могу. По душе Шастунишки проходит поток горячей энергии, когда он мягко сталкивается лбом ко лбу своего мужчины и кладёт руку на стоящий член, а совершив всего лишь два движения кольцом из пальцев, залипает, как Арсюша кричит, прижимает к себе ближе, дышит часто, лишь бы альфу своего не отпускать, заставить его сорваться вслед за собой. И он не выдерживает. Входит глубоко, движется медленнее, и, прижав омегу в объятиях, кончает внутрь, отчего почти сразу завязывается узел. Альфе дурно от этого ощущения, приятно от него и от ногтей по спине, пока Арсений взвывает, не отдавая себе отчёт, чувствует, как горячее семя разливается во внутренностях, а крепкая хватка родного человека не даёт улететь в бессознательное с концами.

***

— И что это вчера было такое, вначале, а? — хрипит с утра Антон, лишь только крепче прижимая к себе сонного омегу. — Кто не ревнует, тот не занимается потом страстным сексом, — в голосе Попова ни капли сожаления о содеянном, поэтому альфе не остаётся ничего, кроме как накинуться на тельце расслабленного мужа вновь. Что сказать: муж и муж — одна чушь. Супруги.