Ни надежды, ни пламени

      Тодороки Шото - надежда родителей, будущий первый герой и обладатель будоражащей воображение причуды. Тодороки Шото - мальчишка, ненавидимый собственной матерью и презираемый отцом. Шото слишком рано лишается детства, слишком рано приучается молчаливо сносить боль и слишком рано теряет веру в лучшее. Героика ему претит.       Другое дело Момо - лучшая из лучших, совершенство, воплощённое в жизнь. Она искусно соединяет в себе красоту и ум, силу и нежность, практическое мышление и мечты об идеальном мире. Однако в глубине души Момо понимает: утопии существуют лишь на книжных страницах. Идеальный мир строится на чужих костях. Об этом хорошо известно Даби, с малолетства не знавшему ни ласки, ни любви. Всё, что он помнит о том времени - жуткий взгляд отца, слёзы матери и боль, расцветающая на коже синими лепестками пламени. Единственной отдушиной был Шото, но даже он был не в силах вытравить из Даби ненависть, буквально пожирающую его изнутри. В итоге он и сгорает - в пламени ли, ненависти ли, не так уж и важно. Тодороки Тойя сходит с кострища совершенно другим человеком. Их пути пересекаются перед поступлением Шото в Юэй: там Даби впервые сталкивается с ним лицом к лицу. Шото его не узнает, что вполне ожидаемо: от Тойи в Даби только цвета индиго. Пламя и глаза, наследие Тодороки Энджи, то, что не вытравить ни временем, ни болью. Даби подходит к Шото вплотную и говорит: "Здравствуй, братец". Братец бьёт его в скулу со всей силы - никто не смеет порочить имя мертвеца. Даби смеётся и васильковое пламя, стекающее с его пальцев, разморенной кошкой ластится к Шото. Тот распахивает глаза неверяще-испуганно, осмысливает происходящее и тихо-тихо спрашивает: "Как ты выжил, Тойя? " - А Тойя и не выжил, - в притворном огрочении разводит руками Даби, - он сломался под давлением отца и гнетом собственной причуды. При упоминании Старателя взгляд Шото стекленеет, разит чуть ли не арктическим холодом - Даби за версту ощущает, насколько зол его брат. Таким Шото, съедаемым душной тяжкой ненавистью и яростью, очень легко манипулировать, чем и пользуется Даби. Внушить младшему брату идею о переходе на злодейскую сторону оказывается на удивление просто, и в Юэй Шото поступает, уже играя за другую сторону. Сыну Старателя доверяют чуть больше, чем остальным, и он с лихвой оправдывает возложенные на него надежды. Один из лучших учеников, сильнейший среди класса, просто красавчик, в конце концов - Шото постепенно набирает силу и влияние, оставаясь при этом верным злодейской идеологии. Даби наблюдает за ним из тени, отваживает от него мелких преступников - ни к чему Шото растрачивать силы на мошкару, следит, как растёт его младший брат. Постепенно лёгкое любопытство превращается в настоящую одержимость, навязчивую жажду - в безумие. Даби не привыкать - он и так ходит по грани ножа, шаг влево, шаг вправо - какая к чёрту разница? Его переполняет необъяснимая уверенность в том, что Шото поймёт его, не сможет оттолкнуть. В Юэй Шото встречается с Яойрозу Момо и всё катится к чертям. У семьи Тодороки проблема с выражением собственных чувств, у Шото же ещё и с их пониманием. Опьяняющая радость при виде Момо страшит и тревожит: никогда прежде Шото не испытывал ничего подобного. Он всегда выделяет её из толпы, цепляется взглядом за каждое сказанное слово, жест или даже вздох. Момо - идеал, эфемерная фея, призрачная Фата Моргана. В её присутствии Шото порой боится дышать. Все Тодороки прокляты - их любовь похожа на лесной пожар, выжигающий всё вокруг. Шото думает, что героика не так уж и плоха. Даби с ним решительно не согласен: он всё ещё помнит озлобленное лицо отца - героя номер два! - и его слепое стремление быть первым любой ценой. Только вот платить по счетам пришлось не Старателю, а его семье; примерно тогда Даби приходит в голову мысль сбежать, захватив с собой Шото - остальные для отца не представляют никакого интереса. Только вот всё идёт не по плану, и Тодороки Тойя умирает в эпицентре василькового пожара. Даби до сих пор помнит, как перед той смертью мысленно просил всех известных богов уберечь Тодороки Шото. Боги явно благоволят его младшему братцу - как ещё объяснить то, что при поиске шпиона среди учеников Юэй на него не падает никаких подозрений? Лишь Аизава косится подозрительно, но Аизава тот ещё параноик, вечно наблюдающий за всеми и вся. Ничего не заподозривает и Яойрозу Момо - у неё в последнее время на уме вовсе не героика и даже не учёба. Её бросает то в холод, то в жар, от одного взгляда на Тодороки Шото. Момо - девушка умная, сообразительная, сразу догадывается, что с причудой Шото это не имеет ничего общего. Уже через месяц их хождений вокруг друг друга Момо предлагает ему встречаться. Даби, узнав об этом, хохочет и говорит: "Трахни её". Мысленно про себя добавляет: "А затем убей". Шото, несмотря на запятнанные в крови руки, мальчик хороший, воспитанный. Момо он не трахает, а занимается с ней любовью: медленно, вдумчиво, наслаждаясь каждым мигом близости. Для Тодороки это первый раз, но даже здесь он оправдывает звание лучшего, компенсируя неопытность изобретательностью. Момо стонет в его руках, мягкая и податливая, словно глина, и Шото ловит себя на странном желании её обжечь. Как гончар обжигает глиняные горшки, так Шото мечтает вылепить из Момо ещё большее совершенство, а затем закалить её в огне. Тодороки Тойя тоже хочет увидеть объятую пламенем Момо, но по совершенно другим причинам - сучка трогала его брата, оскверняла Шото своими нечистыми ручонками. О том, что он сам хотел сделать с Шото то же самое, Тойя предпочитает не думать. Он оправдывает себя заботой о младшем, что его желания продиктованы лишь стремлением защитить, сам при этом понимая, как же жалко он звучит. Только вот Шото вовсе не нуждается в защите: с каждым днём его мастерство в управлении причудой лишь растёт, и даже ненавистный прежде огонь послушно льнёт к рукам. Момо смотрит на него в немом восхищении: ей причуда пока не даётся, не помогают ни упорные тренировки, ни постоянная зубрёжка. Её гений меркнет перед бессилием собственного тела. Шото не считает её тело бессильным: он видит заложенную в нём мощь и какую-то дикую, чуть ли не первобытную красоту, ощущает таящийся в глубине огонь. Все Тодороки - чуточку сумасшедшие, а Шото чуть ли не больше всех; он до отчаяния хочет увидеть, как в Момо разгорается спящее до поры и времени пламя. Даби говорит: "Трахнем её". Шото всё ещё хороший и воспитанный мальчик, несмотря на то, что руки в крови уже чуть ли не по локоть, поэтому брата слушается - даже не без удовольствия. Выманить Момо не составляет ни малейшего труда: уж кому-кому, а Шото она доверяет чуть ли не безоговорочно. Скрутить в две руки и вовсе легче лёгкого, ведь Момо расслаблена и нападения не ожидает - она с Тодороки Шото, какая уж тут опасность? Свой просчёт Момо осознаёт, лишь оказавшись на влажном после дождя асфальте в неприметном переулке. Созданный наспех нож-бабочка сиротливо валяется в углу, руки стянуты за спиной джутовой верёвкой, мобильник же отобран и сожжён - Момо морщится от запаха горелого пластика, понимая при этом, что запах - наименьшая из проблем. Шото, стоящий рядом с поджигателем из Лиги Злодеев, заставляет нервничать куда сильнее. Однако собственная слепота злит едва ли не более, чем предательство Шото, а злость всегда придаёт Момо сил. У неё в запястье вживлён маячок, передающий её местоположение, а через час - встреча с Аизавой, предложившем посильную помощь в тренировках. Ей нужно продержаться всего лишь час. Момо помнит: дермальные слои кожи сгорают менее чем за пять минут. Усмешка на лице Шото пугает даже всякое видавшего Даби, что уж говорить о пока не столкнувшейся с жестокой реальностью Момо. Они раздевают её в две руки: тело у Момо белое, изнеженное даже несмотря на жёсткие тренировки. Даби смыкает рот на коричневом соске, запускает пальцы в трусики, пока онемевшая от ужаса Момо безуспешно пытается его оттолкнуть. Ничего не выходит: Шото держит её связанные руки над головой, а Даби вжимает её в относительно чистую стену и продолжает трогать. Его обоженные руки смыкаются на округлой груди, и Момо пытается убедить себя в нереальности происходящего, что это всё сон, кошмарный сон, что это не- больно. Боль накатывает постепенно: прикосновения Даби похожи на палящие лучи солнца в летнюю пору: простоишь под ними слишком долго - обгоришь. Даби кусает её за полное плечо, притирается подрагивающим членом, головка которого уже сочится смазкой и неспешно входит: Момо чувствует себя бабочкой, насаженной на иголку, но не пророняет ни звука. Она же герой, в конце-то концов. Конец, кстати, ещё не близок: Даби вбивается в неё по ощущениям уже как минимум полчаса, но всё никак не может кончить. Момо уже близка к тому, чтобы разрыдаться, но не показывает этого ни словом, ни жестом. Она облизывает сухие губы - взгляд Даби тотчас же прикипает к ним, и толкается языком в мякоть щеки. Намёк мог бы не понять только слепой, так что Даби быстро ссаживает Момо с члена и ставит её на колени. Она приоткрывает рот и со скрытым омерзением облизывает член Даби: он начисто вымыт, но Момо кажется, будто от него за версту разит пеплом и гарью. До прихода за ней Аизавы остаётся меньше получаса, и Момо необдуманно расслабляется, думая, что точно выдержит. Шото холодно улыбается и накрывает пламенеющей ладонью её лицо. Момо кричит, но её крик - в никуда; в переулке тихо, безлюдно и никто не спешит на помощь. По её лицу текут слёзы вперемешку с сукровицей, и для обоих Тодороки нет зрелища отрадней, чем это. Шото - тот ещё двуликий Янус, и сейчас на Момо взирает худшая из его сторон. Он удовлетворённно смотрит на дело своих рук - ожог Момо повторяет его ожог с точностью до миллиметра. - Ты такая красавица, моя милая Момо, - растягивает губы в подобии улыбки Шото. С губ Момо срывается истерический смешок - он не шутит, действительно считает её красивой именно сейчас. - Может, поставить ей второй для симметрии? - предлагает Даби. - Нет, с нашей милой Момо хватит - мы же не хотим сломить её окончательно, верно? - заботливо произносит Шото, но забота эта - гротескная пародия на настоящую. Отвращение, боль и гнев захлёстывают Момо с головой, и когда кажется, что хрупкое девичье тело попросту не выдержит подобного, сознание милосердно покидает её. Обнаруживший её по сигналу маяка Аизава хлопает Момо по щекам - больно, хлёстко, так, чтобы точно пришла в себя. Момо распахивает глаза, и Аизава непроизвольно отшатывается: в них - сжигающие всё на своём пути степные пожары, нескончаемые реки лавы, выженные пески и багряные от крови закаты. Через мгновение наваждение спадает, и Аизава немного расслабляется: в конце концов, это же Момо, ему ли её бояться? Правда, что-то зудит, мельтешит на краю сознания, какая-то упущенная из внимания деталь. Аизава мысленно обещает себе разобраться с этим позже, сейчас же требуется помочь Момо. Он подаёт Момо ладонь, но она встаёт сама - медленно и самую малость неуверенно. Момо смотрит, ни мало не стесняясь, прямо в глаза; улыбается тихо-тихо, необъяснимо ласково и с этой же нежной улыбкой всаживает в глазницу Аизавы нож.       Она тоже больше не хочет быть героем.