***
Его вызывали в полицейский участок для разъяснений. Черт, это не должно было стать той назойливой проблемой, какой она все же стала. Хакс думал — точнее, глупо надеялся — что на этом все закончится. Необдуманный звонок в полицию и его сбивчивое объяснение собственных страхов должен был окончить эту странную, пугающую его до чертиков игру в преследователя и жертву. Но нет — мирозданию, видимо, недостаточно испытанных им мучений за эти несколько дней. На следующее утро, вновь не выспавшийся, почти предчувствующий наступающую головную боль, он был готов убивать. И все же, Хакс покорно входит в указанную ему небольшую комнату для встреч, надеясь лишь, что все окончится раньше, чем появится потребность глотать аспирин от покалывающей тяжести в висках. Но еще у закрывающейся за его спиной двери, даже не успев взглянуть вперед, слышит отчетливое и обвинительное: — Они думают, я преследую тебя! Хакс в отчаянии помял переносицу. — Я просто хочу закончить этот фарс, — раздраженно ответил он. Он спешно сел за единственный свободный стул, к сожалению, сразу же оказываясь сидящим напротив своего преследователя. Надо признаться, Хакс и вовсе не ожидал, что подобные комнаты в полицейских участках будут столь скудно обставлены: лишь пара стульев и разделяющий их широкий стол, в неярком свете ламп приятный взгляду ненавязчивым стальным блеском. Подсознательно хотелось быть дальше от этого странного незнакомца, пусть взгляд на чужие, скованные наручниками сильные запястья и слегка успокоил его, как только мог успокоить напуганного человека вид того, от чего он так отчаянно пытался сбежать. Первая минута прошла в звенящей тишине. — Бенджамин, — тихо, почти неловко сказал сидящий перед ним мужчина, вырывая их обоих из неловкого молчания. А потом — и Хаксу хотелось, чтобы ему показалось — горделиво раздул грудь, словно одно только имя делало его особенно притягательным. Хакс хмыкнул, не сумев сдержаться: — Я уж было подумал, ты скажешь что-нибудь наподобие «Рен». Что-нибудь короткое. И грозное, как ты. Точнее, каким так хотел казаться. Конечно, он здраво решил утаить, что у того отлично получалось выглядеть грозно. Но Бен все равно сдулся перед ним, словно воздушный шарик. Не хватало только характерного для этого звука. — На это и был расчет, — фыркнул тот, дернув широким плечом. — Но я в полицейском участке. Напрасно говорить выдуманное имя. И головоломка в голове Хакса сложилась. Ситуация так быстро разрешалась, успел удовлетворенно изумиться он. Хакс еще раз взглянул на мужчину перед собой — на то, как тот отчаянно старался привлечь внимание любым способом, даже таким странным, как неординарное имя — и внезапно все понял, словно в одно мгновение отрезвленный. Хотелось рассмеяться, громко и с истеричными нотками в голосе. — Мне искренне жаль ту девушку, которую ты хотел добиться таким образом. Для начала я бы посоветовал тебе не пугать желаемую… — Я хотел добиться тебя, — хрипло прервал его Бенджамин, и его темные, кажущиеся такими бездонными глаза, казалось, даже потеплели, когда он с вновь появившейся робостью взглянул на Хакса после своих слов. — Хотел, — тихо продолжил он, — пригласить тебя на свидание. Хотел привлечь твое внимание. Вселенная явно решила пошутить над ним, решил Хакс. Конечно, он знал о своей привлекательности. Он смело, не задумываясь мог сказать, даже отбросив присущее ему временами тщеславие, что выглядит хорошо. Хакс покупал дорогую одежду, жил в дорогой квартире, ухаживал за собой и, конечно же, имел отличные манеры, пусть и не распространяющиеся на неловких и странных незнакомцев, вечерами подряд поджидающего его, словно серийный маньяк. Конечно, ему нравились решительные мужчины, и нравилось, когда другие мужчины делали первый шаг, но и шаги эти должны были быть более… Точнее, менее радикальными. Что, черт возьми, он должен был потом сказать полиции? — И как? — едко спросил Хакс, теперь чувствуя себя уставшим, по-настоящему утомленным. — Тебе понравилось мое внимание? — Без дополнительного внимания органов защиты было бы в самый раз, — съязвил тот, слабо всплеснув руками, чтобы зазвенели кольца наручников. Несмотря на это, Бенджамин в этот момент казался позабавленным в той же степени, сколь и смущенным. Хакс еще раз помял переносицу. Головная боль, как ему казалось, лишь поджидала нужного момента вспыхнуть. — Поверить не могу, что со мной пытается познакомиться ребенок в теле взрослого, — смирившись с происходящим абсурдом, честно признался Хакс. В ответ он услышал лишь фырканье, очередной звон металлических наручников. Хакс медленно, не спеша окинул его взглядом — впервые за эту встречу. Все же, что бы он ни говорил, Бенджамин был хорош. Слишком хорош. Под этим темным, явно дорогим пальто скрывались твердые канаты мышц, перевитые жгуты сильных мускулов. Там скрывалось ожидающее голодных взглядов и прикосновений натренированное тело. Широкие, мощные плечи. Крепкие бедра и длинные ноги. Высокий рост. Великолепные иссиня-черные волосы, бездонный омут таких же темных глаз — и вместе с этим даже линия ресниц выгодно оттеняла бледность его усыпанной многочисленными родинками кожи. Да, он был хорош. Он любил таких мужчин, еще со времен университета. Мужчин, что могли с пугающей легкостью поднять его на руки, что могли без усилий удерживать его на весу у стены. Которые были больше его, выше его, сильнее его… — Меня зовут Армитаж, — сдался он. Бен же, к его ужасу, просиял, словно получив желанный новогодний подарок. — Меня зовут Бенджамин Соло, мне двадцать семь и я скорпион. — Это твоя заготовленная для таких случаев речь? Я должен был догадаться, что ты скорпион. Тот слегка рассмеялся, приглушенно, но так счастливо. У него был красивый смех, почти недовольно отметил Хакс. Он нервно передернул плечами. — И я должен спросить, чтобы ответить хоть что-то на вопросы полиции. — Которую сам и вызвал, — с легкостью напомнил Бен, склонив голову набок. — Да, которую я вызвал, благодарю, — ответил Хакс, изогнув бровь. — Этого всего не было бы, не реши ты благоразумно сыграть в серийного маньяка. У меня две ночи подряд была бессонница. — Это было в какой-то корейской дораме… — задумчиво пробормотал Бен, не глядя на него. — Та сцена с розой… Мир Хакса на мгновение покрылся алой пеленой. — И ты посчитал это романтичным? — прошипел он. — Какой идиот решит применить это в реальном мире? Бен беспокойно, наконец-то засмущавшись повел плечами. Его скулы покраснели — румянец на его лице смотрелся так же привычно, как и почти алебастровая бледность. — И что в дораме сделал объект этих жутких воздыханий? — Вызвал полицию, — недовольно пробормотал тот, вновь отозвавшись помимо ответа звоном наручников. — Казалось бы, этот внезапный — или я должен сказать, ожидаемый — поворот событий должен был уничтожить в твоей голове мысль повторить это, — хмыкнул Хакс. — Видимо, ты не ищешь легких путей. Бенджамин фыркнул, щеки его загорелись румянцем еще ярче. — Я не думал, что ты сделаешь так же. — Это бы сделал любой здравомыслящий человек! Я бы сказал тебе, насколько жуткую картину ты представлял, — голос у него слегка подрагивал. — Но не буду. С меня на сегодня хватит. Хакс вновь, и с неудовольствием понимал, что возвращается мыслями в те злополучные вечера — в те необъяснимо долго тянущиеся часы, где был лишь панический страх, не оставлявший его даже ночью, после ухода Бена. Тот неловко поерзал на месте, мимолетно опустив взгляд на сцепленные перед собой ладони. А потом снова взглянул на него — и неужели это была вина, с удивлением понял Хакс. Внезапно, в одно мгновение, Бенджамин принял вид человека, решительно шагающего в пропасть. Человека, у которого был последний и единственный шанс на спасение. — Извини. Я не мог тебя упустить. Я боялся подойти, и в то же время боялся потерять тебя в толпе. Мне казалось, что ты растворишься в ней, стоит мне отвести от тебя взгляд, и я больше никогда не увижу тебя, никогда не встречу снова. Ты был рядом с тем ателье, когда я увидел тебя впервые — и ты был так красив, заходящее в тот вечер солнце заставило твои яркие волосы засиять пылающим, золотым светом, и у меня даже не осталось слов, которые я мог бы сказать тебе, если бы все-таки решился подойти. Я стоял, не смея сдвинуться с места, и думал, быть может, у тебя дома была жена, были дети, а я надеялся… Внезапно ошарашенный, Хакс даже не знал, как сумел найти силы, чтобы кратким жестом прервать его заполошную, произносимую на одном дыхании горестную речь. — Только не говори мне, что ты писатель или тому подобное. — Как ты узнал? — осторожно спросил Бен. — О черт, — вырвалось у него. Писатели, художники, скульпторы, музыканты. Творческие люди всегда были такими — странными. Необъяснимо, о чем думающих в своей голове. Живущих на созидании и разрушении, а потом на чистом, незамысловатом энтузиазме делающих это своей профессией. Его отец презирал подобных людей, советовал никогда не заводить с ними отношений. Быть может, он был прав, когда сторонился их, с нервной усмешкой подумал Хакс. По крайней мере, теперь сложившуюся ситуацию можно было с легкостью списать на страстный, изобретательный и по-своему поэтичный нрав Бенджамина. — Я надеялся, что ты скажешь «автомеханик» или что-то в этом роде, — глупо добавил он, сорвавшись на обрывистые наречия. В свое оправдание Хакс мог ответить, что до сих пор пребывал в некотором роде культурного шока. — Что-то в этом роде, — уныло повторил Бен его слова. Хакс неопределенно мотнул головой, внезапно задавшись вопросом, сколько времени прошло с его прихода в эту небольшую, напоминающую коробку комнату. — Это уже не столь важно, — сказал он. — Важно то, что ты проследил за мной до самого дома, пребывая в страхе, что я исчезну раз и навсегда из твоего поля зрения. Я прав? Бенджамин выглядел пристыженным лишь на треть от того стыда, что в действительности должен был чувствовать. — Да, — ответил он. — Я действительно узнал, где ты живешь. — Что еще ты знаешь? Где я работаю? Сколько я плачу за квартиру? Как зовут мою кошку? — Наверняка, ее зовут как-нибудь изысканно. Прямо как тебя. Хакс прищурился, и отчаянно надеялся, что этот взгляд в достаточной степени передает его раздражение. А потом выдохнул — безгранично устало, но свободно. В любом случае, он был неимоверно и несказанно рад, что Бенджамин не оказался сумасшедшим, одержимым им убийцей. Хотя об «одержимым» стоило подумать еще раз, но уже в другой и более благосклонной для них обоих обстановке. — Так ты, э-э-эм… — нерешительно начал Бен. — Отзовешь свои обвинения? Да, я поступил, может, слегка опрометчиво… — Меня зовут Армитаж Хакс, мне тридцать один, я телец по знаку зодиака и мою кошку зовут Миллисент. Несколько коротких секунд он позволил себе довольствоваться стремительно разливающимся на лице Бена удивлением — столь сильном, что схлынул румянец. А потом добавил, нестерпимо желая вернуться домой и, быть может, попытаться спасти свой единственный выходной: — Но ты сможешь узнать больше, если пообещаешь больше не доводить меня до предобморочного состояния своими, несомненно, романтичными жестами. Бенджамин подался вперед, вновь не сдерживая потеплевший, ласкающий Хакса взгляд. — Как ты пожелаешь, Армитаж. Хакс хмыкнул, внезапно вспомнив об еще одном, почти принципиальном для себя пункте. — И если потом не окажется, что у тебя дома есть громадная и до невозможности энергичная собака. — О черт, — вырвалось у Бена.***
Если Хакс думал, что Бенджамин забудет о розах, он ошибался. Возможно, в этом была какая-то часть его вины — он совсем забыл сказать, что не любил эти цветы. По всем законам нелепых шуток — единственные из всех ему известных. Следующим вечером, перед назначенным, почти необдуманном ими обоими свиданием, его встретил букет из кричаще-алых роз — роскошный и эффектный, пусть и слишком, чересчур пышный, чтобы дарить его другому мужчине. Он предпочел бы прежний вариант, смущенно подумал Хакс, вспомнив ту одинокую, но неимоверно изящную в крупной ладони розу. Но Бенджамин был слишком обаятелен, чтобы ему отказать — особенно такой: загадочный и по-прежнему облаченный в черное, и с мерцающим в тусклом свете фонарей нежным взглядом. Возможно, он скажет про цветы в следующий раз. — Ты просто не мог быть менее заметным, — тихо пробормотал Хакс, забирая букет. И подошел ближе, взявшись за протянутую Беном руку. Позади свет по-прежнему не горел лишь в его квартире. Оглядываясь, Хакс почти ожидал увидеть спрятанные за оконными рамами испуганные взгляды. Вероятно, им стоило побыстрее убраться отсюда — если днем ранее один только Бенджамин выглядел странным, то теперь странными, наверняка, выглядели они оба. Не хватало, чтобы кто-нибудь из его соседей вызвал полицию. Размышлять о том, что за четыре дня он мог быть единственным в этом доме, кто испугался странного незнакомца, совершенно не хотелось.