Ошибка

— Я выбираю его, — мощный низкий голос с легкостью перекрыл привычный вечерний шум: шорох длинных платьев, хихиканье “цветов”, ждущих своих гостей, короткое пение струн (не иначе сестрица Линь настраивает пипу), тихое позвякивание посуды.       От неожиданности Мэн Яо едва не выронил свитки, которые бережно нес в руках, и оглянулся за плечо: может быть, в зале находился кто-то еще? Ему показалось, что он ослышался. Да, скорее всего он ослышался и выглядит дураком, вертя головой по сторонам… Теперь осталось улыбнуться, словно ничего не произошло, под устремленными на него взглядами спуститься по лестнице, попрощаться с госпожой и уйти. Его рабочий день закончился.       Начиналось совсем другое время: приглушенного света, запаха благовоний, кокетливых улыбок, не слишком искренних стонов. Время, которое Мэн Яо ненавидел.       А послышалось, похоже, не ему одному. Одна из девушек неловко хихикнула в повисшей тишине и выронила веер. — Конечно, благородный господин, — отмерла хозяйка.       Что? Свитки все-таки полетели на пол.       Они что, говорят совершенно серьезно?       Из всех пестрых бабочек с шелковыми крыльями молодой господин с резкими, но привлекательными чертами лица остановил внимание на парне, да еще одетом как слуга? Вот только Мэн Яо прекрасно знал: все вполне серьезно.       Как бы ни ценила госпожа старательного работника, день за днем сводящего столбцы цифр, показывающих благосостояние ее борделя, как бы ни была в свое время уважаема ей мать этого работника, она пожертвует им ради прихоти очередного… гостя.       Мэн Яо закусил губу, поднимая взгляд от разбросанных свитков. Раз уж его продают, так хоть посмотреть — кому…       Сердце неприятно кольнуло. Со своими склонностями Мэн Яо разобрался еще пару лет назад. И то, что он видел перед собой, превосходило все его смелые ожидания.       Мужчина был выше всех в этой комнате, а прическа еще и добавляла роста. Резкие скулы, прищуренные ореховые глаза — словно не проститутку на ночь выбирает, а целится из лука, волевой подбородок, крепкое сложение: пройдет еще пара лет, и эти плечи станут еще шире, не под каждый дверной проем, прямая спина — еще горделивей, движения — еще более хищными.       В книжной лавке (а ходит ли он в такие места), в таверне, на охоте, на поединке таких же бойцов — этот человек забрал бы сердце Мэн Яо одним своим взглядом. Произнеси он там “я выбираю его” — и Мэн Яо мог пойти за ним на самый край Поднебесной. Пусть даже без надежды на взаимность. А может быть, если бы отец признал его, Мэн Яо мог бы говорить с ним как равный. Может быть, тогда…       Сейчас же он чувствовал лишь горечь и опустошение.       Все происходящее казалось странным сном: моргнешь и проснешься в своей крошечной комнате, за окном будут перекликаться ранние пташки Юньпина — лавочники, крестьяне, везущие свои товары, ночные стражники, заканчивающие смену. И ему тоже будет пора спешить на работу. Поэтому Мэн Яо не сопротивлялся — ни когда с него в четыре руки потащили одежду, ни когда его окатили теплой водой. — Интересно, почему молодой господин выбрал Сяо Мэна? — кажется, это сестрица Синь. Вот и Мэн Яо интересно. Шел-то он сюда наверняка собрать букет “цветов”: для “южной школы” в Юньпине были другие заведения. Не любовь же с первого взгляда его поразила?       Мэн Яо даже стало смешно. — Нечего хихикать, — ага, а вторая — сестрица Фань. И веером-то по голове за что? — Не знаю, почему… но как было бы просто, если бы он выбрал одну из нас. Потому что Сяо Мэн у нас не работает и к этой ночи не готов. Нам нужна еще вода.       И вот тут Мэн Яо почувствовал, как его кожу стягивают болезненные мурашки. “Не готов” — это не просто не одет и не накрашен. “Не готов” — это… Под ребрами сжался мучительно-холодный комок, его затошнило, щеки отчаянно запылали. Мэн Яо бросил отчаянный взгляд на закрытую дверь: он быстрый, сильный, он еще может успеть сбежать. Суматоха, конечно, будет страшная. И скандал тоже — о работе можно будет забыть. А потом еще весь город будет шушукаться, что сына Мэн Ши хотели использовать по назначению и ему пришлось с голой задницей удирать через задний вход.       Мэн Яо стиснул зубы и всю процедуру очищения перенес не издав ни звука. После этого чьи-то смазанные маслом пальцы воспринимались как нечто… не относящееся к нему. Все собственное тело казалось посторонним тяжелым грузом. И чем-то невыносимо грязным.       Прикосновение тонкой ткани нижних одежд, мягкого шелка неприятно царапало эту чужую грязную кожу. Чьи-то чужие волосы, скрепленные шпилькой, оттягивали шею, заставляя держать голову прямо. — Тебе даже пудры не надо, — сестрица Фань ткнула его кончиком пальца в щеку. — Ах, если бы у меня была такая бархатная кожа… Ну же, Сяо Мэн, наши гости предпочитают, чтобы мы улыбались.       Улыбнуться Мэн Яо смог только входя в комнату, куда отвели их неожиданного гостя: он знал, что так на щеках появятся ямочки, придающие ему озорной и обаятельный вид. На столе уже подожгли благовония в курильнице, расставили чайный набор и сладости, принесли цинь на специальной подставке. Он постарался опуститься рядом с гостем как можно более грациозно — собственное тело еще казалось неловким и деревянным.       Один взгляд на сидящего перед ним мужчину — и в груди снова мучительно заныло, хотя Мэн Яо был уверен, что произошедшего с ним хватит, чтобы выбить из головы все неуместные мысли. Ах, если бы их встреча была совсем иной… — Приветствую молодого господина в нашем доме, — голос не задрожал, но мысленно Мэн Яо поморщился. Это стоило произнести более мягко. — Я помогу вам забыть все заботы.       Мужчина неопределенно хмыкнул, разглядывая его. — Ты не похож на шлюху. Как тебя зовут? — Мэн Яо, молодой господин, — он немного помедлил и все же добавил: — Я счетовод в этом доме.       Мужчина замер, не донеся до рта персик, и неверяще уставился на него. — Ты серьезно?       Мэн Яо кивнул.       Мужчина закрыл лицо рукой и расхохотался: — Цзюньхуэй будет припоминать мне это до конца жизни. Нет, все же “цветочные дома” это не мое… Уже лучше на ночную охоту сходить или мечом помахать.       За небрежно оброненными словами явно скрывалась какая-то история. Мэн Яо сомневался, что ее сейчас поведают. А слова о ночной охоте заставили его сердце бешено забиться: человек, сидевший перед ним, был заклинателем!       Ему захотелось расхохотаться. Его мать встретила однажды главу Цзинь. Он сам в свой первый раз тоже оказался в руках заклинателя. Какая-то насмешка судьбы!       Проглотив вставший в горле смех, Мэн Яо предложил: — Может быть, попросить для молодого господина вина?       Мужчина махнул рукой: — Почему бы и нет? Если ты не хочешь, я могу выбрать кого-то еще.       Мэн Яо покачал головой: о, с какой радостью он воспользовался бы этим предложением. Он посоветовал бы гостю самую красивую, самую веселую, самую обаятельную девушку, чтобы он не жалел о своей ошибке. Но во что превратится его жизнь потом, лучше не думать.       А еще — Мэн Яо не собирался озвучивать эти соображения мужчине. — Все в порядке, молодой господин. Я распоряжусь о вине.       Теперь двигаться было проще и, поймав пробегающего мимо двери слугу, Мэн Яо попросил принести для его гостя вино и вернулся на свое место. — Скоро ваше желание будет исполнено. Чего желает господин? Стихов? Приятной беседы? Может быть, ему сыграть?       Мужчина отрицательно мотнул головой: — Стихи мне и так дома читают. Даже больше, чем нужно. А цинь можешь даже не трогать — ты не сыграешь…       Мэн Яо выпрямился, чувствуя, как последние остатки оцепенения смывает волна обиды и раздражения. Может быть, те книжки о заклинательских приемах, которые покупала его мать, оказались бесполезны, но сама она сумела научить его чувствовать хороший слог и поэзию, красиво писать и играть на цине. Им восхищались даже сестрицы и в шутку предлагали бросать свои приходы и расходы и работать вместе с ними. — Но молодой господин не слышал… Моя мать в свое время была одним из лучших музыкантов Юньпина!       Наговорить глупостей ему помешали, принеся вино. Мэн Яо, изящно придерживая рукав, наполнил им нефритовую пиалу и протянул мужчине. Тот выпил залпом и подставил снова. Пока он пил, Мэн Яо сумел успокоиться. — А таким ты мне больше нравишься, — спокойно произнес мужчина. — Сразу видно, не эти послушные девочки: “да, господин, как угодно,господин, не хотите слушать, господин, тогда поиграем в упавших фениксов”. Я не хотел тебя обидеть. И верю, что ты действительно можешь играть. Меня тоже когда-то учили, веришь?       Мэн Яо посмотрел на протянутую к нему широкую ладонь с выступающими костяшками. Эту руку легко можно было представить на рукояти меча, на поводьях коня, сжимающую штандарт. Но не с кистью, не на струнах циня.       Мужчина поднялся, подошел к циню и сел перед столиком. Руки, на удивление, он поставил совершенно правильно. Струны отозвались прикосновениям, Мэн Яо узнал самую простую последовательность нот, которую играют все начинающие. Он сам когда-то повторял ее до судорог в пальцах.       Мужчина удовлетворенно кивнул и вернулся на свое место: — Вот так. А я знаю одного человека, рядом с которым наша с тобой игра не более, чем эти упражнения для начинающих. Он немного младше тебя. Но в его руках гуцинь заставляет трепетать, замирать и плакать все три мира.       Мэн Яо вместо ответа налил ему еще вина.       Внутри отозвалось неприятное чувство. Он знал, что далек от совершенства, что ему не хватает практики, и что есть более искусные музыканты, было слышать совсем не обидно. Обидно было слышать особенные нотки в голосе мужчины. Кем ему приходился талантливый музыкант? Возлюбленным, которого он не мог коснуться?       Был ли он похож на Мэн Яо? Не из-за сходства ли его выбрали? — Почему молодой господин бросил играть? — Потому что не хотел тратить жизнь на то, в чем не вижу смысла. — Молодой господин говорил о ночных охотах… он заклинатель? Не будет ли наглостью спросить его имя?       Мужчина рассмеялся: — А ты наблюдательный. И нравишься мне все больше. Да, я заклинатель. Меня зовут… э… Фэн. Фэн Хуа.       Мэн Яо быстро перебрал в голове более-менее известные кланы. Имени Фэн он сразу вспомнить не мог. Каких-то клановых знаков на одежде Фэн Хуа не было, но это было объяснимо: кто пойдет в бордель в такой одежде? Ну, кроме некоторых глав орденов, не будем показывать пальцем. Вполне возможно, он просто не стал брать фамилию клана в качестве своей.       Хотя манера поведения была… властной. Не из простых заклинателей был Фэн Хуа. Это было даже… интересно.       Мэн Яо осторожно положил ладонь ему на колено, чувствуя тепло тела через плотную ткань одежд. Так же осторожно, словно проверяя границы, скользнул выше. Фэн Хуа не возражал, его прищуренные глаза смеялись, на щеках выступил легкий румянец от вина. Он выпил слишком мало, чтобы опьянеть, но чувствовал себя заметно свободнее.       В голову пришла неожиданная мысль, и Мэн Яо убрал руку. Так же изящно налил вино в пиалу. Но вместо того, чтобы снова предложить его Фэн Хуа, выпил залпом и прижался к губам заклинателя.       Часть вина пролилась, потекла по щеке, часть попала в рот Фэн Хуа, поцелуй опьянил во всех смыслах, и Мэн Яо только охнул, чувствуя, как его сжали в объятиях. Он не мог забыть, что с ним сделали, не мог забыть, что за эту ночь будет заплачено серебром, и все же он не мог избавиться от легкой дрожи.       Эти плечи нельзя было не хотеть обнять — Мэн Яо не жаловался на свои силы, но мышцы, перекатывающиеся под его ладонями и пальцами, были тверже камня. Эту шею нельзя было не целовать — покрытую загаром, с бьющимся горячим пульсом, пахнущую ветром, свободой ночных охот, чужой далекой жизни. Этот пояс нельзя не развязать, чувствуя под ним такие же твердые мышцы напряженного живота…       Шелковая накидка соскользнула на пол, когда Фэн Хуа подхватил его на руки. Мэн Яо обхватил его за шею, а затем его вжали в мягкую постель. Второй поцелуй заставил его задыхаться: жесткие раскаленные губы заклинателя впивались в его собственные, язык скользил во рту, словно Мэн Яо уже имели.       Потом губы переместились на шею и он мог только стонать, стараясь распутать слои одежды на заклинателе. Когда-то давно он мечтал, что найдет кого-нибудь, кто разделит его взгляды. И они будут медленно снимать друг с друга одежду, наслаждаясь каждым мигом возбуждения.       Фэн Хуа напоминал ураган: одно мгновение — и вот уже нижние одежды смяты и распахнуты, жесткие пальцы, покрытые мозолями от оружия, сжимают соски, посылая мурашки по телу Мэн Яо, скользят по бокам, по бедрам. Фэн Хуа ненадолго отпустил его, садясь на постели и сбрасывая с себя чаошэн. Мэн Яо издал протестующий возглас и потянулся к нему. Ему хотелось самому раздеть заклинателя, постепенно обнажить это тело, восхищаясь каждой чертой. Фэн Хуа рассмеялся, но не протестовал, пока Мэн Яо стягивал с него шэньи и чан. Не возражал, позволяя как завороженному водить кончиками пальцев по груди и плечам, обводить мышцы на руках, отслеживать каждый шрам, оставшийся на смугловатой коже. Мэн Яо хотелось провести губами по каждому — словно прикоснуться к той жизни, которой жил Фэн Хуа, забыть на мгновение о том, что находится за дверями их комнаты.       Стягивая штаны, последнее, что осталось на Фэн Хуа, Мэн Яо невольно затаил дыхание. За свою первую ночь он испытывал изрядное опасение. Что, если он просто не сможет? Что, если его просто порвут? К его облегчению член Фэн Хуа — уже поднявшийся, с темной головкой — оказался вполне нормальных размеров. Гладкий на ощупь, приятно ложащийся в руку — совсем иначе, чем если ласкать себя…       Фэн Хуа издал тихий гортанный стон и снова опрокинул его на постель. Его пальцы были больше, чем у сестриц, но масла оказалось достаточно, чтобы они проскользнули в тело Мэн Яо. А еще они были длиннее и почти сразу к ощущению заполненности добавилось потягивающее чувство возбуждения: Фэн Хуа прикасался к какой-то точке внутри.       И все же проникновение даже после двойной подготовки не было легким: Мэн Яо кусал губы, цеплялся за простынь, за руку Фэн Хуа, мучительно пытался держать лицо — “наши гости любят, чтобы мы улыбались” — и смотрел, как на лбу заклинателя бисеринками выступает пот. Все же выдержка Фэн Хуа была невероятной. Когда его бедра наконец прижались между раскрытых бедер Мэн Яо, щеки заклинатели пылали, на руках вздулись вены. — Господин...должен быть… невероятно хорош в медитации… — Мэн Яо попытался улыбнуться, наконец разжимая трясущиеся пальцы и пытаясь обнять его за шею. — Отвратительно плох… — голос Фэн Хуа звучал хрипло и низко, отдаваясь в низу живота. — Зови меня по имени. — Как скажет моло… Фэн Хуа.       Первый толчок, казалось встряхнул весь дом до самого основания, не только его тело. Мэн Яо постарался не разжимать рук и, глубоко вдохнув, выдохнул воздух со стоном. Фэн Хуа слегка куснул его за шею: — А я только недавно хвалил тебя… В первый раз ты не увидишь звезды и фениксов. А я хочу настоящего тебя.       Мэн Яо второй раз подавил желание расхохотаться: приходить за искренностью в бордель? Хотя, может быть, ему действительно нужна искренность? Настоящие крики боли, слезы, мольбы остановиться? Но что делать тогда Мэн Яо, если неприятные ощущения есть — но не настолько, чтобы кричать? Что делать, если он постепенно привыкает и ему не хочется плакать? Что, если Мэн Яо не хочет, чтобы Фэн Хуа останавливался?       Он старался расслабиться — так становилось легче терпеть, — старался поймать ритм толчков — так возникало приятное щекочущее ощущение. Слегка царапал широкую спину, покрытую потом. На самых сильных толчках приходилось ловить ртом воздух, но это было даже возбуждающе. Дыхание Фэн Хуа становилось все более хриплым, все более частым, пока не оборвалось коротким стоном.       Мэн Яо ощутил внутри легкую пульсацию, но только крепче сжал руки и ноги, словно Фэн Хуа тотчас мог исчезнуть из его объятий.       Но тот был более чем настоящий: тяжелый, разгоряченный, мокрые волосы липнут к спине и щекам. Фэн Хуа приподнялся на локте, выскальзывая наружу, и поцеловал его: нежно, долго, тягуче. Мэн Яо почти поверил, что это — по-настоящему.       Сильная рука погладила его бедро, коснулась наполовину вставшего члена. Мэн Яо замер, ожидая, что дальше будет делать Фэн Хуа. Да, он сам не кончил, но…       Но когда Фэн Хуа наклонился и лизнул его по всей длине, Мэн Яо от потрясения не смог даже возразить. — Молодой… Фэн Хуа, — попытался позвать он, когда голос вернулся.       В ответ тот хищно улыбнулся: — Ты мой на эту ночь. Так что я могу делать все, что хочу.       И Мэн Яо потерялся в прикосновениях его рук и губ. Возбуждение пришло так неожиданно и остро, что было почти больно. Фэн Хуа едва ли умел больше, чем он сам, но все равно его ласки заставляли голову кружиться, в том числе и от невероятности происходящего. В голове плыл блаженный туман, Мэн Яо стонал от каждого влажного поцелуя, от каждого прикосновения шершавых пальцев.       Пока ему не показалось, что в голове вспыхнул новогодний фейерверк. По телу растекалась ленивая истома, бедра все еще подрагивали. Фэн Хуа, вытиравший с рук его семя, выглядел довольным, словно сам кончил второй раз.       А Мэн Яо с удивлением понял, что из уголков глаз стекают слезы. — Я так ужасен? — Фэн Хуа склонился над ним, откидывая за спину перепутавшийся хвост.       Мэн Яо отчаянно замотал головой. Сам он невольно подумал о своей матери.       Плакала ли она так же, проводя ночи с главой Цзинь? Зная, что все, что у них есть, — эти ночи? И больше ничего не будет?       Потом — да, потом она плакала часто, когда думала, что Мэн Яо не слышит. — Чай, должно быть, совсем остыл, — выдавил из себя он.       Фэн Хуа на мгновение озадаченно замер, потом рассмеялся: — Сейчас я готов выпить его даже холодным и прямо из чайника.       Мэн Яо осторожно сел. Внутри тут же неприятно потянуло, но он заставил себя дойти до столика, стараясь двигаться красиво. А потом продемонстрировал Фэн Хуа чайник: — Желание молодого господина еще в силе?       Фэн Хуа сощурился, откровенно разглядывая его: — Молодой господин готов пересмотреть свои приоритеты. Иди сюда. Вместе с чаем.       Мэн Яо послушно подошел. Чего он не ожидал — того, что Фэн Хуа будет слизывать чай с его поясницы, а потом долго выцеловывать позвоночник от самого основания шеи до ягодиц. Это было… приятно.       Поплакать он действительно успеет потом. От этой ночи Мэн Яо собирался получить все, что мог. И радоваться, что, в отличие от Мэн Ши, не подарит однажды Фэн Хуа ребенка.       Утром он первым покидал комнату. Спящий Фэн Хуа только откатился в сторону, когда Мэн Яо с неохотой вывернулся из-под тяжелой руки, обнимавшей его. — А-Чэнь, неужели так обязательно следовать твоим правилам? — сонно пробормотал Фэн Хуа. — Хоть сегодня дай поспать…       Мэн Яо поспешно натянул на себя одежду, с трудом попадая в рукава и штанины, и выскользнул за дверь. Пожалуй, сегодня госпожа обойдется без него. Ему нужен хотя бы один день. Ему нужна будет вся жизнь, чтобы забыть Фэн Хуа.       И все же через несколько лет Мэн Яо пришлось вспомнить эту ночь.       Его руки механически вытирали меч от крови вэньских солдат каким-то лоскутом, рядом проверял струны отряд адептов Ордена Гусу Лань, а в голове безжалостно складывалась мозаика.       Весь бой за спиной слышался низкий и грозный рокот гуциней: адепты поддерживали защиту отрядов из Цинхэ Не. И Мэн Яо не мог не согласиться, что своим оружием они владеют поистине непревзойденно.       “Этот человек играет так, что трепещут все три мира”, сказал ему несколько лет назад Фэн Хуа, говоря о Лань Ванцзи, младшем брате главы ордена.       “Можно хотя бы сегодня поспать?” спрашивал Фэн Хуа, зная, что в Гусу встают в пять часов утра. И называл главу ордена “А-Чэнь”.       Фэн Хуа забросил игру на гуцине, не считая нужным тратить на нее свою жизнь.       Потому что жизнь главы Не могла оборваться в любой момент: от чужого меча, на ночной охоте, от искажения ци.       Фэн Хуа, Не Минцзюэ, человек, которого Мэн Яо так и не смог забыть.       Новая жизнь, которую Мэн Яо хотел начать после того, как от него отказались в Ланьлин Цзинь, вдруг показалась странным, нереальным сном. Все его старания показались чем-то… бесполезным. Хотелось открыть глаза, и чтобы над головой — потолок маленькой комнаты в Юньпине, днем — бесконечные цифры, вечером — любоваться лотосами в лучах заката. Под ребрами свернулся холодный душащий комок. — Эй, по имени Мэн! Тебя хочет видеть глава Не!