***
Это началось давно. Спустя несколько лет после выпускного, необычайно жарким для холодной Британии летом. Тони лениво сидел на лавочке возле поместья Риддла, где только что закончилась их очередная тренировка. Сегодня было горячо, Том поражал какой-то особой точностью и жёсткими приемами. В конце они традиционно сражались один на один, и Долохов охуел, так и не выведя поединок даже в ничью. Не то чтобы он всегда раньше выигрывал у Риддла, но этот бой был другим. Казалось, что за пару дней, прошедших с предыдущей тренировки, Том поднялся на новый, немыслимый уровень. Что-то было не так. Тони курил, мысленно пытаясь оправдать странную перемену в навыках Тома, и совершенно пропустил момент, когда тот подошёл, аккуратно опустив руку ему на плечо. — Ты в порядке? Мы заждались, — его голос был холодным и властным, но в нём проскальзывали нотки ехидства: с тем, что Долохов опаздывает всегда, давно смирились все, даже Том. Антонин глухо выматерился и поморщился: он опять проебал собрание. С тяжёлыми вздохом он развеял сигарету и поднялся, поворачиваясь лицом к Тому. — Уже иду, — Том язвительно ухмыльнулся в ответ на его выразительную мимику, и они отправились ко входу в поместье, расположившись друг к другу чуть ближе, чем было предписано этикетом. — Не расскажешь, что это было сегодня? — Тони так и не смог понять причину резкого увеличения силы Тома, поэтому решился спросить напрямую. Почему-то оставлять эту тему без внимания казалось неправильным. Том, услышав вопрос, довольно улыбнулся. Его синие глаза озарились вспышкой самодовольства и радости, но эти эмоции на миг померкли, впервые подёрнутые… Проблеском ярко-алого безумия.***
Один из троих магов, обездвиженно сидящих у противоположной стены, что-то промычал, вырывая Долохова из плена навязчивых мыслей. Он, раздражённый воспоминаниями и собственным безумием, разозлился сильнее, вмиг подлетая к сжавшемуся от страха мужчине. Тони на мгновение навис над ним, а после чётким движением ударил в скулу, костяшками пальцев ощущая, как треснула посеревшая кожа мага, а по лицу потекла тонкая струйка крови. — Не зли меня, блять, — хрипло приказал Антонин, упираясь руками в стену, стараясь оторвать взгляд от красных разводов, снова разжигающих волну ярости внутри него. Он тяжело дышал, мысленно моля Мерлина дать ему передышку. В груди глухо, но слишком рьяно билось сердце, словно пытаясь сломать ребра и покинуть тело человека, так изощрённо над ним издевающегося. Антонин накинул на дрожащих в ужасе магов Силенцио и подошёл к окну, распахивая его. Холодный воздух влетел в помещение, слегка снимая напряжение. Тони глубоко вдохнул, ощущая, как холод проникал в лёгкие и разливался по венам, успокаивая бунтующее сердце, и сел на широкий подоконник, устремляя взгляд в небо. Те самые кровавые отблески в глазах Тома он сначала воспринимал за собственные галлюцинации, но с каждым разом всё яснее понимал: нет, ему не кажется. В моменты, когда притягательные синие глаза озарялись блядской красной вспышкой, Том вёл себя неестественно агрессивно и нелогично, становился гораздо сильнее, но терял способность чувствовать. Тони откинул голову назад, ощущая, что приступ слепой ненависти не закончился, лишь отступил на время, благосклонно позволяя ему отдохнуть. Лёгкие жгло от дикого контраста ледяного воздуха и жара, пышущего внутри него. Он с кривой усмешкой достал из внутреннего кармана мантии сигареты — никотин идеально дополнит эту безумную, как и он сам, смесь — небрежно вытянул одну, медленно проводя пальцем по шероховатой поверхности, и поднёс ко рту, подкуривая от созданного магией маленького огонька. Красного. Поморщившись, Антонин перевёл взгляд за окно — там тихо шумела осень, словно пересчитывая оставшиеся на деревьях листья. Где-то вдалеке полыхнула стрела молнии, озаряя горизонт холодным светом. Он затянулся, ощущая, как дым медленно царапал горло и распространялся глубже, насыщая лёгкие и расслабляя тело. С медленным выдохом сердце стало биться ровнее, а взгляд, до этого блуждающий по жёлто-зелёному пейзажу за окном, замер. Сознание снова заволокли воспоминания, одновременно греющие душу и разбивающие его на жалкие осколки пониманием, что эти события уже не повторятся, так и оставшись лишь мёртвыми образами, время от времени всплывающими в памяти. Неудержимая агрессия Тома проявлялась всё чаще, а их старые планы крошились, перестраиваясь в нечто новое, циничное и страшное. А сам Тони, наблюдая, как красная пелена в глазах Риддла яростно вытесняла остальные чувства, начинал искренне ненавидеть этот цвет. Цвет, который отобрал у него то тепло и нежность, проявляющееся в бездонно-синих глазах Тома во время их встреч наедине, который отобрал надежду, который отобрал его жизнь. Всё реже Долохову удавалось поймать момент и пообщаться с тем Томом, которого он знал раньше. Тони сделал очередную затяжку, остекленевшим взглядом осматривая замерших в ожидании своей участи магов, стараясь не обращать внимания на резкую боль, снова пронзившую сердце. В последний раз он видел Тома, его Тома, много лет назад, и после той ночи его и так не слишком здоровая психика окончательно сдалась — безумие Тома захлестнуло и его, безжалостно сметая своей мощью любые попытки выбраться.***
Они случайно столкнулись в коридоре: Тони уже собирался уходить домой, а куда направлялся Риддл на тот момент, знал лишь он сам. Долохов, погружённый в свои уже порядком нестабильные мысли, небрежной походкой вылетел из-за очередного поворота и с размаху врезался в Тома, практически роняя того. Том, конечно, устоял, аккуратно придерживая Тони за плечо. Короткие усмешки и следом взгляд глаза в глаза — Антонин застыл, ощущая, как начали дрожать руки. Глаза Тома были чисто-синими, в них сверкало давно забытое веселье и разгоралось странное предвкушение. — Спешишь? — тихо, почти шёпотом, как будто несмело, что было немыслимым в случае Риддла. Даже если бы Тони спешил, он бы ответил «Нет» — его привязанность и благодарность Тому давно переросла в любовь на грани с одержимостью, и если раньше он почти ежедневно видел скрытый ответ в действиях и жестах Риддла, то сейчас это было такой редкостью, что упускать даже малейший шанс было непозволительно. Том, уловив согласие в глазах Антонина, как-то незаметно увлёк его за собой, рассказывая что-то о прошедшем дне. Тони не мог разобрать смысла, путаясь в реальности: слишком странным было поведение Тома, но покорно шёл рядом, понимая, что раньше времени он всё равно ничего не узнает. Риддл уверенно вёл его по этажам поместья, сбивая с толку. Затормозили они лишь на третьем этаже, у вычурной двери гостиной, где раньше собирались своей слизеринской компанией. Тони непонимающе уставился на Тома. Тот лишь усмехнулся и открыл дверь. Внутри было шумно и светло. Диваны и кресла были заняты действительно ими, теми, с кем он провёл лучшие годы своей жизни — школьные. Лишь Орион Блэк стоял у дальней стены и задумчиво смотрел прямо на него с каким-то непонятным отблеском то ли тоски, то ли понимания в глазах. — О, вы вовремя, ещё немного — и Уильям выжрал бы весь виски сам, — мысли прервал оклик Уолдена Макнейра, стоявшего у стола с бутылкой в руках. Тони не сдержал кривую усмешку: тот всегда был на разливе в его отсутствие. Он сбросил оцепенение и вслед за Томом подошел к остальным. — Что за повод? — он взял уже наполненный бокал и вопросительно посмотрел на бывших однокурсников. — Долохов, тебе нужен повод? Стареешь, — заржал Лейстрендж. — Годовщина окончания Хогвартса, забыл? Что, блять? — Серьезно? Мы её уже лет десять не празднуем, — он чувствовал себя до пиздеца странно, не понимая: то ли окружающие окончательно ёбнулись, то ли от него что-то скрывают. — Я решил исправить это упущение, — слегка насмешливо сказал Том, отводя взгляд. — Может, уже выпьем? — нетерпеливо крикнул Мальсибер, прерывая речь Тома и звонко ударяя своим бокалом о бокал Уолдена. Остальные подхватили, разрушая надежду Долохова получить хоть какое-то объяснение происходящему. Но спустя какое-то время ему стало плевать: слишком много алкоголя, слишком тёплая атмосфера, слишком родные люди рядом. Ближе к рассвету бесконечный ржач стих, а в гостиной как-то незаметно остались только он и Том. Долохов, так и не сумев сфокусироваться на синих, подёрнутых алкоголем и какой-то странной пеленой отчаянной решимости глазах напротив, пьяно рассмеялся и встал, кивком предлагая Тому присоединиться. Они подошли к окну и синхронно подкурили. Дым ударил в голову, унося с собой остатки мыслей, но любопытсво Тони в тот миг, как и всегда, было сильнее любых преград. — И всё-таки, что за приступ ностальгии? — он сел на подоконник, разворачиваясь лицом к Тому, и требовательно посмотрел ему в глаза, снова поднося сигарету к губам. Том пристально смотрел на него, не отвечая на вопрос, а потом перехватил руку, останавливая движение, и подошёл ближе. Тони замер, прищуриваясь в ожидании. Раньше они никогда не заходили дальше взглядов и жестов, да и не собирались, понимая, что с их образом жизни такие отношения если и будут счастливыми, то явно недолго. Тело захватывала волна противного страха: он не понимал, почему Том решил действовать именно сейчас, когда всё было слишком хрупко. Это было похоже на… прощание? Антонин положил руку Тому на плечо и глубоко вдохнул, собираясь остановить. Но не успел — Том, заметив искры тревоги в зелёных глазах напротив, резко подошёл вплотную, зарываясь рукой в растрёпанные волосы Долохова, и поцеловал его. Слишком отчаянно и нервно, слишком горячо, чтобы Тони мог хотя бы подумать о сопротивлении. Они ждали этого годы, десятилетия и сейчас, чувствуя на своих губах чужие, такие близкие и необходимые, наплевали на всё: крики так и не разошедшихся по домам парней, доносящиеся с улицы, бьющиеся где-то на задворках сознания мысли, что эта ночь охуительно неправильная. Но такая нужная. Разрывать поцелуй не хотелось, но и сдерживать себя, чтобы не перейти дальше, сил больше не было. Том слегка отстранился, с глухим рычанием прижимаясь лбом ко лбу Тони. Антонин в ответ лишь сильнее вцепился в спину и плечи Тома, стараясь перевести дыхание. — Прости, я… — непривычно глухой голос Риддла срывался, но он пытался продолжить, так и не отпуская руки Антонина. Он, зная, чего ему стоила эта ночь, хотел ещё многое объяснить Долохову. Но на горизонте уже появлялись первые лучи солнца, а значит, времени оставалось слишком мало. Тони усмехнулся, поднимая руку и проводя пальцами по бледной коже Тома, очерчивая точёные скулы. Он слегка наклонился и прикусил его нижнюю губу, прижимаясь ближе, ясно давая понять, что закончить фразу у Тома уже не получится. Не сейчас. Мозг выключился, а хвалёный контроль рухнул, разбиваемый движением горячих рук и жаждущих прикосновений губ. Они, так долго державшие чувства глубоко внутри и до мелочей знающие друг друга, окончательно потерялись в пространстве и времени, наслаждаясь слегка грубыми, но такими правильными и необходимыми движениями, утопая в безумном, понятном лишь им двоим темпе. Когда шикарная гостиная снова погрузилась в тишину, прерываемую лишь хриплым дыханием, за окном уже вовсю светило солнце, своими лучами ослепляя расслабленно курившего у того же подоконника Долохова, устало привалившегося плечом к стене. Он счастливо щурился, выпуская кольца дыма прямо в небо. — Ты на сегодня что-то планировал? — он улыбнулся, делая ещё одну затяжку в ожидании ответа. Риддл молчал, и Тони обернулся, пытаясь понять причину его заминки. Но подойти ближе не успел, оцепенев: Том сидел в кресле, пронизывая его взглядом… Пристальным, заковывающем душу в вечные объятия боли взглядом ярко-красных глаз. — Думаю, тебе лучше уйти, — голос Риддла снова был холодным и жёстким, не оставляющим надежды ни на повторение этой ночи, ни на какое-либо объяснение столь резкой смены его настроения. На следующую ночь Антонин впервые убил. Нет, на его счету уже были смерти, но не такие — совершённые без особой причины, лишь по велению безумной ярости, клокочущей внутри загнанным зверем и требующей мести. Вернувшись домой, он так и не смог уснуть. Весь день Тони просидел на полу собственной спальни, стараясь не поддаться столь соблазнительному желанию бросить в себя Аваду. Останавливала лишь бесконечная усталость и пропитывавшее тело отчаяние, не позволявшее ему даже пошевелиться. А ближе к полуночи полыхнула жаром метка, требовательно оповещая, что его ждут. Тони скривился, понимая, что ждать по-настоящему Том его уже вряд ли будет. Он заторможенно поднялся и аппарировал по координатам, надиктованным сигналом метки. Оказавшись в центре битвы, Антонин слегка дезориентированно замер, но инстинкты не подвели — не задумываясь, он отбивал летящие в него атакующие, а потом втянулся, с головой уходя в бой. Сознание уплывало вместе с назойливыми мыслями, осталась лишь мерзкая боль, царапающая грудную клетку, и какая-то слепая жажда. Жажда чего? Он пока не понял. Тони так и не разобрался тогда, кто на кого напал и что вообще произошло. Отбившись от нападавших, он зашёл в чей-то дом, привычно сметая остатки охранных заклинаний — убедиться, что никто особо прыткий не спрятался где-то в глубине пыльных комнат. И был, как всегда, прав: в гостиной копошился какой-то маг, складывая в сумку артефакты и мелкие предметы декора. Антонин бесшумно подошёл ближе, а потом резким движением развернул неизвестного мужчину, вдавливая того в стену. Его стоило хотя бы допросить, но и так с трудом работавший мозг сдался, пленённый каплей крови, медленно скатывавшейся по разбитой губе мага. Он прерывисто дышал, не отрывая взгляда от кривой линии, слишком ярко выделявшейся на бледном лице. Его разрывали противоречивые желания: стереть её, чтобы никогда больше не видеть этот цвет, либо же, наоборот, утопить в нём себя и мир. Но обдумать свои действия он не успел: рука сама потянулась в потайной карман мантии, в ладонь легко скользнул нож. Одного уверенного движения хватило, чтобы из горла самонадеянного мага брызнул фонтан крови, а он сам практически сразу умер, лишь на несколько мгновений задержавшись в этом мире, что-то сдавленно хрипя своему убийце. Тони не слышал этих звуков. Он лишь смотрел, впившись взглядом в алые брызги и потёки, окропившие стены, но видел не просто кровь незнакомого ему мага, а те самые снисходительно-строгие, чужие глаза Тома. Капли блестели в лучах света полной луны, прорывавшихся сквозь окна, они будто подмигивали ему, издеваясь, обещая, что будут преследовать его вечно. Внутри бушевала ярость наравне с отчанияем: чувства, наполнявшие его дикими волнами безумия. Он сжал кулаки, не в состоянии сдерживать эмоции, и упал на колени, сквозь зубы рыча наполненное болью «Нет!». В какой-то момент ярость отступила, убивая его наивную надежду не пережить эту ночь. Он сел прямо на пол, осматриваясь и только в этот момент осознавая, что именно он сделал. Слегка заторможенно Антонин убрал следы крови, замечая, как сильно дрожали руки, и вышел на улицу — хотелось как можно быстрее покинуть этот дом. Но уйти сразу не получилось: его перехватил Риддл, требуя доклад. Отстранённо замечая, что в глазах Тома нет ни намёка на произошедшее прошлой ночью, он выдал достаточно убедительную историю о слишком дерзком воре, которого пришлось убить. Остальные стояли в стороне и отводили взгляды — чувствовали, что произошло нечто страшное, но по одному выражению лица Долохова понимали, что лезть не стоит. А Тони лишь ждал момента, когда сможет остаться в одиночестве. Он твёрдо принял решение закончить эту странную жизнь. Ему помешали. Утром, когда он стоял в шаге от приглашающе распахнувшего свои створки окна, в его дом ворвался Малфой в компании Блэка. Они что-то объясняли ему, судорожно хватая за руки, умоляя держаться, но он ни черта не слышал, не представляя, как сможет жить такой жизнью. Ощущая, как от звука сбивчивой речи Абраксаса раскалывалась голова, Антонин глухо выматерился и покорно пообещал жить — просто чтобы от него отстали. Очнувшись после хрен знает скольких часов глубокого сна — эти параноики, уходя, под завязку накачали его зельями — Долохов смутно вспомнил, что Абраксас пытался донести ему что-то, что касалось Тома. Что-то важное. Но вспомнить не получалось, мысли ускользали, а измученное сознание отказывалось помогать, хаотично разбрасывая события предыдущих дней в каком-то немыслимом порядке. В памяти всплывал лишь обрывок фразы: «…ему помогал Орион». Разговорить Блэка ему удалось нескоро. Орион, как всегда холодный и безэмоциональный, упрямо игнорировал его вопросы, но однажды, заметив в глазах Долохова всю ту боль, что тот талантливо скрывал в обычные дни за маской ебанутого веселья, поддался отчаяным уговорам. Они встретились в Блэк-Хаусе. Орион провёл его в свой кабинет и сел в кресло у камина, безмолвно приглашая присоединиться. Он долго молчал, неотрывно наблюдая за танцем пламени и методично напиваясь. Антонина сводило с ума это тревожное ожидание, заставляя до хруста сжимать челюсть — он знал, что торопить Ориона нельзя, тогда он может вообще ничего не рассказать. Атмосфера в кабинете становилась всё более напряжённой, но наконец Орион решился и заговорил: — Он думал об этом уже много лет. Я не могу рассказать всё, но ты и сам видишь, что с каждым днём Том всё сильнее теряет себя: того, кем он был. Раньше он тоже это замечал и хотел найти способ остановить эти изменения, — Орион прервался, чтобы сделать очередной глоток и шумно вздохнуть, сдерживая глухую точку в голосе. — И мы его нашли, вернее, мы так думали. Мне удалось вывести рецепт зелья, которое должно было вернуть Тому способность ощущать эмоции и адекватно мыслить. Но уже в процессе я узнал о… — он поморщился, думая, как выразиться так, чтобы не сболтнуть лишнего, — …некоторых неучтённых факторах, которые ставили под сомнение эффективность этого зелья. Он вдруг повернулся, с нечитаемым выражением лица смотря Антонину прямо в глаза. — Я не знал, как именно поведёт себя зелье в новых условиях. Единственное, что мог гарантировать — что эффект продержится около двенадцати часов. Но Тому этого было достаточно. Антонин прикрыл глаза — он всё понял. В ту ночь Том действительно прощался, отчаявшись найти выход из того дерьма, в которое превратилась его жизнь, но, видимо, не успел рассказать ему о чём-то. А после уже просто об этом не вспоминал. Тони поднялся, сквозь зубы выдавив хриплое «Спасибо». Снова дрожали руки, а красные отблески пламени раздражали, поднимая в груди волну уже знакомой жажды чего-то необъяснимого. — Антонин, пообещай, что ты себя не потеряешь, — донеслась ему вслед просьба, брошенная нарочито спокойным тоном. Ориону тоже было сложно пережить крах их прошлой жизни, но Тони сейчас было похуй на чьи-либо трудности. Его сознанием завладевал душащий, кричащий, ужасно навязчивый и до пиздеца яркий красный цвет. Через несколько часов он обнаружил себя сидевшим в кресле незнакомого дома, истерично стиравшим кровь с кожи рук и лица. Тогда он убил во второй раз.***
Сигарета давно истлела, но Антонин уже не обращал на неё никакого внимания. В мыслях хаотично всплывали лучшие моменты его жизни, вызывавшие почему-то не радость, а горькое отчаяние, но и они постепенно угасали, перекрываемые алой пеленой безумия. Сил сдерживать эту давящую волну ярости больше не было. Он медленно подошёл к троим подонкам, так и сидевшим у стены, по очереди останавливая взгляд на каждом их них. Жертвами распада его психики обычно были либо те, кто мешал Тому и всё равно рано или поздно лишился бы жизни, либо откровенные мерзавцы, случайно попавшие ему под руку. Эти трое, например, частенько развлекались, насилуя маленьких магглорождённых ведьм. Они жалко скулили, клялись больше никогда не трогать детей да и женщин вообще, но Тони было поебать: он не наказывал их за проступки, а просто старался успокоить собственную совесть — понимать, что убиваешь конченого ублюдка, было проще, чем отмывать себя от крови невинного мага. Взгляд зацепился за алые разводы на щеке одного из мужчин. Лицо Антонина прорезала хищная улыбка, слишком страшная, чтобы быть искренней. В руке как-то незаметно оказался тот самый нож, все эти годы верно помогающий ему бороться с собственными кошмарами. Их смерть была быстрой — больше никакой жестокости, лишь точные, выверенные движения и благословенная тишина, окутавшая поместье. И кровь, слишком много крови, буквально заливавшей пол. Тони немного постоял, практически не моргая, заворожённо наблюдая, как алая жидкость разливалась всё дальше и блестела в свете луны, как обычно, напоминая ему такие родные, но абсолютно чужие глаза. А потом резким «Эванеско» очистил поверхности, разворачиваясь к выходу. Холодный ноябрьский воздух очищал сознание, даря ему так необходимое спокойствие. Его тело звенело пустотой и облегчением — в ближайшее время он снова сможет жить. Себя Антонин давно уже потерял, так и не выполнив просьбу Ориона. Но одно своё обещание он сдержит, несмотря ни на что — будет идти за Томом до самой смерти. Он уже не боялся: он разделил его взгляды, его жизнь и его тёмное безумие. Вряд ли эта жизнь сможет придумать что-то страшнее.