Skin

— Хм, а это кто? — Издеваешься? — Нет, просто нравится… Так кто? — Я. Одна из моих оболочек, — Тим задумчиво таращится на морально устаревший кусок бумаги. Такие стали диковинкой ещё в начале прошлого века. — Точнее, это моя первичная оболочка. Тебе модуль памяти повредили, что ли? Тиму не светило бессмертие. Никогда не светило, кому он сдался. Мэнсон — другое дело. Технология была несовершенна, и почти неизвестна, когда они оба обитали в первичных оболочках. Это было в начале прошлого века. Существовала лишь технология записи памяти и личности на цифровой носитель (плюс данные ДНК) и его попросили дать согласие на запись. А он сказал, что если технология когда нибудь разовьётся до того, до чего её предполагается развить, он хочет видеть знакомые лица. Это был его ультиматум. Он написал невероятной длины список людей, личности которых, по его мнению, следовало записать и сохранить в базе до лучших времён, и как ни странно, его требование выполнили с максимальным вниманием. Они даже Джинджера уговорили, хотя тот отказывался, как только мог. Не видел ценности в бессмертии, или в самом себе, Тим не знает, но в курсе, что он сейчас жив. Ну, настолько, насколько они все живы. Несколько «воскрешённых» из ебучего списка стерли себя в первые же месяцы. Копии остались в резерве, но восстановление людей против их воли практиковалось не особенно часто. Многие отказались общаться с тем, по чьей милости они вынуждены были наблюдать, во что превратился мир за почти сотню лет. Джинджер как-то смирился, и даже здоровался, ни разу не перейдя на другую сторону улицы при виде Тима или Мэнсона, или их обоих. Что было почти тождественно. Они всюду таскались вместе уже десятый год, и этому факту не было особого объяснения. Их восстановили в один день и в одном месте, но там были десятки людей. И всё же, они вместе выбирали дополнительные скины оболочек, сидя рядом абсолютно голыми. Мэнсон загрузил все три десятка возможных, разных полов, разных возрастов, разных рас, плюс несколько версий собственной первичной. Тим только пять. Больше про запас, чем по какой-то другой причине, носил он всегда один, и едва помнил, где в ментальном интерфейсе кнопка смены скина, да её и не было. Слово «кнопка» вышло из употребления, теперь это называлось как-то иначе, теперь почти всё называлось как-то иначе. И всё стало другим. Эрин с Дитой в обнимку почти моментально очутились в элите индустрии взрослых развлечений, Тим первое время упоённо тыкал во всякие не-кнопки, которые создавали музыку в этом времени, а потом пошёл и заставил одного парня сделать ему гитару и бас из искусственного, но всё же дерева, выгрузив в его интерфейс все свои знания о том, как были устроены музыкальные инструменты в начале прошлого века. «Ты в настоящем, зачем тащить в него прошлое», — сказали ему тогда, и он рассмеялся, это была его позиция, это звучало, как его собственные слова, но он не мог теперь с ними согласиться, как не мог и поспорить. Мэнсон тащил прошлое всюду, куда мог дотянуться. Так что, они сошлись. Эксперимент, в основном, провалился, все восстановленные очень быстро перестали кого-либо интересовать, в новом мире никто из них не был нужен, но их оставили жить, и они жили так, как могли придумать. Хорошо получалось разве что у Диты, и у её фаворитки, которая когда-то была женой Тима. Дита и в своём времени была киборгом, нынешнее, кажется, ей подходило гораздо больше. Восстановленные практически ничем не отличались от живых, рожденных естественным путём, без подключения к интерфейсу было невозможно определить, что они, по сути, зомби, ходячие мертвецы, пролежавшие в земле многие десятилетия. У них были живые тела, наполненные кровью, у них в груди бились сердца, у них были гениталии и возможность к воспроизведению себя, и это даже было близко к ним настоящим, к первичным, данные ДНК переносились в искуственно выращиваемые оболочки достаточно эффективно. Но у них были чипы в мозгах, интерфейсы, и модули памяти, и коды доступа в чужой мозг вместо номеров телефонов. И мало кто рискнул бы ходить по улицам только в базовой комплектации, слишком недружелюбен был новый мир к созданиям из плоти и крови. У Мэнсона, разумеется, была только база. И по улицам он ходил, но окружающие не подозревали, что перед ними, по сути, кусок мяса с парочкой базовых железок, и его можно просто ткнуть пальцем, чтобы он погиб в жутких мучениях. Обаяния своего он не растерял, так что желающих тыкать за эти десять лет и не нашлось, но Тим переживал за него. У Тима было не так много защиты, но она была. Встроенное в тело оружие, которое можно спокойно применять — мог ли коллекционер этого самого оружия удержаться от соблазна? Тем более, когда это, по сути, насущная необходимость… Плюс броня, переводчик, ещё кое-что по мелочи… Плоти в нём всё равно было больше, чем у среднего жителя планеты. И вот бумага. Он надеялся, что она не истлела. Он не очень-то тщательно сохранял вещи из прошлой жизни, он не верил, что кто-то когда-то его воскресит, но однажды вечером они с Эрин создали своеобразную капсулу времени, запихнув туда пару старых фотоальбомов, кассет, несколько именных медиаторов, их любимую книгу… какой-то бред, связанный с ними обоими. Они засунули всё это в металлический ящик, и закопали в собственном саду. Тиму пришлось изрядно повозиться, чтобы соотнести свою память о том, где этот самый сад был, с тем, что находилось на том месте сейчас, и ему просто повезло, что там находилась свалка, а не фундамент небоскрёба. Свой ящик он нашёл только после того, как догадался вживить себе металлоискатель и настроить его на латунь. Ящик был из латуни, в этом времени она почти не использовалась, так что ему повезло и с этим. Свалка была полна разнообразных железок, только не латунных. Он не знал, зачем ищет его, это было долго и сложно… Они виделись с восстановленной Эрин, но всё изменилось, всё стало другим, одну жизнь она уже прожила с ним, а вторая обещала стать почти вечной, или не почти, если тебя однажды не забудут восстановить, и на вечность у неё были другие планы. Он искал уже не их общие воспоминания. Только свои. И он их нашёл, и не стал разделять даже с Мэнсоном, хотя они давно жили вместе, как-то само получилось, Тим по каким-то причинам чувствовал за него ответственность. Мэнсон наткнулся на фотоальбом случайно, и нет, он ничего не обыскивал, Тим сам попросил достать ему что-то из сейфа, в котором хранились воспоминания. Только часть. Общее с Эрин он продал антиквару, лично её — отдал Дите. Не хотелось лишний раз встречаться. У него остались только фотки и медиаторы. Последние очень пригодились, в этом времени их даже у антиквара не было. --…Тебе модуль памяти повредили, что ли? — спрашивает Тим недоуменно, потому что, что особенного или нового в том, как он выглядел в двадцать пять, или около того? — Ты всегда выглядел… — Мэнсон обводит его руками в воздухе. — Ну, вот так. Тим фыркает. Скины — это удобно. Не нужна постоянная укладка, даже стричься необязательно, просто носишь скин, пока волосы не начинают лезть в глаза, а потом идёшь к тому, кто привык видеть людей без скинов, такими, какие они есть, и он всё исправляет. — Хочешь, скин сниму? У меня сейчас почти такие волосы. Ну, короче, раза в два, но тем не менее. От старения мы тут тоже все избавлены, так что и щенячью припухлость тоже получишь. Ты же меня уже однажды видел без скина. — Десять лет назад. И ты был лысым. — Ты, кстати, тоже. И мне шло больше, чем тебе. К удивлению Тима, Мэнсон не стал продолжать перепалку. — Сними. Только тогда я тоже. Снять перед кем-то скин — хуже, чем раздеться. Мэнсон, как правило, носил крайне странный для этого времени скин — копию с его первичной оболочки, которой было то ли сорок пять, то ли пятьдесят, Тим не помнит. Скины такого возраста носили лишь некоторые главари всяческих элит, да и над теми втихаря посмеивались. Искусственно стареть в мире победившем старение и смерть было откровенным чудачеством. Хотя какая разница, как выглядит твоё тело, если даже ты, даже в зеркале, его никогда не видишь? Даже в постели люди снимают одежду, но не скин, без скина тебя видит лишь киборг, меняющий и ремонтирующий чипы и модули, да обрезающий волосы тем, кто отказался ставить модуль, останавливающий рост волос. Тим мог его поставить. Тим не хотел. Он снимал скин наедине с собой у себя в ванной, чтобы побриться и всё такое, и ему нравились эти моменты. Что-то живое, что-то человеческое, что-то, что когда-то было рутинной досадной необходимостью, что-то, что теперь стало интимным таинством. Тим прикрыл глаза, обращаясь к интерфейсу. И з м е н и т ь с к и н? Удалить. Т а й м е р? Бессрочно. В ы у в е р е н ы? Тиму захотелось выдрать из своей башки чип с интерфейсом, поэтому следом ему выдали предупреждение о нестабильном состоянии психики, и рекомендацию посетить ремонтника, но скин-таки сняли. Он открыл глаза и узрел абсолютно голого Мэнсона, который выглядел лет на семнадцать, и который не брился, по крайней мере, неделю. И не стригся все десять лет. Тим едва удержался, чтобы не заржать. — Ты правда не носишь одежду? — А зачем? — Мэнсон пожал плечами. — Не холодно же. И скин есть. Он не выглядел человеком, которому неловко. Тим одежду носил. Удобные, комфортные шмотки из приятных на ощупь тканей, тёмных, однотонных расцветок. Он так и не привык, что все видят именно скин, а не то, что под ним, и старался выглядеть максимально круто, на случай если скин слетит сам. Такого никогда не случалось, но всё же… Мэнсона отправили бы в тюрьму за хулиганство, случись подобное, потому что никто не поверил бы, что в нём и правда нет допмодулей, что он и правда ходит голым. Скорее, решили бы, что он нарочно отредактировал так один из скинов. Разобрались бы, правда, часа через три, но недобровольное вмешательство в личный интерфейс — ощущение не из приятных. Тиму как-то досталось, подвернулся под руку малолетней взломщице, которая решила, что на нём безопасно тренироваться. Тим в ответ стащил у неё коды доступа к интерфейсам её родителей, и посоветовал следить за ребёнком тщательнее, на что его послали очень далеко и назвали не самыми приятными словами. Подход к воспитанию тут тоже изменился радикально и безвозвратно. Тим выныривает из раздумий и встряхивает головой. — Может, мне тоже раздеться? — предлагает он, скорее, в шутку. Он уже без скина, куда уже ещё-то раздеваться… Мэнсон, тем не менее, кивает. — У тебя волосы почти до плеч… Вьются. И левая рука… — И ещё много чего. Если правда разденусь — увидишь почти всё. Точно хочешь? Его левая рука — это швейцарский нож. В котором есть даже пули. — Хочу. На самом деле, им не по семнадцать, их сознаниям во вполне обозримом будущем стукнет сотня, и это только, если считать активные фазы. Странно, что они вообще способны на столь запредельную близость. Она и правда запредельная. Тим всё-таки раздевается. В соске у него болтается колечко. — Ты его снова проколол? — спрашивает Мэнсон, и Тим думает тебя правда интересует колечко, у меня же половина тела в пластинах. — Модуль контрацепции. Подумал, иронично будет. Они все похожи на украшения. И их всё равно никто, кроме ремонтника, не видит. У моих скинов прокола нет. Да, но Мэнсон-то видит. Проямо сейчас. С чего всё началось? С фотографий? Просто нравится. Не просто. Тим видит, что не просто, и знает, что убедится в этом, если опустит взгляд чуть пониже, но они стоят на расстоянии пары шагов, и не сокращают его, и… — Я ни разу не трахался без скина, — сообщает Мэнсон, внимательно глядя на лицо Тима. — В этой жизни, то есть. Никогда. Тоже мне новости. Хоть кто-то это делал? — Аналогично, — Тим пожимает плечами. — У меня ещё мало улучшений, у всех остальных гораздо больше, тем более, у шлюх. Я вряд ли захотел бы гору железа и биопласта. А ты хочешь. — А я хочу. Точно. — Гору железа и биопласта? — фыркает Тим. Ему сложно дышать, интерфейс тревожится и советует установить усилитель функции лёгких. Ты про эмоции что-нибудь знаешь, чёртова железка, — думает он. — Тебя, — Мэнсон наклоняет голову набок, вглядываясь в Тима, пытаясь понять реакцию. Я знаю, — думает Тим. — Я, блядь, вижу. Он прикрывает глаза и сообщает интерфейсу, что у него интимная встреча, и ставит таймер на два часа, из-за чего интерфейс напоминает ему, что у него не установлены усилители сексуальной активности, но всё-таки уходит в спящий режим. Мэнсона, кажется, его интерфейс в мозг не насилует. — Что ты с ним сделал? — спрашивает Тим невпопад, выдыхая, чувствуя облегчение, что хотя бы два часа ему не будут рекомендовать и советовать навтыкать в себя побольше железок. — С интерфейсом? — понимающе уточняет Мэнсон. — Да ничего особенного. То же самое, что ты сейчас. Спящий режим, прочие причины. Бужу только если скин надо поменять или снять. — Мне так нельзя, — вздыхает Тим. У меня… — Гора железа и биопласта. Которую нужно обслуживать. Которую можно удалить. Кроме руки, наверное… — Мэнсон делает шаг ближе. — Руку тоже можно, наши тела целиком вырастили, думаешь, так сложно отрастить обратно кости с мясом вместо железок? — на то, чтобы делать шаги его не хватает, но он тоже слегка придвигается. — Нельзя удалять. Нас убьют. — Пусть убьют. Мы уже умерли. Нас всё равно восстановят, мы есть в базе, всех, кого убили против воли, рано или поздно восстанавливают, — ещё полшага. — Я не хочу… — Хочешь. Тим имел в виду, что не хочет умирать. Целоваться он очень даже хочет, даже с Мэнсоном, может быть, даже именно с ним, без скинов, Тим только сейчас понял, что у него есть татуировки, те же, что были всегда, и где он, блядь, был, причём один, причём не раз, татуировщики водятся только под землёй, буквально, в районе красной ветки, если бы она ещё существовала, туда спускаться даже в его комплектации полное безумие, не то, что с базовой. И скин придётся снимать, так что, как ты блядь вообще выжил, думает он, и его поражает жуткая мысль, которая бы всё объяснила, но… — Мэнсон, — говорит он, задыхаясь, почти вырываясь из поцелуя. — Мэнсон, сука, ты точно снял скин? — Татуировки смущают? — Мэнсон смеётся. — Не лазил я в метро. Джинджер умеет. Все выживают, как могут. Ты не догадался раздобыть для него барабанов, а я тоже не слишком-то хочу умирать так, как умру, если спущусь туда, так что я раздобыл для него всяких железок, подходящих для рисования на коже. Помоги ближнему, и всё такое. Джинджер. Татуировки. Библия. — Разбуди свой интерфейс, Тим, я дам себя просканировать. Если не веришь, что я действительно без скина. Или… дотронься. Всё так просто… Скин лишь маскирует модули, на ощупь они, как правило, едва заметны, кроме таких, которые швейцарский нож с пулями, скин маскирует недельную щетину и отросшие волосы, скин маскирует не прикрытое одеждой тело, но тебе достаточно дотронуться… Тим поймал пальцы Мэнсона живой рукой, сползая по стене, утягивая его с собой, на пол, покрытый колючим тёмно-синим подобием ковра. Тим беззвучно смеялся, трогая его везде и всюду одной конечностью, втыкая металлическую в пол, чтобы не цапнуть и ею, не поцарапать, хотя металл вполне посылал сигналы в мозг, и не был особенно острым, просто холодным и тяжёлым, и… — Давай сюда. Тим знает о чём он. И делает, хотя он против. Он протягивает Мэнсону левую руку, которую теперь ему хочется спрятать за спину и никому не показывать. Мэнсон сжимает металлические пальцы, и гладит их. Целует их. Облизывает, сидя сверху на Тиме, улыбаясь, как-то нереально открыто, как-то вообще нереально. — Блядь, почему… — Это ты. Гораздо больше людей не носит скин вообще. Гораздо больше, чем ты думаешь. — Почему ты мне это говоришь? — Потому что это то, что тебе нужно услышать? Помнишь, тогда, давно, скинов не было, но ты создал его подобие, ты всегда его носил, и если… Если… Мэнсон продолжал говорить, прекрасно зная, что Тим его не слушает. Если я когда-либо снимал маску, то только в твоей постели. Вот что ты говоришь, так? Это правда. — Трахни меня, — вставляет Тим где-то в потоке сознания Мэнсона. — Серьёзно? Тим никогда не позволял. — Пожалуйста, — слегка издеваясь. Идиотизм. Звуковая дорожка из порно. Мэнсон запускает руку ему в волосы. Которые хуй знает, как выглядят, Тим не смотрел. Мэнсон тащит его на кровать, и делает, что сказано, и Тим задыхается и кричит, и интерфейс не сообщает ему ничего, он в спящем режиме, и останется там надолго, Тим обещает себе, что будет будить его только по утрам, просканировать состояние, и всё, это ведь разумно, это ведь лучше, чем постепенно сходить с ума. Тим задыхается и кричит, и вздрагивает, и радуется, что у него нет регулятора потоотделения, ни у кого из них, и его волосы намокают, прилипают ко лбу, а волосы Мэнсона стекают чёрной жидкостью на его спину, потому что они нереально длинные, и это не скин, потому что Тим лежит под ним плашмя и задыхается, а он нависает над ним, держа его за плечо правой рукой и сжимая в своей живой его металлическую кисть, и он тоже задыхается, и они оба без скинов и без одежды, и они оба абсолютно настоящие, и им обоим действительно хорошо. — Сигарет бы… — с тоской говорит Тим, глядя пустым и ошеломлённым взглядом в мерцающий всевозможными модулями потолок. Сигарет не существует уже лет пятьдесят. Мэнсон никогда не курил. Но Мэнсон приносит ему сигареты, и говорит, что у него пока только один блок есть, но это поправимо, а интерфейс Тима просыпается, и начинает советовать ему блокатор последствий воздействия токсичных веществ. Тим отправляет его спать, сладко затягивается ещё пару раз, и засыпает сам. Проснувшись он долго таращится на дрыхнущего рядом Мэнсона. Скин он так и не надел.