Old burns.

У Жана на плече большой ожог. Всё начинается именно с него, этого неровного, розоватого, стянутого на фоне бледной кожи пятна, перетекающего уродливыми отметинами на ключицу. Райнер хочет коснуться губами бархатных краёв с самого первого раза, как заметил деталь. Кирштайн будто скрывал этот дефект, старался держать хотя бы одну руку на травмированном участке кожи, неловко перебирал пальцами, забрасывал полотенце исключительно на левое плечо. В общем, делал всё, чтобы внимания было минимум. Браун не знал почему – может, боялся, а может не хотел объяснять откуда появился. Да и не интересовался он до одного случая. Случилось это после очередного трудного дня. Пыльные, уставшие, они скопом завалились в душевые, оставляя после грязных ступней чёрные разводы. Пространство мгновенно заполнилось запахом мыла, шумом душевых и разговорами. Жан по привычке отправился к самой дальней кабинке, исчезая из виду и напоследок сверкнув в проёме оголённой спиной. И чёртовым краем старого шрама. Райнер думает пару секунд, прежде чем пойти следом, в голове оправдав собственный порыв обыкновенным любопытством, присущим всем людям. Жан ощутимо, даже зрительно, вздрагивает, когда чувствует чужое присутствие. Браун думает, что необходимо сказать хоть что-то, разбавить неловкость момента. – Везде занято. Я могу с тобой принять? Не хочу тесниться с Конни и Марло,– блефует, конечно. Марло и Конни ни разу не мылись вместе, но Жана это будто и не волнует. Кирштайн молча кивает на это, теребя край материи на плече, пока по итогу не поворачивается к Райнеру и не стягивает полотенце, вешая его на маленький крючок рядом. Из лёгких будто выбивает весь воздух, Браун сглатывает, надеясь, что незаметно для товарища и отводит взгляд, ловя себя на мысли, что начинает откровенно пялиться. Жан будто чувствует это кожей. – Ты наверняка про ожог спросить хочешь? – он делает паузу, мнёт пальцы, прежде чем продолжить, – в детстве уронил на себя кастрюлю с кипящей водой. Сказали что мне ещё повезло, могло быть куда хуже, вовремя отскочил,– Жан неловко жмёт плечами, будто смахивая с себя дискомфорт. – Я могу потрогать?– Браун снова сглатывает, пока Кирштайн стремительно краснеет, кивая. Райнер касается самыми кончиками пальцев, ведёт грубоватыми подушечками к почти глянцевому в приглушённом свете краю, обводит нежный участок, ближе к шее, чуть сжимает, ловя чужой шальной взгляд, оглаживает острую ключицу, наклоняясь и еле-еле касаясь сухими губами. Сверху слышится тяжёлый выдох. Браун отстраняется, смотря на красного как маковый цвет Жана, усмехаясь. – Не стесняйся этого. Он не страшный и не отталкивающий, этот шрам – особенность. Такая же, как многие другие. Не противный, не постыдный, просто иного происхождения. Нет смысла так его скрывать, Жан,– Райнер щёлкает его по носу, быстро завершая оставшиеся водные процедуры и кивая на прощание, оставляя Кирштайна в одиночестве. На удивление, больше Жан шрам не скрывал вовсе, без смущения говоря о его происхождении, периодически искоса смотря на Брауна, чуть улыбаясь и получая не менее тёплую улыбку в ответ.