И никого не стало

Внутри всё замерзает, инеем покрываются лёгкие от каждого вздоха — с каждым словом Амары, с каждым взглядом ехидным от заключённой сделки. В ушах шумит, но так бывает всегда: идея провальна, последствия не преодолеть, но останавливать собственное падение, которым обернулся очередной прыжок веры в неизвестность… у Дина нет ни права, ни сил. Ему просто нужно снова всё исправить. Где-то в груди коркой льда хрустит болезненный смех. Он и так уже отдал Чаку всего себя, но теперь — сжигает последнее, не осталось больше ничего. Ни от души, ни от тела, не отодрать ни кусочка больше. И может, заключать сделку с Тьмой — худшая из затей, но других попросту уже нет. «Может, это очередная уловка», злой шёпот где-то в затылке вызывал лишнюю дрожь, пистолет бы Дин себе не доверил. В улыбке Амары ни грамма света — но ей и не нужно. Притворяться, играть роль. Зачем, если она и так уже получила всё, чего когда-либо хотела?! Дин прикрыл глаза и глубоко выдохнул. Сглотнуть горечь после поцелуя так и не вышло. Всё только начиналось, разговор предстоял тяжёлый. Надеяться, что Сэмми или Кас их рандеву не приходилось: даже Джек вряд ли смог бы остановить междусобойчик своей… двоюродной бабушки? От хитросплетений в их семейном древе и раньше хотелось застрелиться, а теперь и вовсе… Быстрое движение перед глазами возвращает в реальность. Порой от того, насколько человечна… ах, ну да, образ и подобие… — Так, хорошо, — Дин ещё раз вздыхает. Поднимает глаза к потолку и делает последний свободный вдох. Собирается, выгоняет из нутра нежное и человеческое. — Нам нужен момент… какой? — Момент, — Винчестер всё ещё смотрит на потолок, отказываясь перевести взгляд на Амуру. Слегка заинтересованную, но не то, чтобы уж слишком. Должно быть, ей смешно от тупых вопросов обезьяны… с губ невольно слетает смешок, но он быстро переходит в кашель. Так нужно. Так верно. Потолок только почему-то перед глазами мутнеет. Дин вздрагивает, когда его ладонь оплетает чужая, а рядом с ухом тёплом проносится сочувствующий вздох. — Момент, — повторяет Тьма, — в который всё могло легко измениться. Когда вся твоя жизнь могла прийти вовсе не сюда. Одна единственная, маленькая и незначительная мелочь, чтобы ни ты, ни я, ни мой блаженный братец не обратили внимания на снежинку, из которой вырастет лавина… Дин высвобождается из чужой хватки с трудом, смотрит подозрительно на излишне вдохновлённую… Амара говорит мягко, почти завораживает. Никогда в жизни такие речи добром не оборачивались. Будто у Винчестеров в этом ебучем мире хотя бы однажды был выбор. — А потом мы все взялись за руки и стали жить дружно? — яд привычно срывается с губ, но Амара, кажется, вовсе не против. Она легко покачивает головой и продолжает. Разговор набирает скорости, паузы становятся всё короче. — Не злись, мой хороший, дело всегда в деталях. Синие занавески вместо красных, Импала или Понтиак? Огонь или смерч, мы не замечаем перемен, но только они, такие, и важны. И не закатывай на меня глаза! — Агрх! — но глаза Дин и правда прикрывает от греха подальше. Легонько покачивает головой и быстрым вдохом берёт себя в руки. — И чего тебе надо? Чтобы твои магические тайми-вами стали реальностью? Из нас двоих, уж прости, космическая сущность — не я. — Ни ты, Дин, ни я, не заметим этого, — потерянно вздохнув, Амара, слегка раздражённо, качает головой. — Ты не заметишь момента, где жизнь повернула не туда сам, не почувствуешь лёгкой вибрации от Судьбы. Но и я без твоих эмоций, без замершего на мгновение глупого человеческого сердечка не смогу влезть в твою шкуру и понять, что ты там чувствовал. Я смогу увидеть всё лишь снаружи, критически важного я не увижу, а ты — просто не заметишь. — Ну, а главного героя ты спросить не пробовала? Уверен, Сэмми лучше, — Дину почти обидно от яркого смеха, который не может сдержать Тьма. — Эй! Это всегда была история не обо мне, так поч… — Мы ещё поговорим о твоей самооценке, мой хороший, — всё ещё не отсмеявшись, она качает головой. —Но попробуй сосредоточиться. — Итак? — Итак, мы можем пойти от обратного. От логики — что привело нас к тому месту, где мой не самый уравновешенный брат решился сам уничтожить каждый из своих миров, параллельно отобрав у тебя всё? — Ты издеваешься? Ты действительно хочешь узнать? Ну, хорошо давай начнём сначала: к этому привело то, что мы, кучка долбоёбов! — Я понимаю, как сложно… — Амара! — Я понимаю! — быстрым движением она слегка морозит вскинувшиеся вверх руки Дина. — Я понимаю, что такое проблемные отношения с родственниками. Был это изначальный план Чака или нововведение, это не поможет его остановить сейчас. Сосредоточься на том, как мы все оказались в этой одной точке, где единственный выход — уничтожить Бога, который так отчаянно хотел красиво закончить свою историю. Только действия, только логика. — Хорошо, хорошо… — он легко мотает головой и ладони падают на столешницу со звонким хлопком. И от чего покалывает кончики пальцев уже не понять. — Я… когда-то я сказал Джеку, чтобы он не думал причинять себе вред… что… когда он превратится в чудовище, я сам убью его. И… Что? О, давай, смейся теперь, ни в чём себе не отказывай! — Дин… — и снова Амара смеётся. Качает слегка головой, но теперь это лёгкий перезвон, а вовсе не трубный глас. — Чтобы там мой несносный братец ни говорил, он не прописывал каждый твой шаг сам и не следил за тобой каждый миг, чтобы набросать красивые строки, о нет. Чак может записывать, но не прописать каждый диалог и каждое слово, которое ты произносишь. Он всего-то задаёт ситуацию, расставляет ловушку и смотрит, что будет дальше. Он знает тебя, знает Сэма и своих детей, но он не может знать. — О, тогда, может, предложишь сама? Как видишь, Чака я знаю явно хуже. — Ладно… ох, ты прав, нужно что-то другое… — Да ладно?! И что же?! — Дин! — Амара?! — Думай иначе. Сколько из твоих друзей, знакомых и близких тебе людей, из тех, кого ты спасал, сколько их погибло, изменило тебя, убивало по кусочку? Неужели среди них нет никого… особенного? Кого-то, кто знаком тебе достаточно давно, чтобы пройти с тобой весь путь? Кто стал бы костью в горле планам Чака? Кто-то, кто был бы жив здесь и сейчас? — Амара внимательно смотрит, как мелькает что-то в выражении лица, в лёгком взмахе ресниц, жадно ловит не мысль даже, лёгкий отголосок. — Да, думай. Кого ты вспомнил? — Никого, — слишком быстро для ответа, но Дин, и правда, не помнит. — Ты сказала идти от логики? Всё просто — Винчестеры не учатся на ошибках. Джек убил маму, потому что лишился души, спасая нас. Потому что мы не смогли отпустить его в лучший мир и решили снова вернуть кого-то. Потому что не смогли объяснить ребёнку, что от Люцифера нужно держаться подальше. Потому что мы — жертвенные долб… — Тшшш… — Дин давится воздухом и возмущённо бросает салфеткой. Мимо, конечно же. Амара легко прижимает ему пальцы к губам. — Кого ты всмомнил? О ком ты так отчаянно боишься думать? Дин, это реак… — Я понял! — голос скрипит, точно горло изодралось от криков. Взгляд бегает и что-то там, в глубине одновременно и пугает, и убеждает Амару, что след она взяла верно: о ком бы Дин сейчас ни думал, кого ни пытался спрятать от самого себя… впрочем, нет никого и ничего, что Винчестеры не предали бы огню ради спасения близких. И, насколько известно, кроме Кастиэля, Сэма и Джека… вот только неуверенный голос заставляет невольно напрячься. — Я… — Дин? — Т-ты можешь узнать, живы ли сейчас… живы ли… — Кто? — Лиза… Лиза Брейден и её… фух, её сын Бен. — Люди? — Да! Так удивительно? — от ехидства его голос приобретает рычащие нотки. И никаких хрипов. И никаких сожалений. — Да нет, ни капли, учитывая то, что я про них ничего не знала… — Амара на секунду прикрывает глаза, кивает сама себе. — Они живы. Но… эти люди… какое значение они имеют для истории? Для тебя? — Ты спросила про людей, которых я давно знаю. У меня не так много знакомых осталось живыми после выходок Чака! Мы не виделись сотню лет, так уж вышло, это был очень драматичный момент, когда мы расставались и… я не знаю, Чак мог стереть их уже давно! — отчаянье плещется в глазах с такой силой, что Амара почти жалеет, она захлёбывается в чужой боли, в злости и беззащитном… восхищении? Серьёзно? Дин сверлит взглядом столешницу, выдавая информацию сквозь зубы, порциями. — Лиза тогда могла умереть… они… они ничего не помнят и… оххх не верится даже, Чак пропустил столько драматичных моментов, чтобы от них избавиться… ну что, что ты смотришь? — Ты так и не ответил, — Амара ловит ладонью подбородок и ловит взволнованный взгляд, фиксирует. — Что за история у тебя с ними? Не юли. — Они… я их… — Дин тратит ещё добрых десять минут, чтобы отдышаться, но всё равно не может начать. — Почему ты так уверена, что девушка, с которой я провёл приличные выходные ещё в девяностых, а потом прибился к ним на год, пока Сэмми томился в клетке… что она… какое значение вообще имеют люди… — Ты о них вспомнил, не я. — Да, но… — Но? У нас нет столько времени на твои дыхательные упражнения… — В моей жизни было только два момента, когда я чувствовал покой, — Дин срывается в штопор, он уже не замечает, что происходит вокруг, не видит, как выпрямляется резко Амара, как буквально звенит тишина. — Два коротких мига, когда я не чувствовал, что за мной несутся адские псы и я… что можно расслабиться, понимаешь? Я прожил с ними год и это самое близкое, что у меня было к счастливой семье. Но я вернулся к охоте, наши пути разошлись, что тут ещё скажешь? Чем она… Нет, почему ты молчишь, ответь на вопрос, мы в одной лодке! Если мы реально хотим что-то изменить, исправить планы твоего чокнутого братца… как простая девушка, с которой я провёл выходные, а может, хотел большего, она… не имеет ведь значения. Та самая мелочь? Она не забрала меня от брата, не отвратила от всего того сверхъестественного безумия, в которое я сваливаюсь каждый грёбаный созависимый раз! —Хм… — Амара молчит, позволяет Дину договорить, высказать всё, что копилось внутри годами. То, что он так ещё и не осознал. — В моей жизни было не так уж много людей, рядом с которыми я задумывался о чём-то. И не так уж много раз я выходил из себя настолько, чтобы оттолкнуть Сэма, не мог себя контролировать от ярости. Джек — мой ребёнок, я готов для него на всё. Сэм, Кас, я не смогу отпустить их, но Лиза, Бен… мы быстро разбежались, безболезненно и без сожалений. И, может быть, я так и не убрал номер Бена с быстрого набора, но Чака ради, они даже не помнят о моём существовании! Кас был не в себе, я простил ему всю дурость, каждый идиотский осколок ситуации, в которые его втягивал Кроули, даже стену, которую он сломал в голове Сэма, всё простил! Да он не знал даже, что их похитил Кроули! — Даже так? — Амара почти не дышит, боится спугнуть. Её психотерапевт может ею гордиться. Ну, а Дин… он продолжает копать себе яму, сам того не замечает. — Он был моим лучшим другом, я готов был оправдывать его до последнего, он сам тогда всё развалил! И да, может, я был слишком суров к нему, но от одной мысли, что я мог опоздать, что с ними… что их… я себе бы не простил, а он же просто дурашка с крыльями был тогда, не знал ещё, что про мелкий шрифт нельзя забывать, когда сделку с дьяволом… ой, вот только не надо! — Дин кривится от гримасы Амары. Он злится, но быстро возвращается к своему бубнежу. — И я ведь был так, знаю, как по крупицам демоны развращают души, сам таким был. Но Кроули я так и не простил. Он ведь демон, на что я рассчитывал?! Но без Каса он бы никогда не понял, что она значит, не узнал, где её искать и что я… что приду. И потом это Чистилище, Левиафаны, всё так закрутилось, я год даже не вспоминал… просто не хотел. И ты сказала, что тебе нужны люди из моего прошлого, что дальше делать, Шерлок? Я думал, у нас нет времени на мозгоправство… — Ты готов? — Быстрее начнём, быстрее закончим, если это подходит, то почему бы не приступить? Выполоть из моей головы двух случайных людей не должно быть так уж трудно, — заливистый смех почти обижает, но и завораживает в равной мере. Чтобы сбросить наваждение, приходится призвать весь тот гнев, что когда-то клокотал внутри, сейчас-то уже не осталось ничего. Пустота одна. — Эй! — Ты не понял, — Амара закатывает глаза так, что Дину хочется провести экзорцизм. — Мало найти момент, когда всё могло пойти не по плану Чака… — Это буквально то, что ты сказала, Амара! — шипение почти срывается с губ после рыка, но пока клокотание Дин может держать под контролем. — Что ещё мы должны сделать? Ты, я? Может, Сэм или Джек должны поучаствовать в театре абсурда? Это моя сделка, Амара! — И что же ты хочешь изменить? Что исправить? В каком моменте от вашего знакомства до последней встречи? Предлагаешь просто стереть их из твоей жизни — и это всё исправит? Ой, да перестань кукситься, тебе не идёт бледность! Пока ты не расскажешь историю, пока не вывернешь себя нервами наружу, я тебе как должна понимать, на что смотреть? — Амара… — Давай начнём с начала — какое значение она имела? Почему ты оставался рядом с ней и почему — ушёл? Что в ней особенного? — Амара. — Ну-ну, она ведь не знала, с кем связывается, быть с охотником… ох, погоди — или? Серьёзно? — Амара! — Продолжай, продолжай, — Дин не обманывается, Тьма просто издевается над ним, ловит отголоски его мучений, по капле выдавливает. Долгий вдох и медленный выдох помогают не слишком, но сосредоточиться получается. Он выбирает самый безопасный вопрос. — Сэм тогда был без души, решил сделать меня наживкой, мы охотились на Альфу вампиров. В теории он знал, что сможет меня вернуть… в его глазах риск был оправдан. — Дин вертит шеей до хруста. — Я пришёл в её дом и стоял над кроватью Бена. Я бы пристрелил на её месте. Ха, да я ведь так и говорил ей: видишь тварь, стреляешь, только потом разбираешься, а ведь… это не то, что можно простить, Амара. Это нельзя забыть и отпустить, я мог навредить парню. — Хорошо. Вернёмся к логике. Что могло произойти, чтобы ты всё ещё имел доступ к этому райскому уголку? — Арх! Амара, стоп! Это было лет десять назад, я не помню половины мест, где побывала моя задница, а ты говоришь о каких-то деталях! — уже договаривая, Дин видит странное свечение в глазах напротив, кожей ощущает змеящуюся улыбку. Ещё не понимает, где прогадал, но уже чувствует: он пропал, а сейчас обрушится его последняя стена. — Говоришь, плохо помнишь? — Амара легко ухмыляется и продолжает сахарным голоском. — Какого цвета её глаза, Дин? Какая у Бена была любимая песня? Ответь «я не знаю», мы продолжим искать дальше. Но ты ведь не ответишь… оооо, ты закрыл глаза, как это мило. — Что ты хочешь от меня услышать? — чтобы унять дрожь в руках, на них приходится улечься лбом. Почему-то только это не помогает, начинает только противно ныть в висках. — Чак не помнит каждую букву каждой из своих шедевральных историй, но делать из него идиота тоже не стоит. Заменяя даже что-то незначительное и мелкое, мы можем привлечь его внимание, если сделаем это грубо. Думаешь, он не исправит, когда заметит? Он знает общий мотив, помнит ключевые сцены, но какова вероятность, что Чак помнит дословно фразу, которую ты сказал в три по полудни полтора десятилетия назад милой студентке местного колледжа? — Дина прошивает дрожью от макушки и по всему позвоночнику, когда хрупкая ладонь начинает медленно перебирать короткие прядки. — Ты предлагаешь стереть что-то значимое для тебя, важное настолько, что ты до сих пор отчаянно охраняешь это от чужих глаз. Почему она так важна? — Я… хорошо, — голос звучит глухо, почти весь звук достаётся столешнице. — Я… это должно было стать прост… я был очередным парнем, которого она познакомила со своим ребёнком, с какого ляда это изменилось я не знаю, мы просто случайно встретились после… мы не виделись лет десять, я хотел отвлечься после сделки… я-я не знаю… — А если не врать? Ты запомнил случайную девушку, с которой провёл пару дней настолько, что избегал её почти десять лет, а потом решил приехать на прощание перед адом? — Амара жёстко тянет несколько прядей вверх. — Почему ты поехал к ней? Тик-так, Дин, тик-так. Я бы не хотела, чтобы Чак всё же догадался, что я пытаюсь от него укрыть. — Я сорвался, — голос звучит глухо, лоб почти также опускается на столешницу: грубо и весомо. Он сдаётся. — Сэм с Джоном… им было нормально. А я так не мог. Постоянно переключаться между армией и семьёй. Я крышей ехал. А тогда… тогда они срались как не в себя, орали друг на друга постоянно. Я просто нахуй их тихо послал и свалил куда подальше. Всё думал: не вернусь, нахуй, сожгу телефон, сменю имя и вперёд в бескрайние леса Канады. Что угодно, лишь бы подальше от… — Дин-Дин-Дин… почему она важна? — Я задержался на месяц. А она умела шить рваные раны и… это было не нужно ни ей, ни мне, я просто свалил, когда понял, что возвращаюсь к… мы поговорили, выпили, я вернулся к отцу, оставил номер, на который она никогда не звонила. Это просто… я н-не знаю, Амара, я был достаточно влюблён, чтобы выложить сразу, кто же я такой только однажды и это была не Лиза. У нас было дело, Бена похитили, она узнала случайно, я просто спас сына, конечно, она была благодарна. Это глупости, которые… — Которые глупые мужчины старательно игнорируют? — на этот раз стук лба выходит почти обиженным, но поднимать голову Дин не спешит. — Ты мой любимчик, но сейчас мало чем отличаешься. Мы просто вернёмся туда, в жаркую весну девяносто девятого, да? Так-так-так, что тут у нас? Так уж и быть, самое интересное я пропущу. Дин не спешит открывать глаза, ему хватает и слуха. Он слышит ровное шипение песка, ощущает, как приглушается свет. Не собирается отрывать лба от занимательнейшего лака на старом дереве. Ровно до того момента, как слышит усталый, заплаканный голос. Голова почти рефлекторно дёргается наверх. — Зачем… что? Она собиралась позвонить? — голос резко идёт вверх, но Дин не обращает внимания. Весь сосредотачивается на кружке с ромашковым чаем, резко выделяющимися цифрами на небольшом экранчике и двух девушках, утонувших в безразмерных подушках. — Это же экстренный случай, почему она… ооооо… В ушах почти со звоном отдаются слова: — А теперь просто нажми уже на эту чёртову кнопку, пока этого не сделала я! Это не только твоё дело, знаешь ли, в процессе двое участвуют. — Это мой выбор. — Это его право! Лиз, он имеет право знать! Хоть тысячу раз ваши «выходные» прошли не так бесследно, как хотелось. Это твой ребёнок, я согласна, если он окажется мудаком, нахер его, к чёрту, ничего не изменится, но ты ведь сама говорила, помнишь? — Он другой… — Лиз, ты можешь быть бесконечно глупенькой и наивной мечтательницей, но только в людях ты не ошибаешься. Позвони ему… — С-стой, что… она… по-поч-чему она не… нет! Почему ты остановила… — но Амара точно не слышит. — Она ушла… может, стоит перестроить разговор? Всё равно в финальную версию он вряд ли вошёл, но какой шанс, что он заметит изменённый диалог? — Быстро взглянув на Дина, она почти смеётся. — Что же делает тебя таким, по-настоящему особенным, Винчестер? Ты ломаешь буквально каждого, кого мой дорогой брат посылает на твой путь и кто осмеливается сам на него встать. Малыш Джек… ты ведь буквально угрожал ему смертью, называл монстром, а он продолжает бегать за тобой хвостиком, за тобой одним. Он может обожать вашу ненормальную семейку, считать Кастиэля отцом, а к твоему брату действительно прислушиваться, но за утешением он придёт именно к тебе. — Амара… — получает слишком тихо, связки просто отказывают, а дрожь перекидывается на плечи. Но его всё равно никто не слушал. — Я не полезу к ней, она важна, ноооо… в дела массовки Чак никогда не лез… что скажешь, случайно нажать на пару кнопок, это заслуживает Божественного внимания? — Ч-что? — Дин наблюдает как смутно знакомая девица вздыхает и быстро нажимает на кнопку вызова. Сердце стучит в такт с гудками, он невольно подаётся вперёд, будто сам не знает, никакого звонка, номер Лизы хоть и кочевал из телефона в телефон, так никогда и не… Но история действительно ему не знакома. Круги по воде расходятся действительно далеко: обстановка неуловимо меняется. О, а эту ссору он помнит. Оу… оооооо… в ушах звенит отцовский выговор, руки сами тянутся к волосам. Закрыться, переждать, кричать нельзя, ни звука, иначе Сэмми поймёт, они ведь только-только перестали орать каждый вечер, перетягивая его, как канат, из стороны в сторону. Парламентёру всегда достаётся больше. — Благородный Дин Винчестер ранен в самое сердце в очередной раз, — чужая насмешка горчит, а может, это проклятое воспоминание, кто знает. Трясти начинает сильнее: одно дело помнить, как паршиво всё было до… до. И совсем другое — видеть. Знать, что можно иначе, что достаточно просто вытащить голову из задницы и вспомнить, что за тобой хвостиком ходят дети. Там, внутри, тот, дрожащий подросток, каким он тогда и был, отчаянно хватается, из последних сил держится за старую шарманку, за враньё, мантру, в которую уже не получается верить. Дин-из-видения бесшумно выскальзывает из номера, сбегает к машине. Это Сэм может позволить себе хлопнуть дверью и проораться в голос. Дина-из-реальности трясёт от ярости. Он впервые видит того себя, который всегда вспоминался цельным, счастливым… как сильно его должно было ебануть по голове, в какой момент это произошло, что начисто из головы стёрлось это вот начисто убитое, до стиснутого связками беззвучного воя. В машине запрятан один из его телефонов, может, высветится зацепка на новую охоту — сбежать тогда нужно было отчаянно. Отстраниться, передохнуть. Простое выживание. Дин-из-видения хмурится, быстро тычет в пропущенный, но трубку никто не берёт. Вороватый взгляд на затихший номер выглядит почти признанием. — О, смотри, ты нервничаешь, — Амара выглядит странно взволнованной, в руках не хватает только карамельки для полного сходства с племянником. — Что, даже не закуришь? Никакой контрабанды? А как же подростковый бунт? — Не курю, ты же знаешь, — Дин качает головой. Звон в ушах нарастает. — О, ты уезжаешь, даже вещей не взял с собой, какой ты прыткий… что же будет дальше… а дальше ты и сам увидишь, с первого ряда, своими руками. Спорим, круги разойдутся до горизонта?