Prepositions

·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·

      Склады Уоппинга выглядели такими же серыми и мрачными, как сама Темза, и Сиэль со вздохом опустил занавески на окнах кареты. Здесь было не так плохо, как в удушливых переулках Уайтчепела, куда привела их охота на Потрошителя, но это была совсем другая тоска.       Дверца распахнулась, и он почувствовал гнилостный запах сырого речного воздуха еще до того, как высунул голову наружу. — Нужно быстрее покончить с этим, — сказал он и, выходя из кареты, оперся на протянутую руку. — Сегодня мы и так потеряли достаточно времени в городе.       Дворецкий оглядел бледные лица местных детей, которые уже собрались в устье мокрого переулка, и подозвал ближайшего из них — коротко стриженого мальчика в громоздких ботинках. — Вот. Шиллинг, чтобы присмотреть за лошадьми, пока мы не вернемся. — Идёт! — сказал оборванец хриплым голосом и протянул грязную руку за поводьями.       Сиэль услышал, как демон за его спиной зашагал по булыжной мостовой, и вслушался в тихое бормотание Себастьяна: — Нам и впрямь пора обзавестись лакеем, господин. — Ты находишь свои обязанности слишком непосильными, Себастьян? — граф даже не повернул головы. — Можно подумать, что ты недоволен своим жалованьем.       Ответа не последовало.       Когда они достигли сырых ступеней склада, которые вели вниз на нижние уровни улицы прямиком к входной двери Лау, Сиэль обернулся и посмотрел на дворецкого.       Демон казался еще стройнее в своем длинном пальто, подпоясанном низко на бедрах, и с высоким черным воротником, поднятым до самого точеного подбородка. Ветер развевал темные волосы, отбрасывая тень, и в действительности не было ни одной причины, по которой он должен был выглядеть таким красивым, стоя здесь. — Чего ты ждешь? — спросил граф. — Я не открываю двери. — Разумеется, милорд.       Спуск в преступный мир, в подземные ямы греха.       В похожей на пещеру комнате под уровнем улицы было темно, клубился тяжелый синеватый дым, и Сиэль кашлянул в рукав, проходя через резные двери в центральный штаб Лау. Чем бы ни было когда-то это место — подвалом для хранения огромных складов, расположенных вдоль улицы, — теперь лишь ржаво-красный кирпич стен и сводчатая крыша над головой могли выдать его.       Здесь были ряды тихих кушеток, расставленных со всей аккуратной оперативностью больницы, и в обстановке было что-то медицинское. Тишина, занятость, и девушки из обслуживающего персонала с их быстрым легким шагом между диванчиками. Однако в оборудовании, поблескивавшем в свете ламп на глянцевых лакированных столиках, не было ничего даже отдаленно похожего на медицинские принадлежности.       Кровати стояли в нишах вдоль одной стены, наполовину скрытые длинными занавесками, и в свете подвесного фонаря можно было разглядеть только лениво двигающиеся тела и сонные головы.       Сиэль старался не смотреть, когда они проходили мимо. Воздух был сладким, теплым, как вечерний сад, и тяжелым для его носа. — Граф! — голос из середины длинной комнаты был повышен в ленивом приветствии. — Вы должны были предупредить меня, что собираетесь посетить нас.       Лау развалился на одном из бархатных диванов, частично скрытый клубами дыма от фонарей и благовонных палочек на соседних столах. Лан Мао, свернувшись калачиком у него на коленях, молча смотрела на них. — Мы предупреждали тебя, — мальчик остановился напротив него. — И ты сказал, что будешь нас ждать. — Неужели? — мужчина сонно приоткрыл один глаз. — Очаровательно. В любом случае приветствую, раз уж вы здесь. Здравствуй, Дворецки.       Себастьян издал тихий звук рядом с Сиэлем, что-то среднее между ворчанием и вздохом. — Добрый день, мистер Лау. — Как мило, — сказал Лау. — Присаживайтесь. Если только вы не желаете пройти в мой кабинет? — он улыбнулся. — Здесь тоже сойдет, — коротко ответил граф. Здесь было головокружительно дымно, и безвольные фигуры, раскинувшиеся по комнате, вызывали некое беспокойство, но в личных апартаментах этого человека, скорее всего, было еще хуже. — С нами нет нужды в скованности, мой дорогой граф, — мужчина медленно моргнул, глядя на них, как будто его восторг был слишком велик, чтобы выразить его словами. — Весьма приятно видеть вас. Знаете ли, это большая честь. Я знал, что вы вернетесь. — Я же предупреждал, что приеду, — повторил Сиэль, однако Лау, похоже, не слушал. Мальчишка с раздражением сел на диван напротив него, поправив длинные полы своего плаща, и протянул Себастьяну трость и цилиндр. — Я знаю, что привело вас сюда, вы пробрались в мой дворец, как воры, — от улыбки Лау осталась лишь тень. — Только когда вам что-то нужно. Только когда люди чего-то хотят. — Так работает деловое соглашение. — Верно, — сказал мужчина. — Значит, вы пришли ко мне в качестве «Цепного Пса». А я уж понадеялся, что это будет просто дружеский визит. Ну что ж. И в чем же, собственно, дело, граф? — Я так понимаю, ты получил мое приглашение. — Какое приглашение? — В поместье Фантомхайв. — Когда?       Сиэль уставился на него. — Ты серьезно?       Лау протянул руку, и одна из служанок шагнула вперед, чтобы подать ему длинную и полированную керамическую трубку. Он бросил взгляд на графа. — Ох, — сказал он и резко сделал затяжку. — Вы об этом. Люди, в вашем доме. Люди, в вашем доме. Я думал, это какая-то шутка. — Обычно принято устраивать вечера в загородном имении, — мальчишка крепко скрестил руки на груди. — Почему все выглядят такими чертовски шокированными?       Себастьян откашлялся из-за дивана. — Возможно, это потому, что вы их всех презираете, господин, — сказал он.       Что было не совсем неправдой, но ни в малейшей степени не помогло. Сиэль проигнорировал его. — У меня есть план, Лау, и твоя помощь была бы полезна.       Мужчина улыбнулся. — Ох, только прислушайтесь, граф считает меня полезным. Чудесно, я весь внимание.       Сиэль рассказал ему о просьбе королевы — о званом ужине, гостях и почти несомненной угрозе его жизни — чьей-то жизни — и Лау закрыл глаза. Сонные. Но его большой палец неторопливо поглаживал голое бедро Лан Мао, и он слушал. — Понятно, — сказал мужчина, когда граф закончил. — Вам нужен посредник. — В некотором роде. — И все, что мне нужно делать, это... предлагать? — Именно так. — Создать атмосферу. Да, понимаю. Сценку. Невинное дитя, одинокое в своем огромном пустом доме, и рука греха стучится к нему в дверь. Он пойман в ловушку обширного заговора. Кто придет на помощь? — Лау махнул рукой и задумчиво приоткрыл один глаз. — Кто же все-таки спасет его, граф? — Это задание для ее Величества, — Сиэль фыркнул. — Ты можешь понять, почему все подробности будут скрыты от тебя. — Хм-м-м, — он вздохнул. — Ну, ты явно мне не доверяешь. Я не доверяю себе, так что теперь я вряд ли могу расстраиваться, не так ли? Я сделаю это. Мы будем там. Правда, Лан Мао?       Убийца повернула темноволосую голову и бросила короткий взгляд на мальчика. — Не пропущу, — сказала она. — Хорошо, — кивнул Сиэль. — Мне нужно многое организовать, и я хотел быть уверенным, что ты не собираешься все испортить. — Беспокойный маленький граф.       Одна из девушек стояла на коленях у низкого лакированного столика. Она сняла серебряный баранчик с маленького блюдца так же быстро и осторожно, как Себастьян за обеденным столом, и отделила кусочек от темного бруска, похожего на липкую лакрицу на тарелке.       Плотный, черный. Не лакрица. — Мак, — сказал Лау. Его глаза были полуоткрыты. — Молоко тысячи маковых сердечек, выдержанных и спрессованных. Я всегда питал слабость к приятным вещам, — вялые пальцы мужчины сжались на коленях Лан Мао. — Души миллиона цветов, и это просто божественно. — И весьма прибыльно, я полагаю. — Мой дорогой граф, — сказал Лау. — Не думаю, что вы собираетесь начинать дискуссию о прибылях и убытках, — он пожал плечами. — О законности, морали или ее отсутствии. Вы ведь не собираетесь, не так ли? Только не в моем доме.       Сиэль увидел взгляд Лау, устремленного на дворецкого, который стоял позади него, и это встревожило его мысли. Как будто двое взрослых разговаривают через голову ребенка. Ему это не слишком понравилось. — Перестань курить. Я с трудом соображаю, — холодно сказал он. — Эта дрянь попадает мне в горло. — Ох, нет, маленький граф, вас беспокоит не мой несчастный мак. Только благовоние. Здесь совсем нет дыма, — мужчина провел кончиком пальца по тонкой трубке. — Никакого дыма, лишь райский пар.       Мальчишка кашлянул в рукав. — Тогда избавься от благовоний. — С вашего позволения, мистер Лау, — беспечно сказал Себастьян. — У моего юного господина есть определенная чувствительность к сильным ароматам. Видите ли, у него слабость в груди. — Это не слабость, — сказал Сиэль. — Это раздражение. И оно доставляет мне неприятности, — он обернулся, бросив резкий взгляд на демона, а затем вновь на Лау и Лан Мао. — Разумеется, мой дорогой граф, — взмах руки Лау был великодушным. Всеохватывающим. — Почему же вы сразу не сказали? — Я сказал, — пробормотал ребенок, но мужчина не слушал, он никогда не слушал, и одна из девушек двигалась рядом с Сиэлем, ее спокойное лицо было окутано клубами дыма. Поклонившись, она убрала выкрашенное в синий цвет блюдо, и, вдыхая аромат благовоний, мальчик старался не задохнуться от чистого воздуха. Чистого и сладкого, тягучего воздуха, и лишь под ребрами осталось легкое стеснение.       Глаза Лау двигались, медленный потемневший сдвиг под опущенными ресницами. — Так лучше, граф? — Просто чудесно, — Сиэль расправил плечи. — Уверен, что твои гости обычно прекрасно обходятся без дыхания. — Опиум, знаете ли, действительно полезен для поврежденных легких. — В следующий раз открой окно. — Ох, нет-нет, — мужчина откинул голову на спинку дивана, и Лан Мао положила свою ему на плечо. — Мы никогда не сможем этого сделать. Запах, видите ли, выходит наружу, как тягучая струйка на ветру, и любой, кто хоть что-нибудь смыслит в этом, последует за ним сюда. За драгоценным маком, и мне придется давать объяснения.       Теперь граф мог чувствовать его как следует — аромат горячей трубки и маслянистой дымки внутри нее. Сладкий, теплый, поджаристый, как ореховое печенье и благоухающая кожа. Лау был прав. Из трубки совсем не шел дым, только едва заметное облачко. — Вот на какой риск ты идешь, когда живешь под землей, как крыса, — холодно сказал Сиэль. — Кто-нибудь может наступить на твое гнездо. — Ах, вы жестоки. Он всегда такой? — к Себастьяну. — Частенько, — последовал ответ. — Господин учится забавляться этим.       Мальчик не мог видеть лица дворецкого, стоявшего позади него. Да он и не хотел.       Сиэль пристально посмотрел на мужчину напротив. — То, что ты делаешь со своим временем и деньгами, меня никак не касается, — сказал он. — У тебя свой мир, а у меня свой.       Медленное моргание Лау было похоже на взмах птичьего крыла, темные ресницы прикрывали его длинные глаза. — Граф весьма пренебрежительно относится к моему маленькому мирку. А я-то думал, что мы друзья, — он поднес трубку к губам и затянулся, линии его скул внезапно стали резкими, как будто они были вырезаны из нефрита.       Лау томительно медленно выдохнул, и девушка вновь взяла трубку из его рук, повертев ее между своими.       Серебряный стержень мерцал в свете масляной лампы, когда она крутила его, игла с мазком темной восковой пасты на кончике, и она потирала его о внешнюю сторону горячей чаши для трубки. Скручивала. Липкая капля опиума, пропитанная, раскатанная и нагретая. Ее осторожно вставили в ожидающую чашу, в самый центр. Отрегулировали. И девушка поднесла чашечку трубки к вертикальному пламени лампы, стоявшей на столе между ними, и запах был сладким, как печенье. — Возможно, вы еще слишком молоды, чтобы оценить то, что мой бизнес предлагает миру, дорогой граф.       Сиэль фыркнул. — Ты занимаешься контрабандой опиума и торговлей шлюх. Я прекрасно знаю, что ты предлагаешь. — Знаете, — невозмутимо ответил Лау. — Вы знаете. Однако не цените этого, — девушка протянула мужчине трубку, и он снова затянулся, его глаза медленно двигались под опущенными веками. Лан Мао наблюдала за его лицом, и она слегка пошевелилась у него на коленях, покачивая своими бедрами. Лау улыбнулся, закрыв глаза. — У меня нет желания ценить это, — сказал он. — И именно поэтому, мой дорогой граф, я знаю, что вы еще слишком молоды.       Служанка вновь оказалась рядом с диваном Сиэля, предлагая поднос с чаем, и он раздраженно отмахнулся от нее. В самом деле, как же непристойно: ее низкий поклон и платье с таким глубоким вырезом. — Мы уходим, — сказал Сиэль, но не шелохнулся. — Разумеется, — взгляд снова переместился на Себастьяна в том же оскорбительном медленном движении. — Если я не отпущу вас, маленький граф, ваш дворецкий очень расстроится из-за меня. Полагаю, он считает, что я оказываю на вас дурное влияние, — его губы растянулись в улыбке вокруг стержня трубки. — Развращение молодежи и все такое. Развращение, — улыбка стала еще шире, как будто это была самая умная вещь, которую он когда-либо говорил. — Молодежи. Как вы думаете, я способен развратить вас, граф? — Вряд ли, — сказал Сиэль, потому что мужчина, казалось, ожидал ответа. — Сомневаюсь, что ты сможешь показать мне что-то такое, чего я еще не видел.       Лан Мао повернулась и вновь посмотрела на него, а пальцы Лау рассеянно оглаживали ее плечо. Проходясь по округлой груди под шелком и вниз по изгибу бедер. — Ох, вы не согласны? Я оказываю услугу всему миру, — сказал он. — Наблюдая за людьми, я научился видеть желание, которое они всегда носят при себе. Оно есть у всех. Это своего рода философия, мой дорогой граф. В центре вашего существа находится ответ; вы знаете, кто вы, и вы знаете, чего хотите. Представляете, Лао-цзы так и сказал, — его сомкнутые ресницы шевельнулись. — Все хотят. И я предоставляю им маленький дворец красоты. Правда, Лан Мао, дорогая? Мой дворец. Мой Хуаянь Гуань, дым и цветы. — Здесь не так много цветов, — Сиэль посмотрел на чашу с плавающими камелиями на лакированном столике между ними. — У тебя ужасно получается декорировать.       Лау улыбнулся. — Цветы, — сказал он. — Распускаются. Везде.       Девушка снова шагнула вперед, чтобы поправить трубку с опиумом, ее ноги плавно двигались под шелковым платьем.       Лан Мао повернула свою гладкую голову, чтобы посмотреть на графа, и он почувствовал, как его щеки наливаются румянцем. Он неправильно понял намек.       Мальчик был чрезмерно рад, что демон стоял позади него. Ему не нужно было видеть ухмылку Себастьяна, только не в этот момент. Он отвел взгляд и вновь посмотрел на чашу с камелиями, на едва заметную дрожь пушистых цветов на поверхности воды. Края каждого лепестка, казалось, были пропитаны кровью. Они пульсировали, крохотные капельки. — Вы меня очаровываете, знаете ли. Вы столь развиты не по годам, — Лау лениво приоткрыл глаза и опять закрыл их. — Достаточно умны, чтобы разобраться в зависимостях, конечно же. Разве это так уж неправильно — искать красоту в таком мире, как этот?       Сиэль нахмурился, глядя на сонное лицо мужчины. Слова крутились в его голове, но казались слишком далекими. Это слабость, подумал он. Зависимость — это всегда слабость. — Ах? — сказал мужчина. — Сурово.       И мальчишка снова покраснел в замешательстве, ведь он произнес эти слова вслух. Но они были правдой, и Сиэль не стал выказывать своего раздражения. — Вечно сосредоточены, — Лау улыбнулся. — Однако вы говорите, что понимаете. Я всего лишь слабый человек, граф. Просыпаюсь от своего мака и обращаюсь к нему, когда устаю, и это последнее, о чем я думаю, когда сплю. Я не обижаюсь на то, что делает меня счастливым. Вы можете это понять?       В ответ ребенок пожал плечами. — О чем вы в последнюю очередь думаете перед сном, граф?       Сиэль вновь пожал плечами, наблюдая, как вялые пальцы Лау опустились на колени Лан Мао, и как она медленно двигается на коленях своего господина. — Это зависит от обстоятельств, — сказал он. Обычно только от одного. На сей раз мальчишка убедился, что не сказал этого вслух, прикусив губу. Он старался не думать о влажном рте Себастьяна, обхватившем его пальцы прошлой ночью. В груди стало жарко. И ногам, и между ними.       Лау вздохнул. — Возможно, я ошибался. Быть может, вам просто нужны не цветы, в конце концов. Ни цветы, ни дым. К чему же тогда у вас пристрастие, маленький граф? — Ты слишком долго занимаешься этим бизнесом, Лау, — Сиэль сидел на бархатном диванчике неподвижно и прямо. — Не у всех есть зависимость.       Глаза мужчины внезапно открылись. Длинные и потемневшие. А затем он рассмеялся мягким высоким стихающим звуком, похожим на рассыпанные лепестки, и положил трубку на поднос. — Нет, — сказал он. — Нет, это просто неправда. И вам это прекрасно известно точно так же, как и мне. Ну что ж, пора прощаться, — Лан Мао соскользнул с его колен, и Лау встал, тряхнув длинными шелковыми рукавами над согнутыми руками, и склонил голову в поклоне. — Раз уж вам действительно нужно идти. — Верно, мы уходим, — сказал Сиэль и откашлялся.       Лау кивнул Себастьяну через диван, когда граф медленно встал. — Отведи его обратно в мир, Дворецки, пока он не превратился в лужицу на моем полу.       Ребенок холодно посмотрел на мужчину напротив. Он взял трость, протянутую демоном, и поправил цилиндр на голове. От сладкого воздуха вокруг него стало немного головокружительно. — Увидимся в поместье на следующей неделе, Лау, — сказал он. — Прощайте, — дразняще-легко. — Берегите себя.       Сиэль едва слышал стук собственных каблуков на ступеньках лестницы. Бесконечно медленный и мягкий гул, словно мир был лишь крыльями бабочки, отдаленным трепетом, приковывающим внимание к далекому мигающему свету его мыслей. А здесь был только вздох и движение, как будто весь мир представлял собой опустившийся занавес с тихим шелестом ветра позади него.       Шаги были длинными, но путь казался очень простым. Прекрасно простым. Шаг — это молитва. Буддийские учения были абсолютно правильными.       Он споткнулся, и сильная рука поймала его за локоть. — Боже милостивый, господин, — тепло, как дымка в комнате внизу. — Полагаю, вы все-таки слишком глубоко вдохнули.       Последние три шага он вообще не сделал, это было легко, будто бы он плыл, а затем свет стал холодным и серым, как безжалостный рассвет, и граф моргнул. Улица, длинная серебристая река и пасмурное небо, и на лице Себастьяна отразилась эта ужасающая маленькая улыбка.       Дворецкий нес его на руках. — Черт бы тебя побрал, — сказал Сиэль. Собственный голос звучал как далекий шепот. — Опусти меня немедленно. — Карета уже здесь, милорд. Всего один момент.       Экипаж тоже стоял здесь, приткнувшись в устье переулка. Лошади беспокойно переступали с ноги на ногу на скверном речном ветру. Воздух, казалось, холодно лизал лицо графа, но его плечо обжигала грудь Себастьяна.       Ботинки дворецкого гулким эхом отдавались в темноте переулка. Здесь, наверху, снова был день, и это должно было казаться вполне реальным, однако этого не произошло. Подземная тьма — это мантия, в которую облачаются, тень приглушенного бархата в сознании, и она ниспадала с тела демона как вуаль.       Себастьян взглянул на приподнятое личико своего господина и вновь отвернулся.       Сиэль осознал, что невольно сжал пальцами лацкан пальто дворецкого, и отпустил его.       Оборванец все еще держал поводья. Его исхудалое маленькое лицо было древним, как у статуи. Демон бросил ему шиллинг, серебряный отблеск во мраке между кирпичными стенами, и мальчишка бросился прочь, не столько человек, сколько животное. — Еще минутку, господин, — сказал дворецкий.       Затем легкий шаг к подножке, и через дверцу в тусклый смолистый запах кареты; там графа поставили на ноги, и Себастьян взял трость из его руки и цилиндр, положив их на кожаное сиденье рядом с собой.       Дверца кареты закрылась с глухим стуком, и по телу Сиэля пробежала дрожь, словно он был прудом под луной. — Вот сюда, мой лорд.       Демон крепко держал его за локоть, легко развернув на каблуках. Он отступил назад, споткнувшись о колени дворецкого, и плавно опустился. Подстрахованный.       Застегнутая на все пуговицы грудь Себастьяна была твердой позади него, единственной твердой вещью в мире с мягкими краями, и он был зажат между раздвинутыми черными коленями. Мальчик закрыл глаза. — Теперь дышите, господин.       А Сиэль почти забыл об этом. Нелепо. Воздух, казалось, был полон облаков и ощущался мягким во рту. Какая глупость. — Это всего лишь мак, — слова были там, если он их чувствовал. — Я уже принимал настойку опия.       И он пробовал, знал это чувство. Давным-давно. Мать дала ему ложку из маленькой коричневой бутылочки, когда у него начался сильный кашель. Тогда его потрясла лихорадочная дрожь. Сейчас он не дрожал, и тело было очень неподвижным. — Настойка опия, — он почувствовал, как рука Себастьяна легла ему на бедро. — Понятно, — и она скользнула под пиджак Сиэля. Расстегнула его рубашку, и просунулась под нее тоже, ощупывая. Медленно по ребрам, груди.       Живот графа затрепетал. — А вам понравился опий, юный господин?       Мальчишка почувствовал, как сильные пальцы прижались к его грудине. Выше. Это не могло быть реальностью. Это было слишком далеко, слишком близко. Он собирался раствориться. Рука в перчатке лежала на обнаженной коже под рубашкой. Сиэль ощущал, как бьется его собственное сердце в ладони Себастьяна. Если демон надавит чуть сильнее, его рука может провалиться в узкую грудную клетку. Но там не будет костей, лишь жженый сахар. Перья. — Было горько. — Да, — сказал дворецкий. — Однако это не так, — граф осторожно выдохнул. Воздух застрял глубоко в его груди. — Это очень сладко, — крепкая рука снова скользнула вниз, к шортам. — Боже мой, милорд. По-видимому, пары опиума причинили вам некоторый дискомфорт.       Никакого дискомфорта, только дрейф, как вода сквозь него. Неторопливо. До боли приятно. И пальцы Себастьяна, поглаживающие его между ног. — Не прикасайся ко мне, — сказал Сиэль, но это был всего лишь шепот. — Простите, господин, я не совсем вас расслышал, — рука скользнула ниже. Сжала. — Будь ты проклят, — мальчик вздрогнул. — Ты знал, — воздух, казалось, лизнул его легкие. — Знал, мой лорд? — спросил демон. Столь невинно, как если бы он не касался кончиками пальцев плоти своего господина. — Ты знал, что за дрянь я вдыхаю. — Это опиумный притон, милорд. Вы и сами знали, что вдыхаете. Но что касается расчетов объема воздуха в замкнутом пространстве и воздействия такой концентрации взвешенного морфия на организм ребенка... — его пальцы крепко сжались. Сиэль задохнулся. — Что ж, я догадывался, господин.       Рука двинулась к поясу графа, расстегивая пуговицы. — Сонливость я предвидел. Ваш пульс вызывал у меня некоторые опасения, но, похоже, он остается стабильным. Вашего возбуждения я не ожидал, — дворецкий сунул прохладные пальцы в кожаных перчатках внутрь расстегнутых шорт. — Однако нет ничего такого, с чем нельзя было бы справиться, милорд.       Ох, эта рука. Разминает, тянет, сдавливает, как бусинки липкого опиума, скатывающиеся в чашу трубки. Дразнящие, длинные и сладкие, как сахарные ниточки, и его ноги стали ватными.       Мальчишке захотелось прижаться к плечу Себастьяна.       Он напряженно поднял голову.       Он хотел сказать своему слуге, чтобы тот остановился.       Нет, он этого не сделал.       Сиэль уперся кулаками в бедра демона, расставленные по обе стороны от него, и щека дворецкого оказалась совсем близко с его собственной. — Вы можете просить, что захотите, милорд, — тихо. — Быть может, вы желаете чего-то большего?       Граф закрыл глаза. — Нет, — сказал он. — Только это.       Было бы слишком опасно — этот чудовищный горячий рот внизу, слишком много, а ему хотелось лишь этого —плавности и сильных пальцев. — Понятно, — сказал Себастьян, и Сиэль почувствовал, как шорты спустились до щиколоток, а его левая нога была перекинута через колено дворецкого. Слуга стягивал зубами водительскую перчатку. Ребенок услышал, как заскользила кожа у самого края уха.       Прикосновение неприкрытых пальцев к согнутому колену было горячим, и он открыл глаза. — А теперь тихонько, — сказал демон.       Кисть с черными ногтями скользила по обнаженному бедру: длинные пальцы, достаточно длинные, чтобы полностью обхватить стройную ножку и сжать, бледные, как слоновая кость, на фоне его собственной кожи, собственных белоснежных лепестков. Печать Себастьяна проступила, как чернила на пергаменте, когда его рука замерла и согнулась.       Дыхание Сиэля замедлилось. Потяжелело. Трепет глубоко в легких. Голые пальцы на ноге и в перчатках вокруг его ствола.       И мальчик ошибся, и, о, гнусный рот был опаснее всего, когда он коснулся его уха и заговорил с ним. — Мистер Лау оказался прав? Вы не по годам развиты, господин. Достаточно ли вы взрослый, чтобы оценить удовольствие? — голос демона скорее был дыханием, нежели звуком. Горячий на его щеке. Безжалостный, как хватка между ног. — Вы знаете, чего хотите, милорд. В самом центре своего существа, — большой палец Себастьяна погладил шелковистую кожу. — Вы сами знаете свои пристрастия.       Сиэль смотрел, как обнаженная рука легко скользит вниз, к жару между ног.       Он вновь закрыл глаза и кувыркался, кувыркался в потоке лепестков в собственном сознании, в подрагивание его члена между пальцами дворецкого и медленном скольжении кончика с острым ногтем, мягком щекотании вниз по шву и обратно. И снова вниз, поддразнивая, скользя между хлюпаньем мешочка и беспокойным трепетом дырочки.       Мальчишеское тельце напряглось. Он вспомнил мимолетное давление языка демона, в ту ночь, когда зверь укусил его. Но прикосновение Себастьяна не задержалось, а лишь снова скользнуло вверх, плавно, самым краешком ногтя, и Сиэль позволил своим кулакам разжаться на бедрах дворецкого.       Ему казалось, что его кости вот-вот расплавятся. — «Papaver somniferum». Самый сладкий сон для маленьких смертных созданий. Вы весьма суровы к мистеру Лау по поводу его работы, милорд. Однако вы прекрасно знаете, что он предлагает. Неужели вам никогда не хотелось спать спокойно?       Кровать графа, его холодная постель казалась слишком далекой. Как и воспоминание о подушке, мокрой от слез. Долгая ночь. Пустой рассвет. — Я сплю, — сказал он. — Не очень хорошо, юный господин. — А кто об этом знает? — его сердцебиение, казалось, затрепетало. Но медленно. Длинные взлеты, по-птичьи неторопливые. Отдаленные. — Никто, — прошептал демон на ухо. — Никто, до самого конца. Каждый сон — это только ложь, фальшь. И все так сильно устают, мой лорд, — голос был тихим. Тенью звука.       Зачем душа болит, чужда отдохновенья,       Неразлучимая с тоской,       Меж тем как для всего нисходит миг забвенья,       ‎Всему даруется покой?       Это был Теннисон. «Вкушающие лотос». Сиэль давным-давно выучил эту поэму наизусть, аккуратно сложив руки и продекламировав: «Едва пройдет мгновенье. Умолкнут бледные уста». Он мог слышать это. Их два голоса, чередующиеся в тихой библиотеке отца: «Оставьте нас одних в тиши отдохновенья. Земля для нас навек пуста». — Фальшь, — граф сглотнул. Во рту все пересохло. Язык болел. — Все это ложь. Я к этому привык.       И ему казалось важным помнить об этом. Бархатная подушечка над львиным когтем. Мягкость улыбки над заостренными зубами. Гнездовые лепестки сомкнулись вокруг порочности. Важным. Потому что иногда казалось, что это не имеет особого значения. — Оставьте нас одних, — прошептал Сиэль.       И он вновь услышал слова стихотворения, но они были густыми, как карамель, рядом с его щекой.       Какая нам отрада —       Вести борьбу с упорным злом?       Демон рассмеялся, и этот звук дрожал под тонкой кожей. Рука Себастьяна мягко опустилась на аккуратный член. И сжалась. — Мой маленький лорд, должно быть, вкусил сладость.       Жидкое удовольствие, струйка по позвоночнику, словно мед, и мальчик откинул голову назад, безвольно прильнув к плечу слуги. Дворецкий был рядом. Теплый и надежный. Его хватка была крепкой, указательный палец был горячим. — Единственная сладость — это сон, господин. А единственный сон — это смерть.       И он был прав. И ничто не имело значения. Сиэль устал. Усталость давила на каждую его частичку, словно тяжелый шелк, накинутый на обнаженную кожу. Мягко волочась. Ласково как сон. Как совершенство. Как неизбежный конец. Двигаясь, как демон против него. И это было медленно. Повсюду.       И самое лучшее, самое худшее — прикосновение пальца к трепещущей дырочке. — Вот здесь, — сказал Себастьян. — Вам нравится, милорд?       Сиэль почувствовал, как тело охватывает дрожь, и прикосновение дворецкого стало более настойчивым. Давление на нежную сжатую плоть. Он знал, что хочет сделать его слуга. — Нет, — сказал граф.       Давление на вход ослабло, и Сиэль выдохнул. Вихрь, взмах, дымка за закрытыми глазами, когда Себастьян дразнил его разгоряченный ствол. И слова демона звучали приглушенно. Так спокойно, так отстраненно, будто бы это был очередной урок.       Все падает, мелькнув, как тень мечты бессильной,       Как чуть плеснувшая волна.       О, дайте нам покой, хоть черный, хоть могильный.       Мягкость плеска была приливом, и он погрузился под воду.       И тут он почувствовал прикосновение к своему подбородку. Легкое постукивание по нижней губе, и тихий шепот. — Откройте для меня.       Сиэль открыл, и палец оказался неожиданным и теплым между губ. Твердым на языке, и от этого касания рот и тело задрожали, как тающие сливки. Палец его демона, и мальчишка попробовал его на вкус, и он плескался в жидкости внутри щеки.       Медленно. Поглаживая нёбо и пробегая по гребню зубов. Надавливая под языком. Нащупывая скользкие уголки. Чувствуя. — Можете ли вы пососать его?       И он сделал это. Ноги были ватными и влажными. — Очень хорошо, мой лорд, — Себастьян вздохнул рядом с его ухом, и по шее пробежал жар. — Ваша жадность всегда была поразительной. Сильнее.       Он сделал. — Сильнее.       Граф почувствовал, как ноготь впился в нежное небо его рта.       Дворецкий хмыкнул. И вытащил палец, и на сей раз прикосновение к дырочке было горячим и влажным, он хотел напрячься, но оно было таким мягким, таким дразнящим. Нажатие, погружение. Легкое круговое движение, и Сиэль вздохнул.       Как он мог чувствовать это повсюду? Везде. Его живот, гул в крови. Руки, вцепившиеся в ноги Себастьяна, были ледяными.       Голова налилась свинцом.       Пульс давил на него сзади, пульс, похожий на сердцебиение дьявола, горячий и твердый на копчике. Острый в его сознании. Шип в бархате. Он выгнулся, двинув бедрами. Демон издал невнятный звук рядом с его ухом.       И Сиэль осознал, от чего он оттолкнулся. Возбуждение зверя напряглось на позвоночнике, и Себастьян крепко прижал его к себе, удерживая неподвижно, дразня трепетом своего горячего пальца. Водоворот. И давление. — Я хочу услышать это от вас, юный господин. Вам нравится? — дворецкий чуть сильнее надавил кончиком, и граф болезненно зажмурился. Дыхание. Бархат. — Да, — прошептал он, прежде чем вспомнил, что нужно сказать «нет». — Ох, милорд, — сказал демон.       Сиэль хотел застонать. Хотел, чтобы волна тьмы прорвалась сквозь него. Ему нужно было молчать. — Тшшш...       Кончик пальца толкнулся внутрь. Только внутрь него, и мальчик издал тихий, задыхающийся звук.       Тепло тела Себастьяна позади него, вокруг него, притягивающее его, и ожог от кончика с острым ногтем, и дыхание, о, черт, и он чувствовал это. Кожа покрылась золотистой рябью. Граф ощущал это. Жгло так приятно, и он сжал его, желая, желая. Он пульсировал, живой бутон, и прикосновение демона давило на самый центр, как змея в сердце лилии.       Сиэль знал, чего хочет. От этого болели ноги. Через дрожащий член. И раскрывшись, все его тело задыхалось от сладости. Бесконечной, сверкающей. Распустившейся как цветок.       Он неуверенно вдохнул: — Себастьян... — Мой лорд? — Еще, — выдохнул граф. — Больше. Вот здесь, — и даже произнося это, он боялся, что знает, каково может быть представление дворецкого обо всем этом.       Тишина у плеча, и кончик пальца дернулся против него. — Я предпочту рассматривать это как предложение, а не приказ, господин. И одному предложению можно противопоставить другое, — голос был ласковым. — Если вы хотите чего-то большего, то вам стоит быть предельно конкретным. Вы хотите шире? Или же глубже?       Сиэль не ответил.       Не смог ответить, потому что Себастьян скользнул в него пальцем, обжигая, как нечестивый огонь, проникая до самого сустава, и это было так пронзительно, чернота, ураган в ушах и глубоко в желудке. И мальчишка издал сдавленный звук и кончил, обдав брызгами собственные сапоги. — Ну вот, — тихо сказал демон. — Очевидно, вы хотели и того, и другого.       Граф молчал, его ноги дрожали, и он все еще сжимался, сжимался вокруг твердости внутри него. Дворецкий ждал. Сиэль сжал губы, чтобы сдержать звук, потому что внезапно его ужалило, он снова мог чувствовать все, все, и мир стал слишком реальным. Он старался унять дрожь, и почувствовал, как горячий палец медленно выскользнул из его тела.       Граф ничего не сказал. Он стоял неподвижно, с закрытыми глазами и жгучим румянцем на щеках, пока демон натягивал на него шорты. Застегивал их. И тут Себастьян переместил его, усадив на кожаное сиденье, и тогда он открыл глаза, напряженные, настороженные, и увидел дворецкого, стоящего на коленях у его ног.       Слуга кончиком пальца потирал носок начищенного сапога своего господина. Вытирая грязный блеск. — Боже милостивый, — сказал он. — Вы и в самом деле устроили беспорядок, милорд.       Демон сел на пятки и облизал свои голые пальцы, его бледный язык медленно обсасывал аккуратные черные ногти. Один палец, второй. Влажно, намеренно, и Себастьян улыбнулся ему.       Сиэль с трудом сглотнул, словно птица застряла у него в горле.       Он закрыл глаза.       Карета покачнулась, когда дверца открылась и вновь закрылась, и он услышал, как дворецкий вскочил на сиденье кучера снаружи. И граф снова остался один.       Медленный стук подкованных железом копыт эхом отдавался в нависающем переулке. В карете и в его голове.       О, дайте смерти или сна.       Это было слишком просто — скольжение рук демона по нему. Так же просто, как уснуть.       Слова все еще звенели в крови:       Глаза полузакрыв, как сладко слушать шепот       Едва звенящего ручья       И в вечном полусне внимать невнятный ропот       Изжитой сказки бытия.       Карета катилась. Сиэль откинул голову на дребезжащий угол сиденья между кожей и лакированным деревом.       Там смута может быть; но если безрассудно       Забыл народ завет веков,       Он знал, чего хочет. Почувствовал пустоту. И не смог этого скрыть.       Пусть будет то, что есть: умилостивить трудно       Всегда взыскательных богов.       И теперь демон тоже это знал.