Расиэль

      Расиэль рождается с титулом и судьбой, которую уже давно выбрали за него. Расиэль растет настоящим принцем и никто никогда не смеет указать ему на то, что его действия неправильные или у него что-то получается хуже других, а все по одной простой причине: было не на что указывать. Каждый шаг, каждое движение — идеально, четко.       Расиэль — «ангел». Расиэль — дитя, на чьи хрупкие плечи возложена огромная ответственность за будущее королевской семьи. Сначала ему подобное кажется чем-то достойным поистине только его. Кажется, что только он и может справиться с правом наследования престола и короны. А потом в несколько мгновений все меняется.       Расиэлю пять. У него прекрасно получается справляться с дошкольной подготовкой, соблюдать правила этикета, нужные в этом возрасте; получается говорить с правильной интонацией и скрывать детские капризы за легкой улыбкой. Расиэль научился понимать, что все подарки принадлежат монархии и принимать их нужно с искренней любезностью, даже если это какая-то самая обычная, на его взгляд, безделушка. Он кивает множеству знатных дам и господ, а внутри себя зевает от усталости, желая поскорее покинуть зал для проведения церемоний.       Расиэлю шесть. Их стычки с Бельфегором уже давно вышли за пределы привычной нормы. Расиэль относится к младшему брату со снисхождением, но не предпринимает попыток к дракам, пока тот сам не начинает провоцировать. А потом невольно подхватывает и уже эти стычки доставляют ему удовольствие. Они швыряют в друг друга сначала камни, затем булыжники, а потом и вовсе переходят на холодное оружие.       Расиэлю семь. За праздничным столом они с братом подрались. Бельфегор выкрикивает оскорбления, а Расиэль, забыв о приличиях, встает и залепляет брату звонкую пощечину. Они оба испытывают глубокий стыд и унижение за то, что их вражда вышла из рамок «на двоих». У Расиэля начинаются первые конфликты с матерью.       Расиэлю восемь. Один из месяцев он не помнит, но знает, что там произошло нечто важное. В груди разливается приятное тепло, а от чего — непонятно. Именно в этом году Расиэль понимает, что ответственность за трон не только простая забава, но еще и огромная ноша. Ему не хочется отдавать всего себя королевству и посвящать целиком жизнь судьбе, которую не выбирал.       Расиэль переступает через себя, потому что он — кронпринц. Ему вбивают в голову все новые и новые знания, которые невольно перемешиваются в голове вместе с собственными эмоциями и сомнениями. Он получает свое первое в жизни серьезное ранение. Кровь хлещет из тела, его брат победно улыбается и засыпает Расиэля землей, что-то звонко хохоча. Расиэль чувствует, как сознание покидает его. А спустя еще некоторое время из земли появляется широко раскрытая ладонь, затем сжимается в кулак. Он не умер.       Расиэлю десять. Он смотрит перед собой пустым взглядом. Шрамы не болят. Шрамы — не более, чем уродливое напоминание и мести, которая должна свершиться. Расиэль сидит в мантии, кутается в нее, как в одеяло, оставляя только кисти рук. Он стучит тонкими пальцами по твердым подлокотниками трона, выбивая какую-то успокаивающую мелодию. Расиэль осознает, что эти два года пролетели для него во тьме. Он пытается вспоминать, но получается плохо. Снова тьма.       Расиэлю тринадцать. Он все еще проводит большую часть времени в опустевшем тронном зале. Он все еще выбивает пальцами ритм той самой мелодии. Его посещают видения, которые, как позже выяснится, на самом деле — потерянные в пучинах памяти воспоминания. Расиэль улавливает боковым зрением движение и поворачивает голову на его источник. Ольгерд склоняется над ним, что-то говорит, а Расиэль слышит только неприятный шум в голове, будто бы с чужими словами в нее ворвался рой назойливых пчел. Он хватается руками за свои волосы и издает протестующий вопль, активно начиная мотать головой из стороны в сторону. Тьма.       Расиэлю четырнадцать. Он начинает понимать окружающий мир лучше и реабилитация от моральных травм постепенно делает свое дело. Голос Ольгерда вновь становится им же, а не каким-то непонятным, мешающим жить, шумом.       Расиэль вновь учится улыбаться, но в какое-то время срывается и наносит Ольгерду удар ножом по лицу. Ольгерд молчаливо и терпеливо сносит побои, а Расиэль вжимается в спинку трона, начиная звонко хохотать.       Расиэлю пятнадцать. Реабилитация постепенно подходит к концу и дает свои плоды. Приступы агрессии и панических атак случаются все реже, а он сам уже может трезво мыслить. К нему возвращаются эмоции и воспоминания, пусть и не самые приятные, но все же воспоминания.       Расиэлю шестнадцать. Именно в этом возрасте он встречается с Бьякураном и решает примкнуть к нему. Несмотря на то, что поддерживает его идеи и стремление к новому, идеальному миру, он отказывается от создания коробочки в Мельфиоре, потому что уже имеет свою. Расиэль получает ее незадолго до встречи с Бьякураном и проходит огромный путь «слияния» со своим оружием.       Расиэлю восемнадцать. В этом возрасте он уже довольно много знает о том, где его брат и чем он занимается. И в этом же возрасте заканчивается его реабилитация, не без помощи Бьякурана. Расиэль начинает понимать, что этот человек становится важным для него в плане эмоциональной привязанности.       Расиэлю двадцать шесть. В этой временной линии будущего он погибает от руки Занзаса. Он понимает, насколько ценит собственную жизнь и насколько на нее было наплевать тому, к кому он привязался. Расиэль умирает быстро, но вместе с последним, что он видит — пламенем Занзаса — приходит и краткий план действий. Расиэль замирает и закрывает глаза. Он каменеет и рассыпается тысячами осколков.       Временная линия самоуничтожается.       Расиэлю снова двадцать шесть. Он снова состоит в Мельфиоре. Бьякуран изменился и теперь дружелюбно улыбается ему. А Расиэля блевать тянет от этой приторной улыбки. Он выдавливает из себя вежливость, а стоит только Джессо отвернуться, то мрачнеет и таит в себе желание задушить к чертовой матери. Расиэль меняется.       Если бы прошло еще несколько лет, он бы стал спокойнее, но доверие к людям потерял. Снова проходить реабилитацию, но только уже по возврату доверия, а не собственного рассудка? Расиэль бы усмехнулся, совсем кратко. А потом бы его накрыл безудержный хохот.       Не в этот раз?