Союз

      Как можно было охарактеризовать их союз? Два упертых барана? Пожалуй. Особенно когда они только начинали испытывать друг к другу романтические чувства. Непонятное тепло внутри, тупая потребность быть рядом, касаться, разговаривать. Занзас понял первым. Расиэль понял почти одновременно, но делал вид, что не замечает. До тех пор, пока Занзас не сделал первый шаг. Достаточно грубо поставил перед фактом, а затем поцеловал.       Но речь не об этом.       Они оба помнили, когда впервые помирились после ссоры вместо того, чтобы проигнорировать, как обычно. Ссора была не самой масштабной, зато сподвигла на огромный шаг вперед. Опять же, примирение прошло весьма своеобразно, без каких-либо нежностей, принятых у остальных.       Расиэль тогда любезно нарушил его разговор со Скуало своим появлением. Так уж вышло, что во время перемирия пришлось завтракать всем вместе, однако на счастье незадачливого кронпринца Занзас еще не приступил к трапезе. А это означало, что шансы спасти белобрысую голову от суровой кары есть, причем весьма неплохие. Но обычно они сразу смывались в канализацию после того, как Его Величество открывал рот.       — Ше-ше-ше. Вижу, ты все еще жив, — он также коротко кивнул Скуало, соблюдая этикет, а после стащил себе небольшую булочку. Очень уж та аппетитно выглядела. Да и лежала в вазочке, к которой никто не подходил.       Занзас жестом отпустил Скуало, после чего отпил кофе. Покосился на Расиэля.       — Думаю, это стоило сказать мне, как только я тебя увидел, — он ухмыляется чему-то своему, скользя ленивым взглядом по его стройному телу.       Задержав взгляд где-то в районе живота, он ухмыляется шире: Расиэль напрягся. О да, Занзас научился различать реакцию его тела просто посмотрев. Подняв взгляд на лицо, убедился в своей правоте: губы Расиэля оказались плотно сжаты. Так обычно бывает, когда он недоволен, возмущен или обижен. Нетрудно догадаться, что сейчас как раз второй вариант. Его Величество терпеть не мог, когда на него так пялятся. А когда это делал Занзас… так бесстыдно и по-животному, и вовсе терялся и вспыхивал от негодования.       От такой наглости Расиэль даже выпрямился по струнке, после повернулся к нему спиной, быстро пережевывая несчастный кусок булочки. Он чувствовал, что закипает. Причем не только от собственного гнева и этой глупой шутки по поводу стертой временной линии, но и от страха, а также чего-то еще, что поймет только он.       — С чего бы тебе говорить это мне? — обернувшись, он впился взглядом в лицо Занзаса. Еще немного и тело кронпринца начнет бить мелкая дрожь от переполняющих эмоций.       Занзас мазнул взглядом по Расиэлю, словно обдумывая ответ, но в итоге лишь пожал плечами, уходя от вопроса, ответ на который либо не знал, либо не имел никакого смысла озвучивать. Вопрос походил на риторический. Ответ требовался так же, как на любой вопрос с одним общеизвестным ответом.       Занзас вновь отпил кофе, посмотрел на дно кружки. Отметил, как напитка становится слишком мало, а нужной энергии не прибавляется. Возможно, не стоило поднимать эту тему. Или стоило сразу промолчать. Или еще что-то, что делают тактичные люди. Занзас не был тактичным, но чужое состояние от небрежно брошенных слов было ему почти безразлично.       — Не злись, — очередная нетактичная фраза, как гвоздь в крышку чужого — или своего — гроба. — Я не собирался и не собираюсь тебя убивать. По крайне мере, пока мы по одну сторону.       Гнев все же берет верх. Расиэль и сам порой не мог понять, почему Занзас и его равнодушие так раздражают. Возможно, все дело было в воспитании, когда с самого детства он был окружен кучей людей, стремящихся выполнить любую его прихоть. Он усилием воли заставляет себя успокоиться, но его последняя фраза буквально подрывает всю его выдержку. Расиэль чувствует, как внутренне его уже начало трясти, внешне пока оставаясь без изменений.       «Мы не по одну сторону!». Он хочет выкрикнуть это, отрицая очевидное, отрицая возникшую между ними связь. Потому что это, по крайней мере, глупо. И убого. И вообще нет слов, чтобы описать.       — Мне не нужны… твои подачки, — шипит он сквозь зубы, решая, что эта фраза будет более нейтральной. Аппетит пропал. Хотелось подойти и ударить его. Но Расиэль понимал, что Занзас сильнее физически. И это раздражало еще больше, одновременно с этим отдаваясь ноющим чувством внизу живота.       Занзасу все равно на чужие чувства, на чужое мнение и на чужую жизнь до. Хотя и сейчас он не выглядит очень заинтересованным происходящим. Даже не пытаясь выглядеть таковым, его безразличие струится наружу с каждым глотком кофе из кружки, каждым мазком взгляда по чужому лицу и каждым мелким движением. Возможно, он тоже не считал, что они не по одну сторону. Возможно, он мог бы пристрелить Расиэля чисто от скуки: поздним вечером или солнечным похожим днем.       Безумство происходящего вокруг заставляло в итоге Занзаса принимать все с философским безразличием и как данность. Вот этот человек мой, вот этого мне надо пристрелить, а вон того пытать, чтобы добыть информации. Вся жизнь шла графиком и застоявшейся трясиной мира, которую не разбивала даже чужая злость, льющаяся на ружу в мелком подрагивании пальцев, через слова и реакцию на него. Расиэля, которого Занзас не мог отнести к какой-то из категорий и это вызывало чувство досады.       — Я не сделал ни одной подачки в твою сторону, — суровая реальность спокойных слов.       Занзас хотел размяться, разнести особняк, спустить Бестера на охоту за особо неудачливыми.       В какой-то мере он подумывал о скрещении оружия, но множественные ограничения и запреты неприятно давили чрезмерной головной болью в случае оплошности. Иногда пуля бьет не туда, куда хочет хозяин. Иногда оружие ломает не те кости. Лишь случайность, которая оборачивается сплошной головной болью в итоге.       Краткий вдох, который расслабляет временно разум. Медленный выдох, способствующий окончательному отрезвлению этого самого разума. И все это изящно, правильно, практически незаметно. Сердцебиение постепенно возвращается в свой прежний ритм спокойствия, а Расиэль стоит неподвижно какое-то время, будто бы что-то делая с тобой морально. А если быть точнее — мысленно хватает гнев за глотку и душит.       Его плечи слабо дернулись вверх, а после опустились, возвещая о том, что он снова спокоен, даже пальцы больше не дрожат. Кажется, что-то изменилось в его поведении и движениях, но кому какое было до этого дело? Только ему. Он смотрит теперь с таким же равнодушием, презрением и отвращением, как и раньше. Надолго ли? Может быть. Подбородок вздергивает вверх, чтобы даже разница в силе и росте не смогла подавить моральное умиротворение его, в какой-то степени, напускное высокомерие с обычным.       Ничего нельзя поделать. У всех есть планка, у Расиэля она выше, чем у других. Что с того?       — Ты отвратителен, — выдает он так же холодно. — Ше-ше-ше… Отброс из трущоб. Такой же, как был. Не удивлюсь, если признание вокруг тебя — только фальшь и страх. Ничего более. Без продолжения.       Расиэль говорит тихо, но четко и твердо. Возможно, за это его ударят, но ему все равно. Слова, которые он хотел закричать, сейчас спокойно срывались с его уст, будто бы так и было нужно.       — Глупец, — последнее слово, сказанное одними губами и почти неслышно, перед тем, как развернуться на каблуках и последовать прочь. Снова он повернулся к нему спиной, высокомерно открываясь.       — Но вокруг тебя нет даже этого, — спокойно отчеканил Занзас в ответ. Чужие слова его не трогают, проходят мимо, оказываются проигнорированы. Ему не интересно убивать его и слова о происхождении — ничто.       Даже если бы те задели, он не считает это причиной. Он вышел из возраста вечно злого мальчишки, готового грызть глотки по любому пустяк. Как бы то ни было, разговор не представлял больше никакого интереса, оставляя его одного в тишине кухни с остаточным ощущением чужой злости, что оседало где-то под кожей глухим раздражением, быстро усмиренным чем-то большим, нежели простая беспричинная ярость.       Последние слова снова резанули ножом, однако на сей раз тот со скрипом упирается острой стороной о свежий барьер равнодушия, только что возведенный Расиэлем. Плечи, конечно, дрогнули, но ничего более. Он не мог знать о том, что у Расиэля все это есть, просто не так яро выставленно напоказ. И не обязан был. Он никому ничего не должен, особенно какому-то придурку из Варии.       Ускорив шаг, он направился в самую безлюдную часть дома, чтобы побыть в одиночестве и утолить остаток задетых нервов тонкой сигаретой. Запах табака был отвратительным, он его не любил и не выносил курящих людей. Однако сам факт, когда держишь что-то губами, успокаивал. Или просто чувствуешь что-то на языке, к примеру, лимонно-мятный леденец.       Он мог бы утолить свои эмоции этим, но сладость закончилась, а возвращаться на кухню и снова лицезреть его лицо, не было ни малейшего желания. Расиэль зажимает губами сигарету и делает медленную затяжку. Он закрывает глаза, погружаясь в какой-то собственный нуарный мир.       Горький привкус на языке. Расиэль подавил тошноту и лишь только слегка скривил губы. Одна затяжка и все, остальное — просто держит губами, слабо сжимает, изредка выдыхает попадающий дым. После этого нужно будет привести себя в порядок и устранить все улики до того, как их увидят.       А Занзас почему-то долго не может вот так. Он помыл кружку, вытер и поставил на место. Простые механические движения. Можно было бы сунуть в посудомоечную машину, но это казалось глупым и не имеющим значения. Быстрее было самому.       Хотелось куда-то себя деть от всепоглощающей скуки, но на улице не было ничего интересного, поэтому Занзас занялся исследованием территории бездумно шестая и заглядывая везде, где плохо заперто.       Он наткнулся на Расиэля на балконе, но не выглядел от этого удивленным, словно заранее знал о том, что так будет. Занзас сунул руки в карманы брюк и без интереса посмотрел в даль, не нарушив молчания. Почему-то стало спокойно.       Расиэль напрягся всем телом. А когда запоздало осознал, кто стоит рядом с ним, то мысленно и вовсе сжался в комок нервов, будучи готовым взорваться и укусить в любую минуту. На удивление, все осталось спокойным. Расиэль даже начал расслабляться. Даже чужое тело рядом перестало напрягать, прикосновение плеча к плечу — только удовольствие. Он закрыл глаза на какое-то мгновение, после чего потушил сигарету, так и не собравшись выкуривать до конца, и совсем расслабился. Было в этом что-то, пожалуй.       Занзас скосил взгляд на Расиэля, но ничего так и не сказал, позволяя соприкасаться плечами и быть в тишине. Промозгло и сыро. Нетипичная погода для лета в большинстве своем. Занзас зевнул, не собираясь прикрывать пасть рукой и лениво прищурился, наблюдая за происходящим на улице и под окнами.       Почувствовав ответный взгляд, Занзас уже было приготовился к тому, что от него отодвинутся, как это обычно бывает с людьми. Но, к его удивлению, этого не произошло и Расиэль позволил себе уже несколько теснее прижаться плечом к плечу.       — Это можно считать за извинение? — Расиэль первым нарушил тишину и уголки его губ приподнялись в улыбке. Занзасу, в общем-то, на его собственный взгляд было не за что извиняться. Но между ними такие тонкости в эмоциональном плане, что лезть в них — себе дороже. Окружающим не понять.       И снова отсутствие манер, снова эта простота. Расиэль вздохнул. Он не мог так же, но, наверное, это и к лучшему.       — Да, — Занзас лениво прищурился, продолжив смотреть куда-то перед собой, а не на Расиэля и ощущал лишь спокойствие от присутствия рядом. Занзас не любил холод, пасмурная погода и вовсе в купе с бездействием давит неприятной монотонностью происходящего. Он шумно выдыхает и мог бы последовать логичный уход, но он так и остается, лишь закрыв глаза.       Они стали на шаг ближе друг к другу.