Nightmares

      «Долбаная осень», — с раздражением пронеслось в мыслях Микки, когда под ботинками захлюпала противная, вязкая грязь. Погода стояла просто ужасная: все небо заволокли серые тучи, что своим видом напоминали немытое мутное окно. Иисусе, до чего же на улице было противно. Мик даже повел плечами, стремясь сбросить с себя нахлынувшие мурашки, и, стараясь не навернуться, в быстром темпе продолжил свой путь к дому Галлагеров, пока внутри него нарастало странное ощущение… Парень нутром чуял, что сейчас его место не здесь. Он должен быть дома. С Йеном.       И тут Микки заметил в руке пакет, который будто только сейчас начал иметь какой-то вес. Судя по нему, парня отправили за покупками. И это было странно, Микки не помнил, чтобы вообще куда-либо заходил, хотя продукты ведь говорят об обратном… Тут до Милковича доходит… Точно, Дебби. Кажется, она попросила его сходить и купить чего-то съестного, а сама слезно пообещала присмотреть за Йеном… Йен.       В эту же секунду Микки наплевал на грязь под ногами, серые тучи, промозглый ветер и побежал. Не чувствовал усталости или одышки от своей извечной пагубной привычки, несся через однотипные блеклые дома, а потом практически врезался всем телом в железную перегородку, что сейчас отделяла его от такого родного крыльца. Быстрее. Быстрее, мать твою!       Где-то внутри парня все кричало, чтобы он, блядь, поторопился, все тело пробивал жуткий озноб. Мик просто не мог понять, как вообще посмел забыть о муже, которого оставил одного. Одного наедине со страшной болезнью. Какого хера, спрашивается, Микки тогда вообще носит фамилию Милкович, если не смог пинками выпроводить Дебби из дома, чтобы она сама за жратвой сходила?! Что им в тот момент двигало?!       Мик не знал. И не знает сейчас, когда с громким хлопком двери заходит в дом и бросает на пол полупустой пакет, из которого во время бега выпало почти все, что он купил. Плевать. Смешно, но Мик даже понятия не имеет, что вообще было внутри. Его все так же трясет, ноздри вздуваются, и дышит он с такой тяжестью, что наружу вместе с воздухом вырываются неприятные хрипы. — Хэй, ты в порядке? — Дебби, коротко изучив его взглядом, продолжила наливать что-то горячее из кастрюли. — Все купил? Она издевается? — Какого хера ты не с Йеном?! Где он, Деббс?! — парень практически кричал, рваными движениями снимая с себя куртку и кидая ее на пол. — Ты обещала присмотреть за ним! — Ты чего разошелся-то? Я отошла на несколько минут… Да и вот, сварила ему куриного бульона, собиралась сейчас отнести, — она аккуратно ставит тарелку на стойку, думая, что Мик сам заберет и отнесет ее, но тот, сорвавшись с места, бегом поднимается на второй этаж. Несколько минут… Это слишком много. Это просто пиздец как много.       Микки целенаправленно идет, нет, бежит в их с Йеном комнату, надеясь увидеть рыжего в кровати. Большего ему не надо. Блядский Галлагер должен быть там! Пусть лежит, отвернувшись к стенке, ни на что не реагирует, не разговаривает с ним… Но просто будет на месте. Мик смог бы прилечь рядом с ним, обнять, прижать к себе, уткнуться носом в его огненный загривок и просто благодарить всех Богов на свете, что его любимый муж в порядке. Почему… Почему он вообще оставил его одного? Как так получилось?!       Внутри Микки все замирает и куда-то падает, когда он врывается в комнату и их с Йеном кровать встречает его пугающей пустотой. Скомканное одеяло и подушка валяются на полу, простыни смяты, и только от этого вида у Мика подкашиваются ноги, а в груди образуется тугой ком из растерянности и ужаса. В голове даже не появлялось мысли о том, что Йен мог отойти в туалет или, например, решил принять душ… Внутри все кричало: произошло что-то страшное. — Йен?..- Мик отступает на пару шагов, все еще с ужасом, учащенно моргая, смотря на их опустевшую кровать, — Йен! — он повторяет имя парня намного громче, быстро выходя из комнаты и заглядывая в остальные, глупо надеясь при этом найти там свое потухшее рыжее солнце, забившимся, например, в углу. Это все же намного лучше того, что ему проецировал мозг. — Галлагер, это нихуя, блядь, не смешно!       С этими словами Микки толкает рукой дверь в ванную, и тут же его голос куда-то теряется, крик пропадет где-то в горле и не выходит наружу… Глаза стекленеют, зрачки сужаются до минимума, а ноги просто непонятно как все еще держат его в вертикальном положении. Он нашел Йена.       Галлагер лежал на полу, истекая темно-вишневой кровью, что все еще сочилась из его запястий. Тело парня подрагивало, а пустые, потухшие глаза вглядывались куда-то перед собой. Он не моргал, но при этом его грудь все еще выдавала тяжелые, еле заметные вздохи. — Йен… Блядь, Йен! — Микки подскакивает к нему и тут же падает на колени, полностью уделывая штаны в кровь своего мужа. Рядом в луже он успевает заметить лезвие, которое отражает от своей металлической поверхности кровавое месиво. Губы Микки тут же начинают дрожать, он хватается ладонями за лицо рыжего и просто пытается увидеть в его глазах хоть что-то… А в них практически ничего нет. Хоть и Йен пытается, правда, пытается уцепиться глазами за черты лица своего самого любимого человека в жизни. Микки слышит, как по лестнице кто-то поднимается. Ему все равно кто, плевать хотел. Просто кричит, понимая, что не может двинуться с места и потерять этот взгляд Йена, что не сводил с него полупустых глаз: — Звоните в 911 блядь! Быстро, звоните!        Милкович больше не слышит ничего. Где-то за спиной кто-то тоже кричит, плачет, судорожно пытается кому-то что-то объяснить… Но он уже в вакууме, для него не существует никого и ничего кроме Йена. Йен. Какого ж черта… — Йен, почему, Йен?! — по его щекам ползли слезы, которые Микки просто не мог остановить. Он все наглаживал щеки любимого, которые почему-то тоже были немного измазаны в его собственной крови. — Прости… Прости, что я не был рядом с тобой… Блядь… Не умирай, Галлагер! Не смей! — он втянул носом воздух, но тут же сорвался, создавая новый поток слез.        Кто-то рядом пытался перевязать Йену руки, кажется, Лип, но Микки не хотел никого замечать. Он все боялся, что муж вот-вот может издать последний вздох, боялся до усрачки, что скорая просто не успеет приехать. — Какого хуя они там так долго блядь?! — заорал он, все-таки отрываясь от лица Йена и поворачивая голову, просверлив в заливающейся слезами Дебби, которая крепко прижимала ко рту мобильник, дыру. — Звони им, блядь, еще раз! — Мик, они сказали, что приедут так быстро, как смогут, — дрожащим голосом, будто даже не своим, произносит Лип, крепко стягивая запястья младшего брата какими-то полотенцами, — нам их нужно просто дождаться. — Это все ты, — рычит Милкович, продолжая сверлить Дебби взглядом. Самым легким путем было сейчас обвинять ее, хоть и от этого легче не становилось, — я же просил тебя побыть с ним! Он умирает из-за тебя! — парню было абсолютно плевать, что, говоря все это, заставляет Дебби еще больше разрыдаться. Да кому нужны ее слезы теперь?! — Мик… — неузнаваемый, но при этом такой же родной, любимый голос заставил его резко повернуть голову обратно и вглядеться в эти зеленые, практически мертвые глаза, — Мик… — Йен, прошу, не говори ничего, — Милкович вновь начал поглаживать острые скулы парня большими пальцами, — врачи, блядь, поставят тебя на ноги, а затем я надеру тебе зад! Ты не оставишь меня, Галлагер! Не сделаешь этого снова, слышал меня?! — Мик… — Йен будто бы совсем не слыша весь его монолог, опять просипел его имя слабеющим голосом, — прости, Мик…       Синие глаза Микки резко распахнулись, с испугом оглядывая темную тихую комнату. Они в ужасе забегали в разные стороны, когда еще совсем плохо соображающий парень, вскочил на кровати и провел ладонями по лицу, в данный момент даже не замечая какое оно все-таки холодное и липкое от пота. Он мог ощущать лишь тянущую боль в груди, нехватку воздуха, словно ему с силой сдавили легкие, и неконтролируемое биение собственного сердца, что стучало о ребра так, словно хотело их проломить. — Блядь, — это все, на что ему хватило сил, прежде чем согнуться пополам. То, что Микки увидел, выглядело слишком реально. И слишком страшно.       Он крепко сжал волосы на затылке, зажмурился, но через секунду его испуганный и подавленный взгляд вновь устремился в темноту. Микки не мог. Не мог держать глаза закрытыми. Ведь стоило ему это сделать, как он тут же оказывался в своем сне, где еле живой Йен с порезанными запястьями лежит на полу ванной и истекает кровью, где чувства, что поглотили его душу, пиздецки пугают. Потому что в своем сне Мик прекрасно знает — он потеряет Йена. Врачи не успеют, и рыжий умрет прямо на его руках. Нет. Эта хуйня была выше его сил.       Судорожно втянув носом воздух, Милкович вдруг уловил ухом тихое, даже какое-то мелодичное сопение, прямо-таки с присвистом. Губы брюнета бесконтрольно, на пару мгновений, сами собой немного приподнялись вверх, а сердце издало куда-более громкий удар… Так охуенно мило мог сопеть, по мнению Микки, только один человек. Йен.       Это рыжее недоразумение, с веснушками даже на заднице, ворвалось в его жизнь еще будучи милым подростком. В те времена, когда такой же юный Микки, был просто неотёсанным болваном, прятался от самого себя, от всего мира, страдал и заставлял страдать всех вокруг, в том числе и Йена. Милкович, в принципе, что тогда, что сейчас, никак не мог понять, как так вообще получилось, что Галлагер влюбился в него. Как? А если еще вспомнить, какая у Микки была кликуха в Саутсайде: «Самый грязный белый мальчик Америки». Да уж. Из него был тот еще завидный жених.       Все еще прислушиваясь к сопению, Мик медленно повернул голову в сторону звука, увидев на другой половине кровати, целого и невредимого Йена. Он лежал к нему лицом и, приобнимая его одной рукой, шумно сопел во сне, выглядя полностью умиротворенным и спокойным. Микки про себя лишь понадеялся, что возлюбленному не снятся кошмары, а затем почувствовал, как легкие вновь сдавило и в груди заново поселился тот самый страх. Страх не уберечь Йена и быть не рядом в тот момент, когда он особенно ему нужен.       «Блядство, как же курить хочется… Хер я сейчас усну, надо хоть раз затянуться», — с этими мыслями Милкович все-таки предпринимает попытку встать с кровати максимально бесшумно, чтобы не разбудить мужа. Ему-то точно не надо видеть его таким. Слишком выпавшим из равновесия. Микки хотелось быстро уйти, покурить, и так же быстро вернуться в постель, без лишних вопросов и ответов на них.       Удачно встав на ноги, так, что под ним даже не заскрипел матрас, Микки принялся наспех одеваться. К темноте глаза привыкли и хорошо видели, так что на полу он довольно быстро нашел свои потертые треники, а затем и джинсовку на стуле, что натянул на голые плечи. Ну, это все же было лучше, чем ничего.       Не забыв прихватить с тумбочки пачку Мальборо и зажигалку, Мик тихо вышел из комнаты, стараясь передвигаться как можно тише по скрипучей лестнице, дабы не привлечь, ненароком, лишнего внимания. Сейчас ему нужны были лишь холодная, ночная улица, сигареты и полная тишина. Потому что кошмар, что сегодня пришел к нему, явно не хотел оставлять воспалённого сознания. Глаза все еще видели окровавленного Йена, уши слышали собственные крики, а руки ощущали постепенно угасающее тепло любимого тела. И он не понимал почему, но сейчас целого и невредимого парня видеть ему было по-особенному больно. Словно то, что он видел во сне, неизбежно случится, а он никак не сможет этому помешать. «Ебаная биполярка и ебаная моя паранойя», — Микки быстро засунул ноги в кроссовки и вышел на улицу, оставив за собой тишину и темноту уснувшего дома.       А на втором этаже в это время, в их комнате, зеленые глаза Йена Галлагера медленно открылись…

***

      Как только первая докуренная сигарета полетела куда-то за крыльцо, пальцы Микки, практически сразу, снова потянулись к злосчастной пачке, что лежала в кармане его свободных штанов. Одной Милковичу казалось явно маловато, учитывая, что должного успокоения и расслабления она почему-то, в принципе, не принесла. Хотя опять же, Микки-то ни на что и не надеялся. Не надеялся, что сигареты помогут вытравить из мозга картинку сна или что помогут забыть о кошмарах, которые ему снятся, в последнее время, довольно часто. Нет. Он прекрасно понимал, что никакие сигареты тут не помогут.       Ему просто становилось чуточку легче, когда горло обволакивал табачный дым, а затем медленно проникал в легкие и заполнял все внутри. Да и вообще с сигаретой в зубах думалось почему-то проще. И спокойнее.       Ах да. Кошмары. То, что преследовало Микки всю жизнь. И наяву и во сне. Охуенно же, правда? Когда отец пиздит тебя до потери сознания не только тогда, когда ты приходишь со школы и застаешь его пьяным с какой-то шлюхой, но еще и в твоем подсознании, когда ты ложишься спать. Даже во сне ребра ноют от ударов, болят просто невыносимо, горло жжет от крови, а после она же горчит на языке… Просыпаясь после таких снов, Микки казалось, что он чувствует эту кровь на губах, когда проводит по ним языком. Даже тело отдавалось дрожью, словно по груди только что зарядили тяжелой ногой… В те времена у него не было места, где он мог бы спрятаться и зализать раны. Даже ебаный мозг подводил.       Микки затягивается и выдыхает в морозный воздух, только сейчас окончательно прочувствовав, что на улице так-то довольно холодно, пока он сидит в джинсовке, одетой на полностью голый верх. Мик даже с усмешкой думает о том, что Йен назвал бы его полнейшим придурком, увидев в таком наряде. Микки бесконтрольно улыбается, когда фантазия начинает брать вверх над здравым смыслом. В его голове, после слов: «Ну ты и придурок, Мик», Йен медленно запускает свои горячие огромные руки ему под джинсовку и оглаживает спину, уводя в его глубокий, страстный поцелуй. Вот так было бы охуенно.       Но тут со рта Микки чуть ли не вылетает сигарета, когда он чувствует на своих плечах чьи-то руки. Огромные руки. Парень еле-еле сдерживает свой словарный запас от испуга, только ощутимо дергается и поворачивает голову. Подняв ее, он встречается с обеспокоенными глазами Галлагера. Вот же блядь. Ушел незаметно, называется. — Эй, — тихим, немного сонным голосом произносит Йен, медленно оглаживая плечи Микки, унося его этими действиями куда-то в глубокий, успокоительный транс, — я тут потерял своего мужа. Засыпал с ним, а по среди ночи просыпаюсь — его нет. Ты не видел случайно? Такой, с темными волосами, не особо высокий. А еще безумно красивый… — Даже не представляю, где этот мудак шляется, — Мик усмехается, но усмешка получается какой-то слишком вымученной и грустной, — хуевый он муж, раз оставляет тебя одного.       Милкович уже не смотрит на него. Его голова приняла тоже самое положение, которое было до прихода Йена, а взгляд устремился на один из домов, что находится через дорогу. Он, казалось бы, даже не заметил, как Галлагер медленно убрал от него руки, а затем присел рядом, прижавшись своим боком о его. — Да нет, он самый охуенный муж на свете. Просто, думаю, он о чем-то очень сильно переживает и не хочет со мной делиться, — Йен пожимает плечами и как по обыкновению забирает у Микки сигарету, хорошенько затягиваясь, и после возвращая обратно. — Хотел бы я знать, почему еще существует что-то, о чем я не знаю, — это рыжий произносит после того, как с его рта клубком пара выходит дым, и выглядит при этом каким-то задумчивым.       Микки не знает, что сказать, потому что ему вообще ни о чем говорить не хочется. Не хочется объяснять и выворачивать душу наизнанку. Для чего? Да и тем более, Мик не собирался и заикаться о том, почему именно сегодня он вышел ночью на своеобразный перекур. Нельзя показать Йену свой страх перед этим. Он не хочет сделать больно и рыжему. — Наверное, я сам виноват, — Галлагер пожимает плечами и вздыхает, засовывая руки в карманы толстовки. Что ж, ну хотя бы один из них додумался надеть на себя что-то теплое. — Виноват в том, что ты в последнее время ничем со мной не делишься. — И что это значит блядь? — Милкович фыркнул, обхватил губами сигарету, делая хороший затяг и с удовольствием выдыхая. — Че ты несешь, Йен? — А то, Мик, — Галлагер выглядит серьезным и оттого Микки еще больше не по себе, — когда в последний раз я поддержал тебя должным образом? Разве не я чуть ли не насмехался, когда ты плакал о Терри? — Парень начал загибать пальцы. — Разве не я нес хуйню, когда мы были у той Рейчел? И не я ли везде пытался найти какую-то издевку, даже не задумываясь, что тебе действительно может быть хуево? — Йен ежится словно от холода, не отрывая взгляда от мужа, который теперь тоже задумчиво на него смотрел. — Я всем этим будто бы показывал, что в хуй не ставлю твои проблемы и мысли, хотя на самом деле каждый гребаный день о тебе переживаю.       Микки даже замер. Он и не думал, что Йен так засрет себе этим мозг. Да, Милковичу было, конечно, не очень приятно в те моменты, когда он просто хотел понимания и принятия своих тупых нелогичных тараканов, но все же… На это он давно забил и точно уж не по этим причинам не хотел что-либо рассказывать. — Соглашусь, что ты вел себя как кусок дерьма, — усмехнувшись все-таки говорит Микки совершенно беззлобно и даже с легкой улыбкой, — только вот если я что-то и не говорю, то не по этой причине, — пожав плечами, Мик выкидывает выкуренную практически до фильтра сигарету. — А по какой тогда? — Йен удивленно вскидывает брови. — Я просто не хочу.       Рыжий сначала открыл было рот, будто что-то хотел сказать, но практически сразу закрыл его, указательным пальцем потерев висок. Он наблюдал за тем, как Мик достает еще одну сигарету и не смог сдержать недовольного взгляда, который все равно никто не заметил. На эту привычку Микки подсел знатно, намного больше него самого. И Йен, конечно, не смог бы ему запретить, и не собирался, но… Он очень хотел сделать так, чтобы Мику не хотелось курить самому. Еще бы знать причину…        Когда сигарета вновь была плотно зажата между губами Микки, Йен прильнул к нему и обхватил одну его руку своими двумя ручищами, как бы заграбастывая, таким образом, ее в объятия. Уложив голову на плечо Микки и не переставая его обнимать, Йен произнес со вздохом: — А я хочу знать, Мик. Мы дохера лет вместе и вообще-то женаты. Так что твои проблемы — это и мои проблемы тоже. Твоя душа — моя. И сейчас я чувствую, что ты переживаешь о чем-то и мне самому становится пиздец как хуево, — теперь Йен прижимался подбородком к его плечу, оказываясь максимально близко к лицу мужа, который все еще не смотрел на него, — я просто не нахожу себе места, видя, как что-то тебя гложет уже несколько дней. Это из-за Терри? — теперь голос Йена при упоминании имени был не презрительно-насмешливым. А достаточно серьезным.       Мик косо глянул на него, убирая со рта сигарету. Терри… Смерть этого ублюдка почему-то сильно его пошатнула, хотя сейчас Микки сказал бы, что ему вообще плевать. Он смирился и даже рад. Но дело еще в том, что эта смерть принесла за собой прошлое. А прошлое было темным, вязким и страшным. Потому, чем больше Мик думал об отце, тем сильнее становились воспоминания: о регулярных избиениях, унижениях, боли и обидах. С этим можно было бы жить, забыться в течение дня, если бы… Если бы не мозг, что открывал все больше давно закрытых, гнилых дверей, воплощая самые страшные воспоминания не просто в мыслях, а в кошмарах. Кошмарах, которые пришли прямиком из детства, подросткового возраста, юношества. — Когда я был мелким, отец, как ты знаешь, клал на это болт, — обреченно вздохнув, все-таки выдавливает из себя Мик, чувствуя, как от объятий Йена у него только сейчас начинает все прогреваться не только снаружи, но и внутри. — Ему было похеру сколько мне и остальным братьям лет, когда он кидал в нас нож и также плевать ему было на то, что он огромный амбал, который может убить одним ударом.        Микки усмехается и даже протягивает Йену сигарету чтобы тот затянулся. Тот умудряется не прерывая объятий выхватить ее прямо губами из рук мужа, что у него довольно-таки ловко получается. Мик совсем скоро любезно возвращает ее в свои полноправные владения. — Он избивал, издевался, унижал и как бы тут итак понятно, что любой ребенок поедет кукухой. Вот и я, кажется, поехал. Лет с тринадцати, после очередного «мужского воспитания», я начал видеть кошмары, — на этом моменте Мик тяжело вздыхает. Йену кажется, что его дыхание задрожало, но он не говорит об этом, продолжая внимательно ловить каждое слово. — В которых он также меня избивал, иногда даже жестче, чем в жизни. Иной раз выкидывало из сна стоило, например, услышать звук проломленного черепа, когда Тэрри бил меня головой об стену особенно сильно, — Мик ежится, будто вспомнив тот самый мерзкий звук, который он даже понятия не имеет, с чем сравнить. — Боже, Мик… — Тогда, так как был пиздюком, я даже засыпать иной раз боялся. Потому что мне хватало этой хуйни в жизни, а боль я ощущал что там, что тут, одинаковую, — Микки поморщил нос и затянулся. — Потом в моей жизни появился рыжий, приставучий парень, который перевернул ее с ног на голову, — на этих словах голос Милковича стал немного мягче, и он улыбнулся, чувствуя, как его руку еще сильнее сжали в объятиях. — И сначала кошмаров не было, но когда я понял, что влюбился в него, как шестиклассница в выпускника, что меня повело… Они начали сниться мне снова.       Йен ловил каждую его фразу, каждое слово. То, что он сейчас слушал, было пиздец как важно для рыжего. Конечно, итак понятное дело, что кошмары снятся всем, но… Есть люди, которых с самого детства заставили страдать родные, чью жизнь никак нельзя назвать нормой. Там нет места любви и взаимопониманию, принятию. Там есть только боль и разрушенная психика, что не дает ребенку покоя даже во снах. Йен корил себя сейчас за то, что он даже никогда не думал о том, что нечто подобное может сниться Микки. — Только теперь они были другие, — продолжает чуть тише Милкович. — В них отец избивал не только меня, но и тебя за компанию. Ловил нас и пиздил, тебя так с особой жестокостью. Я никому никогда об этом не говорил, но было пиздец, как страшно. Страшно, что во сне в этот раз он пристрелит тебя на моих глазах. Ну, что однажды и случилось, — Мик утер тыльной стороной ладони немного подмерзший нос. — По-моему, все это мне снилось, когда ты был в армии. Отец тогда вообще сидел в тюрьме, но после всего случившегося со Светланой, меня будто бы подкосило. Почти каждый день ты был либо мертв, либо при смерти, либо меня заставляли закапывать тебя живьем в деревянном гробу. Да, вот настолько я ебанутый.       Йен еле слышно сглотнул, но не проронил и слова, продолжая вглядываться в своего безумного, сильного и смелого мужчину, что сейчас полностью обнажал ему свое сердце и раскрывал душу. Хотя казалось бы, Галлагер знает о нем все, но оказывается Микки сумел спрятать самое страшное и царапающее где-то глубоко внутри. И то, что он все-таки этим делится, было безумно важным для Йена, который в последнее время обесценивал переживания собственного мужа. — Когда мы стали встречаться, уже по-настоящему, кошмары вдруг пропали, — Микки говорит это спокойным голосом, но по нему видно, что он и сам осознает данный факт только сейчас, — а потом я узнал, что ты болен и… И все.       На этих словах он вдруг заткнулся и поджал губы, понимая, какую тему он только что начал. Тему, которая была болезненной не только для него самого, но и для Йена, которого она касалась самым ужасным и неприятным образом. — Все хорошо, Микки, — заверил его Йен, приближаясь к его лицу и мягко касаясь горячими губами прохладной щеки, — продолжай. — Я просто до усрачки боялся за тебя, Йен, — все-таки выдавливает из себя Мик, — Когда ты не хотел принимать болезнь, когда бесился, стоило упомянуть о лекарствах… Я знаю, в тот период времени я и сам вел себя, как еблан, но это все оттого, что во снах я видел, как ты убиваешь себя: режешься, вешаешься, прыгаешь с моста или под колеса машин. Я не знал, как до конца проявляется болезнь и потому представлял все, что мог. Но представлять одно дело, а видеть, как наяву… — парень замолчал и, втянув носом воздух, он крепко зажмурился. Сон. Он вспомнил сегодняшний сон. Опять стало страшно. — Я понимаю, — грустно кивает Йен, не отпуская его ни на секунду, — теперь я понимаю. Я и сам-то был не лучше. Многого бы смог избежать, имея свои нынешние мозги… — он грустно улыбается и, на некоторое время, они оба затихают. А потом Йен мягко подталкивает его. — Продолжишь? Микки медленно кивает. — Когда ты был гей-Иисусом, а я жил в Мексике, мне снилось, что тебя разрывает толпа неверующих гомофобов, а меня расстреливают противники картеля, на который я работал, — Микки усмехается, пытаясь хоть немного разрядить эту противную обстановку. — А еще снилось, как меня пытают самыми извращёнными способами. Типа, например… Как знаешь, когда горелку подносят к стопам? У тебя начинает гореть и плавиться плоть, ты орешь, но всем плевать. Останавливаются только тогда, когда ты решаешь сдать своих с потрохами. Ну типа такого. — Пиздец, — только и констатировал Йен, представив это в своей голове и даже поежившись, — Мне кажется, от такой боли сдохнуть можно. — Можно, думаю, — Мик отдает парню сигарету, чтобы он докурил, — я просыпался примерно на моменте, когда уже чувствовал запах жареного мяса.       Йену показалось, что его сейчас стошнит от таких деталей, но он все же молчит, ожидая, что Микки скажет еще что-нибудь. — В прочем, на этом краткий экскурс по моим кошмарам заканчивается, — Микки усмехается, стараясь выглядеть совершенно спокойным и не грустным, зная при этом, что рыжий, скорее всего, все видит. — Потом все было охуенно. Я сидел с тобой в тюрьме, мы трахались как кролики и ругались, как долбоебы, — на этом моменте Мик неподдельно улыбается и этим заставляет улыбнуться мужа. — Ну, остальное ты и без меня знаешь. — Но все же тебя сейчас что-то беспокоит. Они тебе начали сниться снова? — резко спрашивает Йен, заглянув прямо в его глаза, когда Мик посмотрел на него. — Забавно, что к этой хуйне меня вернул Терри. — Микки складывает руки, которые ему некуда девать, в замок, и вздыхает, — С него все началось, им и закончилось. После его смерти я стал вспоминать свое детство, всю ту хуйню, что он сделал и… Почему-то стала сниться всякая дрянь. То он, каким-то чудом, встает со своего инвалидного кресла, достает дробаш и стреляет сначала в твою, а потом в мою сторону. То поджигает наш дом, ночью, когда все спят, а обнаруживаем мы, что горим, слишком поздно…- Микки даже вспомнил, как отец поджег их свадебное кафе и его вновь передернуло. — А недавно приснилось, что я мелкий, весь в крови, прячусь от него в кладовой, когда он ходит с тем самым кинжалом в руках и ищет меня…       Микки затих и поджал губы. Он определенно не знал, что чувствует. Вроде выложил всё, все свои переживания и слабости, наплевал уже на гордость, зная, что Йен и так знает его от и до… Милкович, хоть и не мог понять, стало ли ему легче или нет, знал наверняка — он рад, что во всем этом дерьме теперь разбирается и его муж. В болезни и здравии. В радости и в горе, — почему-то пронеслось в голове у Мика, на что он лишь коротко улыбнулся самому себе. Его взгляд снова устремился на один из домов через дорогу. — Но раньше ты так не уходил ночью, верно? — все же подал задумчивый голос Галлагер, продолжая его обнимать и при этом дотягиваясь одной рукой к ладоням Микки, разъединяя их и сплетая свои пальцы с его. — Или я просто не просыпался?       Милкович почему-то боялся, что до такого все и дойдет, хотя это было все же очевидно. Раз начал, нужно доводить дело до конца, даже если оно будет болезненным. Конечно, Мик сейчас мог сказать, мол, что на него просто все навалилось, и он именно сегодня решил выйти покурить, все обдумать но… Только это был бы пиздеж. Потому что никакие сны не пугали его так, как сегодняшний. Остальные кошмары могли пробыть в его голове лишь краткий промежуток времени и уже испарялись после чистки зубов, но этот… Этот заставил его вскочить посреди ночи в холодном поту, прочно засел в голове и все еще крутился в мозгу, как старая пластинка. То и дело Мик видел вспышками моменты из сна, как умирает Йен. Даже сейчас. — Нет, Йен. Обычно эти сны меня просто немного напрягают, я быстро забиваю на них и спокойно живу дальше. Они точно не заставят меня встать с кровати ночью. Просто сегодня… — его плечи напряглись, зрачки немного сузились и Йен, заметивший это, вдруг стал снова выглядеть серьезным, — мне снился ты. Точнее, сон начинался с того, что я один шлялся по району, а затем меня как молнией ударило, я понесся домой и…— втянув носом воздух и тяжело его выдохнув, Микки все-таки сказал. — Я нашел тебя в ванной со вскрытыми венами, при смерти. Это было пиздец, как реально, — Мик нервно улыбнулся дрожащими губами, — я думал, что действительно теряю тебя. Орал, как ненормальный, вокруг была суматоха… Я пиздец как испугался, Йен… Никакой кошмар не сравнится с этим.       Йен вдруг отстранился от него, перестал обнимать и внимательно вгляделся в глаза Милковича, что сейчас ему казались грустными, испуганными и потерянными. В его взгляде он будто бы видел самого себя, того самого биполярника, что наплевал на чувства всех, кто ему был дорог, на чувства самого дорого человека в его жизни, и просто полоснул по венам, наблюдая, как стекает кровь с запястий. — Я боюсь, что могу быть не рядом, когда буду тебе особенно нужен. Как меня не было рядом в этом ебаном сне, — Мик зажмурился и провел руками по лицу, — я не знаю, какого хера мне это приснилось, ведь я даже не переживал об этом. Ты исправно пьешь лекарства и… Блядь, это так тупо… — Послушай, — Йен нежно кладет руки на его щеки и успокаивающе приглаживает его, при этом чуть приподнимая пальцами лицо за подбородок, чтобы Мик смотрел прямо ему в глаза. — Тебе это приснилось, потому что ты любишь меня и подсознательно переживаешь о том, что может случиться. Это не беспочвенный страх, особенно если вспомнить, что я творил, в маниакальной или депрессивной стадии, — Йен невесело усмехается. — И я знаю, что ты в любом случае будешь со мной рядом, чтобы не случилось. Как и я буду, — рыжий мягко соединил их лбы и коротко чмокнул мужа в губы. — И сейчас я здесь, живой и невредимый, Мик.       Микки и сам крепко сжал его руки, что лежали на его щеках и поцеловал без слов. Он все еще не понимал как, но этот человек пробуждал в нем столько эмоций, что даже становилось страшно. От злости, до смеха, от нежности, до страсти. Да будет благословлен тот день, когда веснушчатый, рыжий парнишка вломился к нему в комнату с арматурой. Это определенно была судьба. — Если ты хотя бы попытаешься что-то с собой сделать, я надеру тебе твой прекрасный зад, — рыкнул ему в губы Микки, прекрасно понимая, что его угрозы звучат глупо. Даже если бы Йен хотел себя ранить, то это было бы только в том состоянии, в котором он не может контролировать свои собственные эмоции. — Свяжу и не развяжу до конца жизни. — Звучит интересно, — Йен смеется и, коротко чмокая своего мужа в губы, встает со ступеньки. — А теперь пошли домой спать. Я прижму тебя к себе так, что у тебя ни одной мысли плохой не возникнет, — Галлагер медленно прошелся взглядом по голому участку тела, что прятался за джинсовкой. — А еще я тебя согрею. Ты, наверное, пиздец как замерз. — Блядь, да, — Микки ежится и встает следом за ним, отряхивая штанину домашних треников, — у меня уже соски в сосульки превратились, — он усмехается, только сейчас почувствовав, как легко ему дышать.        Осадок после кошмара еще остался и не маленький, но… То, что они с Йеном поговорили и то, что он в принципе рассказал ему этот злосчастный сон вселяло в Мика невероятную легкость и… Даже какое-то душевное спокойствие.       Когда они с Йеном улеглись на постель и укрылись одеялом, Галлагер незамедлительно крепко обнял Микки и притянул к себе, чувствуя, как любимые, сильные руки обнимают его в ответ. Еще несколько минут они лежали молча, рыжий просто прижимался губами к виску мужа и не мог сомкнуть глаз. И знал, что Микки тоже не спит. — Мик? — тихо окликает он, мягко пригладив родную спину. — М? Чего? — С этого момента я буду тем, кто отгонит от тебя любые кошмары, — он нежно целует висок Милковича, а затем ласково проводит по нему носом. — Я люблю тебя.       Микки не смог не улыбнуться, обнимая Йена крепче. Он ему верил. Теперь, когда Йен все знает, и они друг перед другом окончательно открыты, у Мика не было сомнений, что они справятся с любым дерьмом. Даже с кошмарами, что приходят по ночам. — Я тоже тебя люблю, Йен.