Metaphysics of Being Spanked

      Это обрушивается на него, как гром среди ясного неба, и Хосок действительно не знает, как правильно реагировать. Глазеющие со всех сторон камеры заключают его в своего рода ловушку, и ему приходится прилагать все усилия, чтобы внешне оставаться абсолютно беззаботным, как диктует ему его сценический образ. Парни развивают тему, и он искренне благодарен им за позволение переварить услышанное.       Все-таки, не каждый день узнаешь, что кому-то очень нравится звук шлепка по твоей заднице.       Тем более не каждый день этот кто-то — сам Мин Юнги.       Не то чтобы подобные шутки были для них чем-то необычным. Корейцы вообще очень любят туалетный юмор, а учитывая тот факт, что их группа живет вместе еще со времен гормональных американских гонок, друг с другом они успели обсудить все, что только можно — и части тела, и их взаимодействия, и их всевозможные звуки.       Просто дело в том, что тогда Хосок точно знал, что это шутки.       Но в этот раз он почему-то не уверен.       — Помните, что было еще более смешно? — вспоминает Чимин, и мини-экраны тут же заполняются его лицом. — Пока мы дубасили друг друга по задницам, Джин-хён зашел в ту же комнату и начал тихо над нами ржать. Это было забавно!       — Точно, — подтверждает хихикающий Чонгук, и остальные начинают улыбаться.       Хосок краем глаза замечает, как пропадает из поля зрения камеры, и смотрит Юнги в упор, ожидая найти на его лице ответы на свои вопросы. Его хён выглядит так, будто не сказал ничего сверхъестественного: он просто расслабленно кивает и таким образом поддерживает разговор.       Ничего странного и подозрительного.       И это сводит Хосока с ума.       Они знакомы уже бог весть сколько, и Хосок всегда думал, что знает своего лучшего друга, как облупленного — возможно, даже как себя самого. Знает, как он шутит, когда действительно хочет пошутить, и как, когда хочет поскорее отвязаться от наглых журналистов. Знает его любимые мемы с Дрейком и знает, как порой Юнги выносит с шуток их поклонников в Твиттере.       Хосок знает Юнги. И поэтому назойливая мысль, что в этот раз он был серьезен, набатом стучит в его голове.       От паники Хосок вскакивает с места.       — Да, это было очень весело, — нервно встревает он, и парни тут же переводят на него взгляд. — Что ж, как насчет следующего вопроса?       Хосок видит, что Намджун удивленно вздергивает бровь, но никак это не комментирует. Он хочет поскорее увести разговор подальше от шлёпания своих ягодиц и избавиться от этой нелепой полу-тревоги.       — Да, давайте двигаться дальше.       Это говорит Юнги. Он смотрит на Хосока, и младший замечает, что тот слегка сжимает брюки на своих бедрах — он делает так всегда, когда чувствует нарастающий дискомфорт. Теперь ему еще более не по себе.       После того, как съемки передачи заканчиваются, Хосок первым делом спешит в уборную, чтобы поскорее остудить лицо под холодной водой. Он не хочет быть королем драмы и разводить истерику на пустом месте, но это именно то, что он делает — ведь как, черт возьми, объяснить факт того, что Юнги действительно нравится, когда Хосока шлёпают по заднице? Как это вообще понимать?       Он плещет себе в лицо так усердно, что не замечает, как кто-то занимает умывальник рядом с ним.       — Хей.       Хосок дергается от неожиданности и забрызгивает верх своего пиджака. Повернувшись в сторону, он видит не кого иного, как Мин Юнги. Он кажется взволнованным.       — Хён, — Хосок закрывает кран, — эм… остальные уже в лаунже?       — Да, ждут доставку нэнмёна, — кивает Юнги и слегка хмурит брови. — Все хорошо?       Черт. Что бы там Хосок не говорил про то, как хорошо он знает своего друга, Юнги всегда был на шаг впереди. Он видит его насквозь.       Хосок сглатывает.       — Да, просто… почему ты сказал, что тебе нравится, когда меня шлёпают по заднице?       Это было слишком прямо?       Повисает недолгая тишина, разбавляемая лишь стуком падающих с крана капель и шумом кондиционера. Хосок уже жалеет о том, что спросил это, и собирается забрать свои слова обратно, но в этот момент он слышит, как Юнги выдыхает.       Его плечи тут же опускаются.       — А, так вот в чем дело, — Юнги расслабленно улыбается. — Ты же знаешь, как работают просмотры, правда? Чем больше смешных и нелепых ситуаций, тем чаще видео будут пересматривать. Думаю, этот момент — один из таких. Особенно для фанатов нашего тандема. Знаешь, за последние месяцы хэштег «#Соупы» очень поднялся в рейтингах…       Хосок хлопает глазами и смотрит на своего лучшего друга. Он тараторит, прячет руки в карманах брюк и перекатывается с носков на пятки — плавно, но весьма беспокойно, — и этого достаточно для того, чтобы Хосок понял, что он просто заговаривает ему зубы. Он все еще знает старшего, как облупленного.       Юнги нравится, когда Хосока шлёпают по заднице. Он правда имел это в виду.       — Я сказал это просто так. Не бери в голову.       Прежде чем выйти из уборной и направиться в сторону лаунжа, Юнги невесомо проводит ладонью по его плечу, оставляя после себя рокот холодных мурашек. Когда дверь закрывается, Хосок, застыв, смотрит удаляющимся шагам вслед.       Ну конечно, теперь-то он точно не возьмет это в голову.       Потому что от головы уже ничего не осталось.       — Слушай, Чонгук… а тебе нравится, когда меня шлёпают по заднице?       Кола, которую младший пил секунду назад, фонтаном выплескивается из его рта. Он начинает громко кашлять. Они с Хосоком сидят в танцевальной студии компании после репетиции Dionysus; Хосоку не понравились его собственные партии, и он попросил Чонгука задержаться, чтобы вместе подумать над тем, что можно исправить. Младшенькому было несложно — ему все равно потом на занятие по вокалу, — и он охотно согласился помочь своему хёну.       Но такого поворота он точно не ожидал.       Чонгук вытирает мокрый рот рукой.       — Чего, блять?       — Не матерись при хёне, — Хосок дает ему легкий подзатыльник. — Я спросил, нравится ли тебе тот звук, который получается, когда кто-то шлёпает мой зад.       — А с чего это должно мне нравиться? — ошарашенно хлопает глазами Чонгук. — Извини, Хоби-хён, ты, конечно, секси и все такое, но я не гей.       Хосок пристально сверлит младшего взглядом какое-то время, после чего выдыхает и скатывается спиной по зеркалу. Он смотрит в потолок.       — А вот Юнги-хёну нравится.       Интересно, как долго Юнги скрывал от него такую информацию? Он достаточно молчалив касаемо собственных мыслей и переживаний; как и любой творческий человек, Шуга предпочитает сублимировать свои эмоции в музыку. Но вот в чем проблема — Юнги никогда не писал песен о том, что ему нравится звук шлёпания Хосока по заднице. Поэтому, очевидно, у Хосока не было и малейших догадок о том, какие именно тайны хранит его лучший друг. Это просто застало его врасплох посреди прямой трансляции, и теперь Хосок не знает, как жить с этим дальше.       Он поднимает голову и видит, что Чонгук пялится на него, хмуря брови. Сначала он выглядит удивленным и совершенно не понимающим, о чем речь, но Хосок может сказать точную минуту — нет, секунду, — когда осознание прорисовывается на его лице.       — ...о.       — Ага.       — Ты про тот вопрос на Вилайве? — уточняет он, и Хосок повторно кивает. — Знаешь, я думаю, он просто не это имел в виду.       — А что можно иметь в виду, говоря «больше всего мне нравится звук, когда Хоби шлёпают по заднице»?       Чонгук ненадолго задумывается, после чего поднимает палец вверх.       — Я понял! Он имел в виду дружеские пошлёпывания, — Чонгук отставляет газировку в сторону и помогает Хосоку подняться с пола. — Типа… что-то вроде похвалы.       — Похвалы?       — Ну да, — Чонгук показывает свои кроличьи зубки. — Знаешь, мы ведь с Чимини-хёном вместе живем, и он очень часто хвалит меня за всякую ерунду. «Молодец, что покушал», «хорошо потрудился», «спасибо, что родился таким крутым и сильным» и так далее. И все это сопровождается вот такими дружескими пошлёпываниями по попе. Так что, — Чонгук хлопает его по плечу, — не волнуйся ты так, Хоби-хён. Все между вами в порядке.       Хосок устало вздыхает, разминая затекшие колени.       — Ты точно уверен, что дружескими?       Пока Чонгук обрабатывает полученную информацию, Хосок глядит на свое отражение в зеркале и думает о том, почему же это на самом деле его так волнует. Допустим, Юнги действительно получает удовольствие, когда слышит, как Хосока кто-то шлёпает, ну и что с того? Почему для него это настолько важно, что он не может об этом забыть уже вторую неделю?       Они ведь лучшие друзья. Одногруппники, коллеги и самые близкие друг другу люди. Так почему же тот факт, что, возможно, каким-то невероятнейшим образом Хосок может казаться Юнги привлекательным, так будоражит его рассудок?       Хосок слышит, как сердце пропускает удар в его груди.       — В каком смысле «уверен»? — все еще пересматривает свои жизненные решения Чонгук, непонимающе смотря на хёна. — Конечно, да! Мы друзья. А кто мы еще? Подожди, неужели ты думаешь, что мы с Чимином съехались из-за того, что…       Критический анализ младшенького прерывает зашедший в зал Сондык-сонсэнним, с энтузиазмом объявляющий, что придумал для них с Хосоком классную совместную партию. Всю тренировку Хосок слушает его вполуха, потому что не может избавиться от этого странного и неразгаданного чувства.       Все между вами в порядке.       Но что именно?       Хосоку всегда нравились мальчики. Он знал это с самого детства и долгое время пытался побороть свою «неправильность» — ведь он должен был быть хорошим сыном для своей матери, которая верила в него больше, чем он сам. Хосок соврет, если скажет, что у него получилось: он совершенно не умеет обманывать, поэтому, даже когда он попытался навешать лапши о том, что ходил не в гей-клуб, а на свидание с соседкой, мама сразу вычислила ложь по его лицу. Как ни странно, приняли его нормально; только вот для фанатов пришлось сочинять легенды о неразделенной школьной любви и поддерживать образ, в который девчонки могут влюбиться.       Парни узнали о его ориентации спустя около полугода после дебюта, когда его и Тэхёна заставили поцеловаться на этом дурацком шоу новичков. Как только режиссер выкрикнул: «Снято!», Джин с привычно громким хохотом поинтересовался, какого это — впервые в жизни засосать пацана.       Тэхён тогда сказал, что будет всю ночь мыть губы с мылом.       А Хосок лишь пожал плечами.       — Это мой не первый поцелуй с парнем.       Хосок до сих пор ощущает дрожь по всему телу, когда вспоминает ту ужасно долгую паузу, во время которой все уставились на него с немым выражением лиц. Он собирался морально подготовить их к своему каминг-ауту, хотел сделать это не так спонтанно — но в итоге вышло то, что вышло. Тогда ему оставалось только делать то, что у него получается лучше всех — надеяться. Надеяться, что его примут и поймут.       — Я люблю нашего Хосоки-хёна вне зависимости от того, с кем он целуется, — разрушил тишину еще совсем маленький Чонгук, и это был первый раз, когда Хосок так сильно расплакался перед своими друзьями.       Все завершилось благополучно, и он смог выдохнуть с облегчением — парни сказали, что это ничего между ними не изменит, и приняли его таким, какой он есть. Не без гейских шуток и разных провокационных вопросов, но приняли, и Хосок будет благодарить их за это до конца своей жизни.       Он помнит, что больше всего боялся реакции Юнги. Не потому, что у того были проблемы с гомофобией, и вовсе не из-за недоверия лучшему другу. Все дело было в той (не)большой влюбленности, которая захватила Хосока в плен, когда он только заселился в общежитие и увидел своего невысокого одногруппника в одних трусах. Он был бледным, худым и пугающим, но очень тепло встретил его и помог Хосоку почувствовать себя дома.       А когда Хосок увидел его искреннюю улыбку, он понял, что пропал.       Самый пик этого краша пришелся на Новый Год, когда Юнги, подобно самым идеальным героям дорамы, остался в общаге ради него, чтобы они вдвоем отпраздновали этот день поеданием курочки. Им было очень весело; Юнги много шутил, дразнил их продюсера и мечтал, как однажды они покорят всю планету — тогда Хосок еле смог справиться с агрессивным желанием поцеловать его. Он встречался и влюблялся, но подобного трепета ещё не испытывал, отчего ему казалось, что работать с ним бок о бок будет ужасно тяжело.       Однако, эта влюбленность быстро сошла на нет, потому что Хосок знал, что у него не было шанса — Юнги был очень популярен у девушек, они часто просили его спродюсировать им песни и приглашали на всякого рода свидания. К тому же он и Юнги были коллегами; признание бы испортило и отношения между ними, и их работу, поэтому Хосок сдался и быстренько похоронил это чувство на донышке своей юной души. Было больно, но еще больнее было бы потерять его — ведь Юнги являлся для него самым близким человеком. Хосок не смел так рисковать.       Наверное, он боялся не столько его реакции, сколько того, что Юнги поймет, что Хосок был в него влюблен. Но старший тогда лишь хмыкнул и молчаливо отвел глаза в сторону, после чего их общение ни капельки не изменилось.       А теперь он узнает, что Юнги нравится, когда его шлёпают по заднице, и старые воспоминания со щепоткой надежды непонятно на что берут его в заложники, охватывая его разум целиком и полностью.       — Хоби, ты чего тут сидишь?       Хосок трясет головой и понимает, что все это время сидел на корточках и пялился в стену гримерки потерянным взглядом. Кажется, он и забыл о том, что у них сегодня фотосет — бесконечные потоки мыслей о Юнги затмили все остальное.       Юнги, кстати, здесь.       С обнаженным торсом.       Хосок резко вскакивает, и миллион колющих иголок проносится вниз по его ногам. Но они не имеют значения, потому что он не может даже дышать — Юнги, раздевающийся после своей фотосессии прямо перед ним, атрофирует возможность что-либо чувствовать. Он откровенно залипает на его тело.       Неважно, что он видел Юнги голым тысячу раз.       Отныне все по-другому.       — Ты не будешь сегодня сниматься? — уточняет Юнги, но снова не слышит ответа: Хосок слишком занят залипанием на него, чтобы поддерживать диалог.       Интересно, а давно Юнги стал таким… огромным? С их первой встречи он заметно подкачался и набрал массу, благодаря чему имеет широкие плечи и очень крепкую грудь. Но кожа его по-прежнему бледная — все такая же, как в те предебютные дни, когда Хосок прикусывал одеяло, часами дроча на его большие, увитые венами ладони.       Ладони, которые в мечтах шлепали его по заднице так сильно, что на ней оставались следы.       Хосок чувствует, что потеет.       — Я… да, — мямлит он, смущенно отводя взгляд к выходу. — Как там… жарко?       Господи, что он несет?       — Жарко? — переспрашивает Юнги. — Да вроде… нет, там есть кондиционеры. А тебе жарко? Ты какой-то красный…       Хосок касается ладонью щек и понимает, что горит. Буквально плавится в этой заваленной шмотками комнате — но не от того, что ему душно, а от своих навязчивых мыслей о том, чтобы прижаться к этой слегка волосатой груди. Чтобы провести руками по этим предплечьям и позволить чужим ладоням сжать его тощую задницу…       И отшлепать.       Господи, кажется, у него встал.       — А, да? — лихорадочно смеется Хосок, пятясь к двери так, чтобы не оборачиваться корпусом. — Да я что-то… неважно себя чувствую, ха-ха…       — Может, врача позвать? — хмурится старший и начинает приближаться. — Возможно, у тебя температура. Позволь я потрогаю твой лоб…       — Не надо!       Хосок вскрикивает так громко, что Юнги даже вздрагивает. Недоумение бегущей строкой проносится по его лицу, и Хосок тут же машет руками, чтобы исправить ситуацию.       — То есть… не беспокойся, ладно? Я просто немного устал. Сейчас быстро отфоткаюсь и поеду домой, приму ванну и все такое. Не переживай за меня.       Юнги молча смотрит на него, засунув руки в карманы, и Хосок на мгновение думает о том, что жарко ему именно из-за него. Он был уверен в том, что от его влюбленности в этого парня ничего не осталось, но после того, как он узнал, что ему нравится, когда Хосока шлёпают по заднице, он стал сильно в этом сомневаться. Ведь придурошные кульбиты легких от простых предположений о том, что он, возможно, совсем немножко, самую малость нравится Юнги, все еще перекрывает ему кислород.       Он знает, что роет себе могилу. Но перед надеждами так сложно устоять.       — Я всегда буду переживать за тебя, Хоби.       Юнги говорит это низким и глубоким голосом, отчего мурашки пробегают по хосоковой спине. Кажется, будто перед ним сейчас не его лучший друг, а кто-то совершенно незнакомый — та часть его души, которую Хосок никогда раньше не видел. Он ощущает, как подкашиваются его колени, не в силах выстоять перед этим взглядом, и мысленно боготворит ту стилистку, которая в этот момент заходит в гримерную, говоря Хосоку поторопиться.       Он буквально сбегает от Юнги на фото-площадку, параллельно думая о том, что бы сказал Хосок семилетней давности, увидев этого Юнги.       Влюбился бы он в него?       А что насчет… Хосока из настоящего?       Ванна с цитрусовой бомбочкой действительно помогает Хосоку, но только временно, потому что как только он заходит в свою просторную спальню с полотенцем на бедрах, он понимает, что чувство тяжести внизу живота продолжает его донимать. Он решает, что у него просто давно не было секса — он был измотан мероприятиями по подготовке к камбэку и совсем не находил времени, чтобы позвонить кому-то из своего «секс-листа».       Да, Хосок любит трахаться настолько, что имеет «секс-лист» тех, с кем всегда можно переспать. Несмотря на то, что главным ловеласом их группы почему-то считают Чимина, по факту чаще всего партнеров меняет именно он — это договорные встречи на пару ночей у него дома или в комнатах отелей, где они останавливаются во время мировых турне. Простые перепихоны, единственным обязательством которых являются контрацепция и неразглашение личной информации об артисте. Чимин тоже делал так раньше, но, по его словам, он эмоционально привязывается к тем, с кем спит, поэтому довольно скоро ему это надоело. У Хосока же отлично получается держать дистанцию — он уже имел опыт с тем, чтобы запирать свои чувства на замок, а потому для него одноразовые трахи были и удобными, и безопасными.       О серьезных отношениях не было и речи. Видя, как страдает от постоянных разлук со своей девушкой Джин-хён, Хосоку становилось очень боязно думать о том, чтобы начать с кем-то встречаться. Хоть они и знали, на что идут, они все еще оставались людьми — юными, желающими любить и быть любимыми парнями, у которых были простые желания и мечты. Их не застраховали от того, чтобы испытывать человеческие чувства.       Поэтому Хосок морально готовился к тому, что всегда будет одинок.       Он ложится на середину постели и поднимает с тумбочки телефон, после чего тут же открывает список контактов, думая, кого ему хочется сегодня. Чхве Джунхон? Наверное, он очень занят своим сольником и не особо захочет срываться к нему посреди ночи. Чэ Хёнвон? Его группа сейчас работает со Стивом Аоки, поэтому они еще задержатся в Штатах на какое-то время. Хотя, думает Хосок, с ним у него были самые охренительные минеты. Горловые. Он вздыхает с мимолетной грустью — столько парней, и все заняты своими делами…

Новое сообщение: Мин Юнги-хён (1)

      О.       Неожиданно.       Он читает его мысли, что ли? Специально не отправляет ему ничего неделями, а потом появляется, когда Хосок всеми силами и средствами пытается о нем не думать? Какой жестокий человек... А еще другом называется.       Хосок нажимает на уведомление Какао и видит, что Юнги прислал ему очередной мем с Дрейком. На верхней части картинки написано «называть каждую звуковую дорожку своим именем», а на нижней — «скрывать слои и постоянно чекать, что это за партия».       Мин Юнги-хён [11:53 PM]       Это я, когда мы записывали Mikrokosmos       Хосок и не замечает, как расплывается в веселой улыбке. Он помнит, как много они с Намджуном смеялись, когда Юнги то и дело путал их партии, заявив, будто уже достаточно профессионален, чтобы определять одногруппников по звуковым частотам. Из-за этого они провозились с песней дольше обычного, но представление старшего немного разбавило их бесконечно муторную работу.       Юнги всегда веселит их, когда видит в этом необходимость, и с каждой его шутки Хосок в буквальном смысле катается по полу. Как у него так получается его смешить?       Он печатает ответ.

Чон Хосок [11:55 PM]

вхаххаххаахха xDDD

      Мин Юнги-хён [11:55 PM]       Как себя чувствуешь?       Хосок откладывает телефон. Как он себя чувствует? Юнги сказал, что всегда будет переживать за него — сказал это, будучи полуголым и тем самым сбивая погрязшего в сексуальной неудовлетворенности Хосока с толку. А еще почти месяц назад он невзначай ляпнул, что ему нравится, когда Хоби шлёпают по заднице, при этом даже не догадываясь, что в прошлом Хосок мечтал, чтобы огромные юнгиевы ладони сделали это с ним. Он мечтает об этом и сейчас — просто не может себе признаться, что не вызывает никого из своего секс-листа не из-за их занятости, а потому, что сейчас ему нужен именно Юнги — только он и его невероятно горячее подтянутое тело, которое раздавило бы Хосока своим весом, но тот был бы совсем не против, потому что он уверен — даже вжимая его в матрас, Юнги бы крепко сжимал его ладонь в своей.       Хосок в тумане распахивает полотенце и невесомо гладит себя; тут же шипит, потому что мысли о нависающем над ним Юнги с его мощным торсом и красивой сильной шеей почему-то возбуждают его до такой степени, что с этим не сравнится даже хёнвонов горловой. Он подушечками пальцев проводит вниз по члену и от удовольствия поджимает пальцы на ногах — воображает, что это Юнги вытворяет с ним своим языком, что специально дразнит его легкими сухими мазками, чтобы Хосок хныкал и дергался, умоляя его быть жестче.       Он бы сжимал его бедра в своих руках и раздвигал, пока брал в рот сочащуюся головку — Хосок просто знает это, как знает, что Юнги любит мандарины и солодовое виски. Он бы отсасывал ему чертовски медленно, низко рыча и поглядывая вверх на результаты своей сладкой пытки, — Хосок толкается в руку, словно это его рот, по привычке закусывая одеяло, чтобы не стонать слишком громко — а потом в какой-то момент начал бы трахать его языком, надрачивая его розовый член своими большими сексуальными руками. Хосок позволил бы ему сделать с собой все, что угодно, — связать, вставить кляп или трахнуть в рот на коленях, — потому что, даже будучи горячим, как сеульский асфальт в июне, он все равно оставался бы нежным и заботливым, как делает это всегда, когда дело касается его фанатов и одногруппников. Хосок переворачивается на бок и трется членом о простыни, дроча быстро и почти остервенело, когда чувствует, что приближается к заветной точке. Он хнычет и срывается с ритма, видя перед собой добрую улыбку и глаза лучшего друга, которые сияют ярче десятков тысяч огней на концертных стадионах.       Он всегда хотел Юнги. И он был единственным, с кем Хосок действительно мог бы вступить в отношения.       Когда он представляет, что все-таки поцеловал его в тот новогодний вечер, — с языком, садясь на его бедра и путая пальцы в покрашенных дешевой краской волосах, — он кончает так сильно, что содрогается от оргазма почти на грани потери сознания. Хосок опрокидывается на спину и стеклянными глазами пялится в потолок, стараясь свыкнуться с тем, что он только что мастурбировал на своего одногруппника, коллегу и самого близкого на свете друга. Он только что сделал то, чем занимался годами ранее, когда был в него (не)много влюблен.       Экран мобильника вновь загорается в темноте, и Хосок наощупь хватает его заляпанными спермой руками. Прочитав сообщение, он откидывает телефон подальше и кутается в свое одеяло, прилагая все усилия, чтобы поскорее заснуть.       Мин Юнги-хён [12:19 AM]       Спокойной ночи, Хоби       Утром Хосок чистит зубы и понимает — он все еще без памяти влюблен в Мин Юнги.       Законы Мерфи всегда работают против Хосока, и он ненавидит их всей душой — ну угораздило же его понять, что он жизни не представляет без своего одногруппника, перед самым их сраным камбэком? Это рушит совершенно все его планы, а он привык быть организованным и всегда выходит из себя, если что-то вроде непрошеных чувств врывается в его рутину. Ему сложно сосредоточиться, сложно оставаться спокойным — сложно смотреть на своего друга и делать вид, что между ними все остается по-прежнему. Зачем только Юнги сказал про эти чертовы звуки шлепков? Теперь каждая минута в сутках кажется Хосоку прожитой вечностью.       Он не хочет избегать Юнги, потому что ему далеко не шестнадцать — но после того, как они проводят совместный шуточный лайв на первое апреля, он только это и делает. Когда они записывают камбэк-стейджи и различные мини-интервью, он полностью игнорирует Юнги, а по окончании сматывает со съемочных сеттингов самым первым. Ему стыдно, но он не может по-другому — смотреть на старшего с вновь вспыхнувшим потоком бабочек в животе просто невыносимо, а понимать, что нужно снова избавляться от чувств к нему — катастрофически больно. Он хочет плакать, хочет рвать и метать, может, даже уехать из города, но у него есть обязанности, и он должен их выполнять. На днях им придется улететь в США для американского промо нового альбома, поэтому у него не остается особого выбора, кроме как учиться жить дальше.       Смирись, Хосок, говорит он сам себе, когда им нужно смотреть друг другу в глаза на партии Boy With Luv. Юнги живет музыкой, ценит свою репутацию и любит девушек. Он никогда не будет твоим.       Но каждый раз, когда Хосок спешит к выходу из офиса после рекордингов, он замечает, что Юнги смотрит на него так, будто не хочет, чтобы он уходил. И тогда он вновь цепляется за свои призрачные надежды, запуская цикл страданий заново.       Вечером перед отлетом в Штаты Хосоку становится настолько херово, что он просто не может выдержать этого в одиночку. Он заказывает себе в студию дорогое полусладкое вино и просит Чонгука прийти к нему, чтобы хотя бы как-то справиться с накопившимися эмоциями. Он знает, что Чонгук его поймет — даже будучи самым младшим, у него всегда была способность поддержать и найти правильные слова.       А еще таким человеком был Юнги.       Но ему Хосок никогда об этом не скажет.       — Итак, Хоби-хён, по какому поводу банкет? — спрашивает Чонгук, плюхаясь на его диван и делая пробный глоток. — Кажется, мы еще никогда не пили перед камбэком. Вот это я понимаю апгрейд.       Хосок садится рядом с ним и измученно выдыхает. Он мог часами изучать новую хореографию и не уставать, но нескончаемые мысли о Юнги будто высосали из него всю энергию. Ему нужно забыться.       Он вяло поворачивается к Чонгуку.       — Я влюбился.       Чонгук недолго смотрит на него в тишине, после чего понимающе хмыкает. Кому, как не ему, знать, что значит любовь в жизни мировой поп-звезды.       — Сочувствую, — Чонгук чокается с ним бокалом. — И кто он? Не из айдолов? Помню, как Тэхён-хён хотел уйти из группы, когда собрался жениться на своей подружке. Она его бросила, так как не хотела портить ему карьеру, а он потом еще полгода убивался, курил по пачке на дню. Вот это было реально хуе…       — Я влюбился в Юнги-хёна.       Чонгук замирает на полуслове, круглыми глазами уставляясь на Хосока — и старший выпивает свой бокал залпом. Он ставит его на стол, после чего поджимает ноги, чтобы уткнуться в них лицом.       Боковым зрением он видит, как младшенький встает, запирает дверь студии на пин-код и наливает Хосоку еще вина.       — Так, а теперь по порядку.       И Хосок выливает на Чонгука все, что копилось в нем все эти годы.       — Нет, ну ты видел, какие у него мышцы? — заплетающимся языком тянет Хосок, доливая остатки вина Чонгуку. — Не в обиду, мелкий, ты тоже хорошо… качаешься, но Юнги такой охрененно широкий. И красивый. Он пиздец какой красивый, Чонгук. И умный… такой горячий и крутой…       — А че ты ему этого не расска-ик-жешь? — икает Чонгук, поджимая губы. — Что он умный, горячий и что ты хочешь, чтобы он тебя выеб…       — Не матерись при хёне, — Хосок слегка шлепает его по губам. — Как же я ему расскажу, ес… если он не по парням? Если мы вообще работаем в одном бойзбэнде. Он пошлет меня, и… и мы перестанем общаться…       — Бля, хён, вы знаете друг друга миллион лет, — Чонгук отскребает Хосока с пола и усаживает его на диван. — Чимин… Чимини-хён постоянно говорит мне комплименты. Типа всегда. Да. И мы много разговари… ваем, потому что доверяем друг другу. Поверь, — Чонгук кивает головой в сторону двери, — тебе станет горазд-ик-о легче, если ты выговоришься ему. Если ты ему правда ик-нтересен, то все заебись, а если нет… ты хотя бы сможешь двигаться дальше. Жизнь продолжается, чтоб ее!       Хосок смотрит на Чонгука с неподдельным восхищением и может поклясться, что его пьяная мотивирующая речь даже пробивают его на слезу. Он всхлипывает и крепко его обнимает, прежде чем покинуть свою любимую студию.       — Спасибо тебе, ребёнок, — хныкает Хосок, чувствуя, как от них обоих несет потом и перегаром. — Знаешь, иногда мне кажется, что ты намного взрослее меня. При этом мне хочется тебя усыновить…       — Реально?       — Ага, — Хосок икает в ладошку. — Хотел бы я иметь такого сына.       Чонгук по-кроличьи улыбается и подталкивает неустойчивого Хосока к двери.       — Шуга-хён тоже мне так иногда говор-ик-т. Так что давай, пап, поговори с моим вторым потенциальным папой.       Хосок поджимает губы.       — Я люблю тебя, Чонгук-а.       Чонгук шуточно кривит лицо.       — Фу. Ты, конечно, секси и все такое, но я не гей, — Чонгук шатается и снова валится на диван. — Скажи это ему. Сделай это.       Хосок плетется по безлюдному коридору компании в сторону студии Юнги и думает о том, правильно ли он поступает. Он не уверен, что старший еще не уехал, но тот вроде как собирался делать биты для своего микстейпа, поэтому по логике должен все еще торчать в офисе.       Хосок не знает, что именно хочет сказать. С одной стороны, он хочет ему во всем признаться — сказать, что хотел целоваться с ним во время поедания курицы в тот Новый Год и что дрочил на его огромные руки, — но одновременно с этим он просто хочет его увидеть: посмотреть в чужие ласковые глаза и почувствовать, что он там, где всегда должен быть.       Что он дома.       Он желает сказать ему так много всего, но слова по щелчку пальца испаряются из его мысленной картотеки, когда он стучит в дверь со слегка пыльной табличкой «Лаборатория гения». Его шатает, алкоголь еще долго не выветрится из его организма — но он вполне отдает себе отчет о том, где находится. Он даже умудряется не поскользнуться.       Когда дверь размагничивается, у него замирает сердце.       — Хосок? — жмурится от света Юнги, открывая дверь шире. Его волосы растрепаны, и, кажется, он очень долго не отрывал глаз от компьютера, но он все еще выглядит потрясающе. — Ты чего тут?       Младший криво улыбается.       — Здравствуй, хён. Я тут, это… стою. А еще моргаю.       Юнги хмурит лоб и слегка к нему принюхивается.       — Ты пьяный?       — Я? Не-е, — отмахивается Хосок. — Я перед камбэком никогда не пью.       — Почему тогда пахнешь полусладким?       — Потому что, — Хосок задумывается, и тут ему в голову приходит гениальная идея. — Потому что я стою рядом с Шу-гой. Это же сахар по-английски, да? Вот я и пахну сладким… пахну тобой, хённим…       Он звонко хихикает и не замечает, как начинает заваливаться на бок — к его счастью, Юнги успевает его перехватить и спасти от служебных травм. Хосок вздрагивает, когда чувствует сильные руки на своей талии, и его грязные фантазии о том, что Юнги может сделать с ним, снова дают ему сочного пинка под зад.       Он решает, что такой возможности у него больше не будет: Юнги не особо тактильный человек и выходит из себя, когда его трогают или обнимают. Но сейчас он не сможет его оттолкнуть — Хосок слишком жалко выглядит даже для этого, — поэтому, будучи пьяным и безнадежно влюбленным, он позволяет себе небольшую слабость.       Младший тянет к нему свои руки и неловко прижимается к его груди.       На секунду ему кажется, что у Юнги перехватывает дыхание, но он сваливает это на свой пьяный бред, потому что кто он такой, чтобы на него так реагировали? Обычный парень с обычным крашем длиной в херово море лет. Вполне стандартный представитель современности.       Юнги такое не по вкусу.       — Хосок-а… тебе нужно поспать. Завтра сложный день.       — Но я выпил и уже не сяду за руль… вдруг меня поймают копы?       — Я провожу тебя до выхода, и кто-нибудь из водителей тебя отвезет, — Юнги перехватывает его так, чтобы он мог идти и держаться, после чего захлопывает дверь свободной рукой. — Давай, Хоби, тебе надо попасть домой.       — Не хочу домой.       — А куда хочешь?       Хосок слабо поворачивает голову к Юнги и рассеянно смотрит ему в глаза. Он уставший, заработавшийся и вымотанный — но при этом как всегда собранный и будто готовый ради него на все.       Господи, насколько же он сексуален.       Хосок в полной заднице.       Когда они заходят в лифт, он на короткий миг опускает взгляд на чужие губы. Он представляет, как все было бы просто, будь они парнем и девушкой, проживающими обычную жизнь: Хосок бы просто признался ему где-нибудь во дворе школы, Юнги — ответил, они бы стали встречаться, поженились и воспитали бы десять детей. Они были бы счастливы и никогда не нуждались бы в том, чтобы топить свои чувства в глубинах отчаяния.       Но жизнь решила иначе. Чертовы законы Мёрфи.       Юнги нажимает кнопку лобби и подхватывает Хосока покрепче, когда младший шепотом сообщает ему:       — Я хочу к тебе.       Юнги замирает от услышанного, смотря на своего друга и пытаясь понять, что он подразумевает.       — Ко мне? Ты имеешь в виду Ривер Хилл?       — Нет. Хочу к тебе.       — Но… черт, ладно, — они выходят из лифта и приближаются к выходу из офиса.       Юнги помогает младшему надеть панаму и маску, чтобы их никто не узнал, после чего Хосок слышит обрывки его разговора с водителем, содержащие что-то вроде «пожалуйста, отвезите нас в Ривер Хилл» и «да, обоих».       Хосок чувствует, как его осторожно сажают на заднее сидение тонированной тачки, и, когда ремень безопасности щелкает у его бедра, он понимает, что Юнги собирается уйти вперед.       Он крепко хватается за его руку.       — Что такое?       — Не уходи, — с жалостью в глазах просит Хосок. — Прошу, хён. Не бросай меня одного.       — Тут меньше половины метра…       — Не бросай меня, — повторяет он, после чего по-детски поджимает губы. Юнги внимательно смотрит на него несколько секунд и, наконец, сдается.       — Хорошо, — тот присаживается вместе с ним назад и захлопывает за собой дверь. — Не переживай. Я буду рядом.       Черная машина стремительно набирает скорость, мчась вверх по многополосному шоссе, и в какой-то момент Хосок прижимается к Юнги теснее, чтобы насквозь пропитаться запахом его духов. Он теплый, он его не отталкивает — даже если это эгоистично, надо воспользоваться этим прежде, чем он потеряет его навсегда.       Ривер Хилл располагается не так далеко от их офиса, поэтому они прибывают на парковку достаточно быстро. Когда Хосок понимает, что они приехали, он замечает, что все это время рука Юнги лежала на его бедре.       Ему хочется тихонечко взвыть.       — Давай, Хосок-а, поднимайся, — пытается подтолкнуть его Юнги у подъезда. — Осторожно, здесь лестница…       — Возьми меня, — Хосок поджимает губы, глядя ему в глаза. — На ручки. Я боюсь упасть и сломать себе ногу, как тогда. Ну пожалуйста.       Юнги озадаченно его оглядывает, и Хосок ненароком обращает внимание на то, как белая луна отражается в его глазах. Наверное, у него просто не было шанса в него не влюбиться. Внезапно он понимает всех поклонников Мин Шуги.       — Господи, сколько тебе лет? — усмехается старший, отводя взгляд в сторону реки Ханган. — Ладно. Иди сюда.       Он слегка наклоняется, чтобы подхватить Хосока под коленями, и поднимает его так легко, словно тот ничего не весит. А когда-то, думается Хосоку, он не мог оторвать его от земли ни на сантиметр.       Он стал невероятно сильным и крутым.       Это невероятно хреново.       Хосок жмется к нему, когда он заносит его в свою квартиру — если бы это увидела пресса, наверное, все социальные сети легли бы уже на следующий день. Возможно, он хотел бы, чтобы это произошло — тогда все будут знать, что всемирно известный айдол и продюсер Мин Юнги носит его на руках.       Но в то же время он не хочет ни с кем делиться.       В плане Юнги он очень и очень жадный.       — Сейчас я принесу тебе пижаму, — предупреждает Юнги, когда осторожно опускает его на кровать. Они скинули обувь где-то у порога одной из его спален, и по пути сюда Хосок мысленно пытался прикинуть, сколько же в его апартаментах стен.       Он снова цепляется за чужую ладонь, не желая его отпускать. Юнги на это смеется и успокаивающе ее поглаживает.       — Я быстро. Обещаю.       Хосок откидывает голову на подушку и смотрит в сторону тщательно зашторенного окна; кажется, это первый раз, когда он находится в пентхаусе старшего. Он купил его относительно недавно и только закончил ремонт — до этого он предпочитал ночевать или у своих друзей, или в их каннамской общаге неподалеку.       Интересно, сколько людей уже бывало здесь? Сколько девушек он привозил к себе домой и втрахивал в матрас за этими плотными темно-серыми шторами? Хосоку противно об этом думать. Даже мимолетная мысль о том, что левые люди подступались к Юнги ближе, чем когда-либо подступится он, опустошает его изнутри.       Он пьян не столько вином, сколько этой невыносимой любовью.       Нужно покончить с этим раз и навсегда.       Юнги возвращается в комнату с комплектом темно-зеленой пижамы, которую когда-то им подарил очередной спортивный бренд, и аккуратно присаживается на постель.       — Возможно, она будет тебе великовата, но это лучше, чем спать в уличной одежде. Раздевайся.       Когда Хосок слышит это из уст Юнги, его щеки моментально вспыхивают, словно серные спички. В этой реплике не было ничего исключительного — они одевались и раздевались друг перед другом тысячи раз за эти девять лет. Но после той фразы и сокрушительного осознания, что чувства к этому парню никуда не исчезли, Хосок был готов цепляться за любое слово Юнги, если это могло для него что-то значить.       Он неуверенно стягивает свою футболку и пытается натянуть на себя пижамную кофту, но из-за сильно дрожащих рук умудряется застрять в ее вороте. Он не видит лица Юнги, но может поклясться, что тот сейчас улыбается — по каким-то причинам хосокова неловкость всегда вызывает у него смех.       — Давай помогу, — немного погодя говорит Юнги, после чего расправляет пижамную кофту на младшем. Она ему и вправду слишком велика, но она пахнет Юнги, а на это грех жаловаться. — Вот и все. Ты…       Хосок открывает глаза и вздрагивает — сейчас Юнги находится очень близко. Между ними буквально атомы сдавленного воздуха, и даже в темноте ночи Хосок может увидеть несколько маленьких ссадин от бритвы на его щеке.       Он глубоко сглатывает, когда понимает, что Юнги то и дело бросает взгляд на его губы.       Кажется, глупое сердцебиение вот-вот раскромсает его под кожей.       — Эм, — Юнги показывает рукой на его джинсы, — позволь я…       Почему он ведет себя так, словно ему неловко? Они ведь лучшие друзья. Они самые близкие на свете люди, и месяц назад ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он сказал, что больше всего ему нравится звук шлепка по хосоковой заднице. А сейчас он выглядит смятенным и обескураженным, как будто перед ним не его лучший друг, а кто-то… особенный?       Нет, нет, нет, Хосок.       Ты не должен видеть то, чего нет.       Это разобьет тебя окончательно.       Зачем он вообще пошел к Юнги после их с Чонгуком попойки? Кажется, он хотел с ним о чем-то поговорить. Только вот о чем? Обсудить новый альбом? Или, черт возьми, признаться, что Юнги — чуть ли не первая любовь в его жизни? Как это было бы беспечно с его стороны. Здесь, в этой темной спальне, единственное, что Хосоку хочется сказать — это «стяни с меня эти дурацкие джинсы и выеби так, чтобы я навсегда перестал думать о тебе».       Звучит, как выход.       Если Юнги трахнет его, он наконец-то удовлетворит свое оголодавшее эго и сможет двигаться дальше.       Поэтому Хосок хватает руку Юнги и слегка давит ей на свою левую ногу. Ладонь старшего охрененно большая и крепкая; она закрывает почти половину его худенького бедра и прошибает электрическим током.       У Юнги перехватывает дыхание.       — Что ты…       — Пожалуйста, хён, — едва слышно шепчет Хосок, не давая тому вырвать свою руку. — Пожалуйста…       Юнги завороженно смотрит на то, как Хосок орудует его ладонью на своем бедре; на миг даже кажется, что он не дышит — словно воздух просто взяли и выбили из его легких. Хосок очень хорошо его понимает, потому что от ощущения тепла и силы этих мозолистых пальцев ему тоже хочется задыхаться.       И он чуть не делает это, когда Юнги несмело сжимает его бедро. Темная пелена обволакивает его взгляд, и он, словно в трансе, продолжает касаться его снова и снова.       — Хосок-а… — негромко зовет его он, бегая взглядом по чужому лицу, — что мы…       Он не успевает договорить, потому что Хосок заваливает старшего на кровать и садится на него сверху. Он не до конца понимает, что творит — просто поддается своим сокровенным желаниям и надеется, что Юнги им не противостоит.       Младший наклоняется и призывно двигается ему навстречу; в комнате становится мучительно душно, и Хосок глотает остатки воздуха ртом, прежде чем невесомо провести носом по чужой шее. Юнги тоже вспотел — но от него сильно веет цитрусовым парфюмом, который Хосок подарил ему во время их поездки в Дубай. Он все еще пользуется им… в эту секунду хочется послать все запреты на засосы нахуй и вгрызться в его бледную кожу.       Юнги издает сдавленный стон.       Господи, как чудовищно он его хочет.       — Всего один раз, — умоляет Хосок, жадно вдыхая его аромат. — Пожалуйста, побудь со мной только разочек. Никто из моего секс-листа не подходит…       — Секс-листа?       — Да, — Хосок касается губами его кадыка, — люди, с которыми я трахаюсь из-за того, что не могу быть с тем, с кем хочу…       — И с кем ты хочешь?       Хосок увеличивает давление на чужой пах еще сильнее, при этом продолжая быть убийственно медленным. Он откидывает руки Юнги вверх на подушку и скользит по ним своими, пока дорожкой невесомых поцелуев подбирается к его уху.       Он чувствует, как бешено колотится чужое сердце. Или оно принадлежит ему? Хосок не знает.       Единственное, что он знает наверняка, это:       — С тобой, — шепчет он старшему, прикусывая колечко в мочке. — Я хочу, чтобы ты меня выебал, Юнги-хён. И еще…       — Еще что? — Юнги тяжело дышит и сжимает его тонкие запястья.       Скажи это ему. Сделай это.       О чем Чонгук говорил?       Впрочем, это не так уж и важно. Хосок знает, чего он хочет прямо сейчас.       — Отшлепал. Пожалуйста, отшлепай меня, хён.       Внезапно Юнги с низким рыком меняет их местами, и уже через мгновение он нависает над беспредельно шокированным Хосоком. Тот распахивает глаза, и его бросает то в жар, то в холод; томный взгляд старшего пронзает его насквозь, его широкая грудь вздымается и опускается с переменной амплитудой. Он выглядит божественно хорошо, и Хосоку хочется скулить от того, как сильно он хочет, чтобы Юнги его трахнул.       Он разводит ноги, и Юнги серьезно смотрит ему в глаза.       — Я не могу, — противоречит своим действиям он. — Ты нетрезв. Ты будешь об этом жалеть.       — Я никогда не пожалею ни о чем, что связано с тобой, — выдыхает Хосок, наслаждаясь, как тот обездвиживает его руки. — Прошу тебя, хён. Или… или ты меня не хочешь?       Вместо ответа Юнги вжимается пахом меж его раскрытых ног, и у Хосока сносит башню от того, что он чувствует — у Юнги стоит так, что его дорогие штаны готовы треснуть по швам.       Хосок хнычет от приятного трения.       — Хён…       — Я хочу. Я ужасно сильно хочу, — утробным голосом произносит Юнги, прижимаясь ко лбу Хосока своим. Он продолжает давить на его запястья, но Хосок не чувствует боли — как он и думал, Юнги нежен даже тогда, когда у него вот-вот слетят тормоза. — Но я не прощу себя, если потом тебе будет плохо.       Хосок аккуратно вытаскивает руки из его хватки и кладет их Юнги на щеки — так, чтобы он посмотрел ему в глаза и все понял. Он безумно горячий, его взгляд и уверенный, и напуганный одновременно. Внезапно Хосок хочет подарить ему весь этот мир, да только как это сделать, когда он только в нем одном и сосредоточен? Юнги Хосок не нужен так, как Хосоку нужен Юнги, поэтому эта ночь — его единственный шанс на то, чтобы узнать, каково это — быть его миром. Каково целиком и полностью принадлежать Мин Юнги.       И Хосок решает отключить рациональную часть своего мозга всего лишь до следующего утра.       Он гладит его скулу большим пальцем и вкрадчиво произносит:       — Тогда сделай так, чтобы мне было хорошо.       Это срывает любые предохранители.       Юнги впивается в его губы, и Хосок больше не может мыслить здраво — он так долго мечтал попробовать их на вкус, до боли хотел узнать, каково ворваться языком в его жаркий рот, поэтому он просто плавится под чужим напором, позволяя ему делать с собой все, что только вздумается. Старший нетерпелив, а потому очень ревностно углубляет поцелуй; они сталкиваются зубами, когда Хосок притягивает его к себе за волосы и немного подается вверх бедрами, чтобы снова убедить себя в том, что Юнги действительно страстно его желает.       — Хён... Блять, — стонет младший, когда Юнги отрывается от его губ и запрокидывает голову, чтобы исследовать его тонкую шею. Ловкие руки старшего уже вовсю хозяйствуют под пижамной кофтой: он играет пальцами на его ребрах, как на клавишах фортепиано. — Ах, да… боже, — Хосоку так хорошо, что он может заплакать — а они ведь еще даже не начали. Он очень не хочет кончить до того, как Юнги вставит в него свой член, поэтому тоже начинает торопиться.       Словно во сне, Хосок начинает расстегивать пуговицы на его рубашке, случайно отрывая одну и обещая себе извиниться за это чуть позже. Он не может ждать — ему нужен этот парень, нужно, чтобы он оказался внутри него как можно скорее. Он распахивает чужую рубашку, любуясь видом его голой груди, и наконец-то — наконец-то — это зрелище принадлежит только ему. Он стаскивает ее с чужих плеч, и Юнги помогает ему избавить себя от одежды; Хосок мигом повинуется одному из своих давних желаний и касается его торса руками — да, он охрененно твердый и крепкий, как он и представлял; такой мощный и будто созданный специально для него. У Хосока мозги уплывают в открытое море, когда он легонько сжимает его грудь и чувствует, как грохочет под ней сердце его лучшего друга.       Он хочет ее вылизать. Хочет искусать все его тело до синяков, чтобы весь чертов мир увидел, что Юнги боготворят так, как он этого заслуживает — но быстротечность ночи тикает перед его глазами, словно таймер на бомбе замедленного действия. В другой жизни он попробует с Юнги все. А от этой возьмет самый максимум.       — Ебаный в рот, — протяжно отзывается он, когда Юнги чуть сокращает мышцы своей груди. — Юнги-хён, ты такой…       Юнги тем временем завлекает его в новый поцелуй, потому что, видимо, он слишком много болтает; Юнги же пока что не произнес ни звука, за исключением тяжелых вздохов, — это вызывает в Хосоке небольшую тревогу, хоть он и привык к тому, что Юнги предпочитал словам действия. Он ощущается на языке, как мятная зубная паста, и Хосок смакует его с превеликим удовольствием, что растекается по венам, когда ладонь Юнги прокрадывается под его джинсы и увлеченно сминает его зад.       Ого. Да у Юнги пунктик на его задницу.       Теперь она будет любимой частью его собственного тела.       Хосок мягким рыком просит быть смелее, и Юнги телепатически понимает его — он обеими руками обхватывает его ягодицы и тянет на себя, имитируя слабый толчок. Младшему уже больно от тесноты в этой сраной одежде, и он принимается расстегивать ремень Юнги, чтобы тот понял, чего он хочет.       Юнги избавляется от своих джинсов довольно быстро: благодаря линии лунного света, попадающей в комнату, Хосок различает очертания его толстого и увитого венами члена. Он уже видел его раньше, но возбужденным из-за него — никогда, и от одной мысли, что Хосок вызывает в нем такие эмоции, хочется броситься со скалы в бездну.       Раздеть Хосока старший не спешит: он слегка задирает его кофту и ведет языком к тазовым косточкам, позволяя себе немного прикусить мягкое место возле пупка. Хосок тут же натягивается, как струна, и приглушенно стонет — его бедра вздрагивают, и он уже готов умолять его выбросить эти шмотки к чертям собачьим.       Он замечает хитрую улыбку на чужом лице.       Вот же демон.       — Хён, если ты сейчас же не снимешь с меня эти чертовы джинсы, мой член лопнет, и я умру, — скулит отчаявшийся Хосок. — Тебе придется писать объяснительную продюсеру и нашим фанатам.       Юнги тянется вверх и коротко чмокает его в губы.       — Ни за что.       Он стягивает с него штаны вместе с боксерами, и налитый кровью член Хосока тут же изгибается внизу живота. Он блестит от предэякулята и словно просит, чтобы к нему прикоснулись — от такой картины даже сила воли Юнги дает трещину.       Он раздвигает хосоковы ноги и ложится между ними так, чтобы член Хосока был прямо перед его глазами. Юнги смотрит на него, как зачарованный кот, облизывая губы и выдыхая горячий воздух, который резонирует у Хосока в паху.       — Какой же ты красивый, — шепчет он, и Хосок думает, что теперь умрет не от перевозбуждения, а от всепоглощающей нежности.       Юнги обхватывает его ноги руками и слегка прикусывает внутреннюю часть бедра; Хосок вцепляется в простыни и глядит на него сверху вниз с немым восхищением. Он не может оторвать взгляда, когда Юнги осыпает поцелуями ствол его члена, иногда захватывая губами яички, — и ударяется затылком о спинку кровати, когда тот с влажным чпоканьем начинает обсасывать влажную головку.       — А-ах, блять, — высоко хнычет он, пока язык Юнги проходится по уретре. — Да, м-м, господи боже мой…       Он знал, что так и будет: Юнги не врал о мастерстве своего языка. И давно он стал таким опытным с мужчинами? Постепенно старший насаживается на его член ртом все глубже и глубже, рукой надрачивая снизу, втягивая щеки и создавая во рту вакуум, в котором Хосок, кажется, оставит свой рассудок навечно. Он робко пробирается пальчиками в его волосы, боясь, что тот его оттолкнет — но Юнги лишь начинает работать головой быстрее, будто говоря ему: «Да, ты можешь трахнуть мой рот, только ты один и никто более».       Юнги отсасывает ему так хорошо, что перед глазами взрываются фейерверки — и о чем он там должен был пожалеть? О лучшем сексе в его жизни? Так себе затея. Ведь если уже на данном этапе член Хосока пульсирует от того, как он изголодался по чужому вниманию, то предвкушение того, что ждет впереди, просто сводит его с ума.       Юнги смачивает его член еще большим количеством слюны и сосет его, как какой-то гребаный леденец — и от вида, как тот кайфует со своей собственной пытки, Хосоку хочется кричать и стонать во все горло. Он хватается за свои затвердевшие соски, как за спасательный круг, немного прокручивает их между пальцев, но тут же получает по рукам — Юнги сердито смотрит на него сквозь взмыленную челку.       — Не трогай, — приказывает он, выпуская его член изо рта и продолжая медленно ему надрачивать. — Будет обидно, если ты кончишь до того, как я войду в тебя.       Хосок сводит брови.       — Тогд…ах, — тяжело дышит он, — тебе стоит поторопиться. Ты мне нужен. Я не могу больше ждать.       Юнги приподнимается на коленях и наклоняется, чтобы поцеловать его и дать ему почувствовать каплю своего вкуса на губах. Они сплетаются языками, а когда член Юнги по касательной задевает хосоков, старший шипит так, словно тоже сгорает от нетерпения, но почему-то сдерживает себя.       Интересно, почему?       — Подожди секундочку, — тихо говорит Юнги, напоследок целуя его в кончик носа. — Я сейчас приду.       Он встает с постели и голым направляется в сторону ванной, позволяя Хосоку взглянуть на его подкачанные ягодицы. Возможно, у Хосока появляется ответный пунктик на его зад — на минуту его прошибает мысль, что он бы позволил Юнги сесть ему на лицо. Слишком много желаний для одного перепиха… Хосоку даже плакать хочется от того, что у него есть все и одновременно нет ничего. Если бы только Юнги мог полюбить его… Наверное, он отдал бы за это все на свете.       Когда Юнги возвращается, держа в руке лубрикант и презервативы, ему открывается вид на очень интересное зрелище: Хосок опирается на локти, оттопырив вверх слегка покрасневшую от юнгиевых рук задницу, его щека лежит на подушке, а томные глаза смотрят прямо на ошарашенного старшего.       У Юнги отвисает челюсть.       — Хосок-а…       — Тебе же нравится, когда меня шлепают, правда? — говорит Хосок, немного крутя бедрами. Ему хочется сгореть от стыда. — Отшлепай меня, хён. Пожалуйста.       — Блять, — Юнги рвано выдыхает и тут же залезает на постель, любуясь хосоковой задницей, и младший сдавленно хнычет, когда тот гладит его ягодицы ладонью. — Откуда ты такой? Господи, — в дело вступает вторая рука, и Хосок ловит себя на мысли, что его попа была сотворена для рук Юнги, потому что они сжимали ее так умело, так крепко и так идеально.       А потом он чувствует что-то теплое и влажное у своего входа и громко вскрикивает.       Язык.       Юнги касается его там языком.       Он точно умрет этой ночью.       Ему еще никогда не делали римминг. Он мечтал о нем в своих грязных фантазиях, но никто из партнеров не соглашался толкаться в его анус языком — даже несмотря на то, что он чистился и предлагал латексные салфетки, все считали это безобразным и мерзким. Он знал, что это было не особо гигиенично и не всегда приятно, но сейчас Юнги делает это с таким старанием и охотой, что Хосоку кажется, что он рискует стать зависимым от его римминга.       Точнее, от его языка. Он не особо продумал, как будет трахаться с кем-то после Юнги, когда более подходящего ему человека просто не существует.       — Только взгляни на себя, — старший раздвигает его ягодицы и проталкивает язык внутрь, периодически целуя краснеющую дырочку. — Ты просто… нереальный, Хоби, — Хосок упирается лицом в подушку и прикусывает наволочку, чтобы не разбудить соседей Юнги, но получается у него слабо, потому что тот растягивает его так хорошо, что он хочет завопить об этом на весь город.       И он хвалит его. А значит, Хоби будет хорошим мальчиком для хёна.       — Ю…Ю, ах, да, вот так, — хнычет Хосок, подергивая бедрами. — Пожалуйста, я скоро… если ты не… Мв-х!       Юнги слегка шлепает его по заднице, и член младшего тут же реагирует на новые ощущения, — Хосок даже не думал, что у него в арсенале имеется подобный кинк. Он слышит щелчок бутылочки и чувствует, как Юнги обдает свои пальцы горячим дыханием, чтобы Хосоку не было неприятно от холодной смазки: чек-лист «Насколько ваш партнер заботлив во время секса» был бы заполнен им на сто процентов.       — Прогнись немного, — просит он, продолжая вылизывать его и проталкивая внутрь указательный палец. — Так нормально?       — Я не хрустальный, — злится Хосок, от нетерпения самостоятельно насаживаясь на пальцы. — Я хочу, чтобы ты взял меня грубо. Чтобы ты… чтобы ты побыстрее вставил в меня свой огромный член и выебал так, что я буду чувствовать тебя внутри еще целые сутки.       — Я выебу тебя, — обещает он, сильнее толкаясь пальцами, — но перед этим мне нужно тебя подготовить. Я не хочу сделать тебе больно.       Он добавляет еще смазки, периодически шлепая Хосока по заднице — но несильно, потому что, как он и сказал, ему страшно причинить младшему боль. Если бы он только мог знать, что боль ему причиняет не он, а тот факт, что его у Хосока нет и никогда не будет, наверное, он бы отпустил себя и трахнул его так жестко, как только мог.       Но он продолжает быть добрым и ласковым Юнги, в которого Хосок однажды влюбился и которого так и не смог до конца разлюбить.       Какой пиздец.       — Не сделаешь, — сбивчиво уверяет Хосок, стараясь не думать ни о чем, кроме своих ощущений. Он прогибается сильнее, чтобы его член коснулся смятой простыни, и смотрит на Юнги через спину. — Просто трахни меня уже. Прошу тебя… пожалуйста, хённим…       — Хорошо. Я трахну тебя.       Юнги вытаскивает из него испачканные в смазке пальцы, и от ощущения пустоты Хосоку становится холодно и одиноко. Он сильнее прогибается в спине и пытается устоять на коленях, когда Юнги берет его за бедра и трется о вход покрытым слоем латекса членом.       — Ты можешь остановить меня в любой момент, — говорит ему Юнги, немного смазывая свой член и начиная скользить головкой внутрь. — Можешь… блять, можешь сказать мне, и мы тут же прекратим.       Когда Хосок чувствует, что Юнги наконец-то находится внутри него, он издает стон абсолютного и нескончаемого удовольствия. Ему так охрененно круто, он ждал этого сраную вечность — и он был бы полным тупицей, если бы захотел сказать «стоп».       — Двигайся, — шепчет он сквозь зубы, привыкая к его размеру, — и только попробуй остановиться.       Юнги толкается до упора — так, что его лобковые волосы касаются хосоковых ягодиц, — и тут же начинает размеренно втрахиваться в младшего, тяжело дыша и придерживая его за бедра. Хосок раздвигает ноги сильнее, и чувство наполненности оглушает его — или, возможно, это просто его тягучие стоны.       — Блять, ты такой узкий, — выдыхает Юнги, звонко шлепая его по заднице, — так хорошо принимаешь меня… тебе нравится на моем члене, крошка?       — Да, — лепечет Хосок, скуля и толкаясь Юнги навстречу, — мне нужно больше. Хочу сильнее… пожалуйста, Юнги-хён…       — Господи, что ты со мной делаешь, — Юнги прогибается вдоль его спины, сильнее задирая на Хосоке свою пижаму, и младший чувствует теплые поцелуи у загривка, а потом — как тот ускоряет движения тазом.       Из-за более глубокого проникновения ему удается попадать прямо по простате, и Хосок чувствует, что близится к падению со скалы. Он словно в нирване.       — Ах, Ю… ах, блять. Да, вот так, хорошо… не останавливайся…       Юнги шлепает его снова и не сдерживаясь, слегка прикусывает чужое плечо.       — Какая же у тебя охуенная задница, — восхищается он, облизывая его ухо и сильнее втрахивая в свою постель. — Господи… ее обожает весь мир, но сегодня она принадлежит мне. Сегодня ты принадлежишь мне, я прав?       Хосок скулит, быстро потряхивая своими бедрами, и его пальцы на ногах сводит судорогой, когда Юнги начинает ему загнанно дрочить.       — Да, — голос повышается на октаву, — да, я принадлежу тебе. Я твой, Ю-ю-хён… Только твой. Я принадлежу, черт возьми, только Ю-ю-хёну.       На миг Юнги сбивается с ритма, концентрируясь больше на том, чтобы довести до оргазма Хосока, чем на собственном члене. Он останавливается и водит рукой по его стволу почти яростно, при этом оставляя незаметные укусы на шее.       — Запомни это, — хрипит он, обнимая Хосока свободной рукой за талию, — ты мой, крошка Хоби.       Хосок в состоянии исполнять изнурительные танцевальные номера, выступать на десятках концертов без отпуска и не есть ничего по несколько суток. Он сильный и может выдержать все, что угодно.       Но Юнги, называющий его крошкой Хоби, — это то, чего Хосок не в силах вынести. Его ахиллесова пята. Самая колоссальная слабость в жизни, о которой он узнал в эту ночь.       Поэтому, когда он слышит столь ласковое и нежное обращение, что обволакивает мягкость и тепло чужого голоса, он кончает до сверхновых звезд перед глазами — с негромким, но пронзительным стоном, пачкая постель и падая на трясущиеся бедра.       Он чувствует, как Юнги аккуратно ложится на него сверху — покрывает его полностью своей широкой и охрененно сильной грудью — и продолжает вбиваться внутрь, пальцами сжимая то его талию, то красные от шлепков ягодицы.       — Я скоро, — прерывисто выдыхает старший, наращивая темп и целуя его позвоночник. — Господи, хотел бы я кончить внутрь…       Хосок бы тоже этого безумно хотел. Он хотел бы, чтобы тот кончил ему внутрь, а потом тщательно его вылизал — чтобы после этого они долго целовались с их общими вкусами на губах. А еще он хотел бы заняться с ним сексом в машине, пока они будут ехать на очередную афтепати; в номере отеля после европейского концерта и в комнате для практики, чтобы любоваться друг другом в отражении десятков зеркал.       Хосок хотел бы с ним столько всего, но ему была позволена только одна ночь.       Которая больше никогда не повторится.       — Юнги-хён… — хнычет он, зачем-то переплетая их руки. Он знает, что Юнги уже на пределе. — Мой Ю-ю…       Юнги обильно кончает в презерватив, долго сотрясаясь и тычась носом в хосокову потную шею — после чего крепко сжимает его маленькие руки в своих. Он шепчет ему на ухо что-то совсем неразборчивое, и Хосок чувствует, что ему хочется разреветься больше всего на свете.       Когда Хосок просыпается, он понимает, что он в полном дерьме.       Солнечные лучи пробиваются сквозь щели в темно-серых шторах и ослепляют его глаза, отчего он слегка жмурится, пока приподнимается на кровати. У него ужасно саднит поясница, ему хочется воды и парочку таблеток аспирина на завтрак.       Он всеми силами пытается отогнать от себя события прошлой ночи.       Они с Юнги переспали.       Они переспали, и он умолял своего лучшего друга нашлепать его по заднице, после чего позорно кончил, когда тот назвал его крошкой Хоби.       Хосок вылезает из постели и начинает спешно искать вещи, мысленно разрабатывая план великого побега. Он не знает, где сейчас Юнги — в его огромном пентхаусе нужно устанавливать указатели, — но верит, что сможет незаметно ускользнуть из Ривер Хилла, если сделает ноги прямо сейчас.       Одежда покоится на тумбочке — ну надо же, Юнги аккуратно сложил даже его сорванные в порыве страсти джинсы. Он одевается, застегивает ремень и на цыпочках прокрадывается к двери, отправляя геолокацию своему шофёру. На вопрос, что он забыл у Юнги, Хосок пишет: «Заработались», ибо новость, что Юнги трахнул его в коленно-локтевой этой ночью, испортила бы бедному старичку психику. А ему, все-таки, не хочется уничтожать сотрудников его компании.       Как не хотелось уничтожать отношения с его другом Юнги.       Но он облажался так, что уже ничего не исправить.       В конце концов, Хосок находит выход из пентхауса и тщательно завязывает свои кроссовки, подавляя в себе вселенскую грусть. Да, он получил то, что хотел — они потрахались, и он почувствовал на себе всю мощь и силу Юнги, — только вот любовь к нему никуда не делась и, кажется, стала только масштабнее, потому что теперь осознание, что Юнги никогда его не полюбит, напоминает ему яд, капающий на сквозные сердечные раны.       Он знает, что у них нет будущего. Ни в одном из вариантов развития событий Хосок не видит себя, держащего Юнги за руку — все-таки, они живут не в гребаной сказке. У них на кону карьера, мировая слава и работа, а эти непонятные и никому не сдавшиеся отношения только разрушат привычный комфорт.       Но он рад, что хотя бы на миг ему удалось почувствовать, каково быть особенным для Юнги. Его подростковая версия наверняка сейчас очень счастлива. Это мгновение было песчинкой в необъятных часах жизни, все остальное время которых они — просто два лучших друга, одногруппника и коллеги, являющихся самыми близкими друг для друга людьми.       Ты мой, крошка Хоби. Он будет хранить эти слова в своей памяти вечно.       Слезинка капает на вишневый ламинат.       — И куда это ты собрался?       Хосок резко оборачивается и видит, как Юнги наблюдает за ним, опершись плечом о стену. Он выглядит уютно в своем махровом халате — значит, он был в душе, — но при этом очень пугающе, смотря на него сверху вниз и скрестив на груди руки.       Его обычно добрые глаза сейчас излучают ярость.       — Я…       — Сбегаешь? — спрашивает он, подходя ближе. — Не думал, что ты из таких.       Хосок поднимается и смотрит себе в ноги. Он не в состоянии выдержать этот взгляд.       — Прости, просто мне нужно…       — Нужно что?       Нужно тебя забыть. Нужно уйти отсюда навсегда и не вспоминать о том, как хорошо в твоих объятиях холодной ночью. Нужно уйти и покончить с этой безответной любовью, потому что ты никогда, никогда меня не полюбишь.       Хосок пожимает плечами.       — Нужно готовиться к вылету.       Юнги молча смотрит на него пару минут, после чего язвительно усмехается.       — А ночью тебя это не волновало.       Хосок чувствует, как его щеки становятся красными; ему хочется спрятаться и убежать отсюда как можно скорее. Убежать из этого дома, из этих воспоминаний и из Юнги — потому что чем дольше он тут остается, тем стремительнее раскалывается на части.       Ему следует все прекратить.       — Юнги-хён… прости меня.       Юнги вздергивает бровь, не понимая, о чем он говорит.       — За что ты извиняешься?       Хосок поджимает губы и не знает, как лучше поступить. Наврать, что ему стыдно за то, что он приперся к нему пьяным? Или сказать правду, что он просто полный идиот, который воспользовался его добротой ради того, чтобы утолить свою невзаимную любовь?       Хён, вы знаете друг друга миллион лет. Тебе станет гораздо легче, если ты выговоришься ему.       Хосок поднимает взгляд на Юнги — на того самого Юнги, который заговорил с ним, когда он только приехал в общагу из Кванджу; того Юнги, который составил ему компанию на Новый Год, отнес на спине в больницу со сломанной ногой и который сказал, что всегда будет переживать за него — и понимает, что он не достоин лицемерия и лжи. Хосок скажет ему все, как есть, потому что Юнги всегда был с ним искренен: он должен брать с него пример и тянуться к таким замечательным и светлым людям. Даже если после этого их отношениям придет конец, он будет знать, что был для него честным другом.       Скажи это ему. Сделай это.       Возможно, иногда младшенький говорит дельные вещи.       — За то, что я… все испортил, — Хосок сжимает кулаки и понимает, что все еще готов в любой момент разреветься. — Прости, я такой эгоист. Я мечтал об этом, когда мы были совсем юными, мечтал так долго и безнадежно, что решил убрать свои чувства куда подальше. Но потом ты… сказал эту фразу, — Хосок вытирает нос ладонью, — сказал, что тебе нравится, когда меня шлёпают по попе, и я сразу понял, что ты не шутишь. Это вернуло мне былые надежды. Я знаю, это глупо, знаю, что это изменит всё между нами, но я просто… я боялся, что у меня больше не будет такого шанса. Мне жаль, и… я правда пойму, если ты не захочешь больше со мной разговаривать. Вот. Прости меня, если сможешь.       Прежде, чем Хосок успевает дотянуться до ручки входной двери, Юнги срывается с места и припечатывает его к стене. Он опирается руками по обе стороны от его головы, и на секунду Хосоку кажется, что он стал выше.       Юнги опускает голову вниз, после чего смотрит ему прямо в глаза.       — О чем ты говоришь? — напирает Юнги. — Не будет шанса на что? Ты мечтал все это время о чем?       Хосок нервно сглатывает.       После чего сдает себя с потрохами.       — О том, чтобы ты меня полюбил. Чтобы хоть на секундочку почувствовать, каково это — целовать тебя и знать, что мои чувства взаимны.       Их окружает полная тишина, прерываемая лишь тихим пением птиц и шумом приречного ветра. Хосоку кажется, что он забывает, как дышать, утопая в грохоте своего сердца — возможно, проходит миллион часов перед тем, как он решается заговорить снова.       — Прости, я знаю, что ты не спишь с парнями и…       — Боже, какой же ты придурок.       Что?       — В каком смысле?       Юнги откидывает с глаз волосы и смотрит на него с измученным выражением лица. Но он выглядит… спокойнее.       — Как ты можешь утверждать, что я не сплю с парнями, когда я буквально спал с тобой несколько часов назад?       Хосок хлопает глазами и понимает, что ничего не понимает. Подражателем Сократа его не назовешь, но он определенно что-то упускает — что-то непоколебимо важное, что фантомно витает в воздухе между ними.       Ему хочется разобраться.       — Но… тебе же нравятся девушки…       — Мне нравятся люди, Хосок, — выдыхает Юнги, немного выпрямляясь. — И на данный момент этим человеком являешься ты.       Хосок не шевелится и думает, что ему послышалось.       Нет.       Это просто не может быть правдой.       Юнги не может…       — Чего? — нервно усмехается он, проводя рукой по виску. — Прости, я ничего не понима…       — Кто бы знал, что мне понадобится так много времени, чтобы понять очевидное, — Юнги смущенно отводит взгляд и чешет заднюю часть шеи. — В тот день, когда ты переехал в нашу первую общагу на Нонхён-дон… ты был таким ужасно милым и напуганным. Мне сразу захотелось стать твоим другом; хоть ты и сторонился меня поначалу, я продолжал упорно верить, что однажды ты будешь мне доверять. А потом… новогодний сочельник, помнишь?       Хосок кивает. Разве он может его позабыть?       — Тогда я правда скучал по семье. Но от мысли, что ты останешься совсем один в пустом здании, мне стало так дерьмово, что я свернул обратно уже на полпути к вокзалу, — он снова смотрит на него, и его глаза блестят привычными добротой и лаской. — Я никогда об этом не пожалел. Потому что нам было так хорошо вдвоем… и я правда был счастлив встретить Новый Год вместе с тобой. Честно говоря, мне всегда было с тобой хорошо. Только я не осознавал, почему.       Хосок вот-вот закипит от переполняющих его эмоций — кажется, что он балансирует где-то на грани рая и пропасти, но, слава богу, Юнги не дает ему упасть.       Потому что он аккуратно берет его за руку.       — Ты всегда был рядом, всегда помогал мне и поддерживал любые мои начинания. Становился все лучше и лучше на моих глазах, и я подсознательно тянулся к тебе, как к солнцу. Понимаю теперь, почему фанаты так тебя называют, — Юнги никогда такого не говорил. Хосок вновь задыхается. — Даже когда у меня были отношения с Суран, Миной и другими, я все равно всегда возвращался к тебе. И только пару лет назад я понял, в чем дело.       Суран, Мина, Бора, Джухён — список был длинным, но Хосок помнит их всех, потому что каждая новая девушка Юнги была его личной катастрофой. Он помнит, что даже когда поверил в то, что лучший друг стал ему безразличен, он разом слопал три пачки острого рамёна, чтобы потом пожаловаться Юнги на боль в желудке и тем самым сорвать его очередное свидание. Это было отвратительно, и ему правда жаль — но он ничего не мог поделать со своей глупой ревностью.       Видимо, он никогда не забывал Юнги. Просто, как и любой творческий человек, сублимировал свою тайную симпатию к нему в музыку.       — Ты ничего не испортил, — шепчет ему Юнги, переплетая их пальцы. — На самом деле, это я дико перенервничал, когда спалился, что я в тебя по уши, на том недошоу. Я знал, что ты меня раскусишь, ведь ты читаешь меня, как открытую книгу, но… думаю, все обернулось не так уж и плохо. Хотя я надеялся, что в наш первый раз мы оба будем трезвыми.       Хосок хочет взвизгнуть.       Он переспрашивает, не веря своим ушам.       — Ты в меня… что?       Юнги смотрит ему в глаза и нежно, едва ощутимо проводит ладонью по его щеке. Его другая рука все еще сжимает хосокову, и младшему кажется, что его сердце сейчас пробьет дыру в грудной клетке.       — Ты всегда будешь моим лучшим другом, Хоби, — говорит Юнги, после чего тепло улыбается. — Но я ничего не могу поделать с тем, что постоянно хочу тебя поцеловать. И я рад, что это взаимно.       В его глазах Хосок видит весь мир — и ему хочется в них захлебнуться. Но по факту он захлебывается стекающими по своему лицу слезами, которые старший бережно стирает кончиками пальцев.       — То есть… ты… меня тоже любишь? — уточняет он, всхлипывая.       — А ты любишь меня?       — Ну хён! — Хосок упирается ладошками в его грудь. — Не заставляй меня позориться. Я же, — он смотрит в сторону, — я же уже все тебе сказал.       — Прости, — Юнги по-доброму смеется и поворачивает его лицо к себе. — Ты просто очень милый, когда смущаешься. И я люблю это в тебе. Я вообще много чего в тебе люблю, — он вновь улыбается, после чего шепчет ему в самые губы: — Но больше всего я люблю тебя.       Он прижимается к его губам своими, не напирая и ожидая, пока Хосок даст ему разрешение. Младший прерывисто выдыхает через нос; его губы напряжены и сжаты, потому что он все еще не может поверить, что все это происходит взаправду.       Что Юнги по-настоящему его любит.       Но потом он чувствует, как чужие руки нежно обвивают его талию, и осмысление взаимности накрывает его цунамической волной.       Он тут же целует его в ответ, раскрывая рот и довольно мыча, когда Юнги неспешно спускает ладони на его задницу. Ну точно пунктик. Он обвивает его за шею и почти мурлычет от счастья, когда Юнги подхватывает его на руки и несет обратно в спальню, на ходу шлепая его по ягодице, чтобы услышать свой самый любимый на свете звук.       Когда они падают на постель и когда Юнги начинает сладостно выцеловывать его шею, плавно водя руками вдоль его стройных ног, у Хосока вибрирует телефон.       — Это водитель, — говорит он, смотря на нависающего над ним парня. — У нас, кажется, сегодня вылет в Штаты, а послезавтра очередной легендарный камбэк. Нас все ждут.       — Пускай ждут, — Юнги забирает у него телефон и сбрасывает вызов, после чего возится в нем еще пару недолгих минут.       Хосок щурится с подозрением.       — Что ты делаешь?       — Удаляю твой секс-лист, о котором ты упомянул прошлой ночью, — Юнги ухмыляется и возвращает Хосоку телефон. — Теперь в нем будет только одно имя.       Хосок сомнительно смотрит на него и после этого глядит на свой преобразованный список контактов.       Помимо семьи, ребят, людей из компании и парочки друзей там действительно осталось лишь одно единственное имя.       То самое, от которого у Хосока бабочки в животе.       — «Мой Ю-ю»?       — Когда ты позвал меня так, я мысленно посвятил тебе миллионы песен, — Юнги переплетает их ладони и снова медленно наклоняется к Хосоку. — Пожалуйста, зови меня так всегда. А я взамен буду звать тебя крошкой Хоби.       Хосок смущается, но довольная улыбка все равно расползается по его лицу. Он тянется навстречу Юнги за новым поцелуем и швыряет телефон куда подальше, после чего они не слышат звонки менеджеров и других парней еще несколько долгих часов.       Потом они, конечно, извинятся, и их камбэк снова войдет в историю корейской поп-музыки. А Юнги напишет своему крошке Хоби миллионы песен, как и обещал.       Год спустя на очередном шоу Чимин говорит, что видеть по утрам голое тело Чонгука — его самый занимательный момент дня, и это обрушивается на младшенького, как гром среди ясного неба.