End POV Фред.
Глава 20. За любовь
8 ноября 2021 г. в 21:56
Примечания:
Продолжаем арку Фреда.
Спустя пару часов, когда алкоголь выветрился из головы, а ноги обрели устойчивость, я вернулся в штаб-квартиру. Получил гневную затрещину от матери, которая только и причитала о том, что с возрастом мозгов у меня не прибавилось. Отцу, занятому работой, моё раскаяние показалось неискренним и откровенно бесполезным, неспособным исправить ситуацию, в которой семья, уже похоронившая без вести пропавшего ребёнка, не надеялась на его возвращение.
Самое страшное ждало меня в пыльной комнате под чердаком. Дверь была приоткрыта, а внутри было темно и тихо. На первый взгляд Джорджа в комнате не оказалось, но, внимательнее осмотревшись, я заметил его силуэт в узкой щели между тёмными шторами. Он сидел на своём излюбленном месте — широком подоконнике окна, выходящего на площадь Гримо.
— Ты простишь меня? — я аккуратно прикрыл дверь и неспеша подошёл к окну.
Джордж любил сидеть здесь отгородившись от мира, всякий раз, когда ему что-то не нравилось, и глупо было бы полагать, что сейчас будет иначе.
— За что?
Я отодвинул тяжёлую ткань, но Джордж даже не оторвал взгляда от книги. Не став нарушать уютную атмосферу его маленького мирка, я ещё плотнее задёрнул шторы, оставляя нас наедине. Или самостоятельно загоняя себя в ловушку, тут уж как посмотреть.
— За то, что я сделал, — я отёр пальцем край подоконника, а Джордж лишь удивлённо вскинул брови, но от книги по-прежнему не оторвался.
Чувствовал ли я себя виноватым действительно настолько, чтобы извиняться? Возможно, нет. Я прекрасно понимал, что послужило поводом к необдуманным действиям, и прекрасно знал, кто сподвигнул меня на опрометчивый поступок, за который вся семья теперь с неделю будет бросать на меня тяжёлые взгляды. Однако я не понимал, почему Джордж поступил так в той ситуации. Тем более что поводов меня избегать я не давал; следил за словами, эмоциями и не позволял себе лишней близости. Но чтобы узнать истинные причины его необычного поведения, необходимо сгладить те углы, которые я сам же выстроил. А для этого полагалось извиниться.
— За бестолковость.
Я прикинул в голове, насколько точно это слово описывает всю безалаберность моего поступка, но, видимо, в точку не попал от слова «совсем». Джордж не обратил на меня ни малейшего внимания.
— За упрямство? — Складывалось такое впечатление, что я пытаюсь отгадать то единственное слово, которым меня может описать мой брат. — За глупость.
А вот здесь уже теплее: Джордж едва заметно дёрнул головой и коротко недовольно выдохнул, сообщая этим, что глупости-то мне уж точно не занимать.
— За жестокость.
И это тоже правда. Мама ещё на кухне высказала мне в лицо всё, что думает: о том, как переживала, о том, как отец не находил себе места, о том, как нервничал Джордж, единственный раз появившись дома за все двадцать часов, о том, что раз уж я наплевательски отношусь к себе, то пожалел бы хотя бы семью.
Джордж продолжал сидеть тихо, буравил взглядом книгу, будто бы читая. Но я уверен, даже если глаза его бегали по строкам, в голове была абсолютная каша из информации, попросту ненужной в данный момент. Он то и дело облизывал пересохшие губы, поправлял волосы, потом ерошил чёлку и снова поправлял. Всем своим видом он демонстрировал мне как недоволен, измучен и, главное, обижен. Вот только вместо раскаяния его вид нахохлившегося воробья вызывал во мне смесь эмоций из умиления, любопытства и смелости, а ещё лёгкого чувства раздражения.
— За любовь, видимо, — самому себе, отворачиваясь. Тихо. На выдохе. И я едва не прикрыл рот ладонью, поражаясь собственной беспечности.
Как легко мы теряем самообладание в ситуации, когда человек, которого мы любим, не обращает на нас внимания. Мы готовы говорить что угодно, творить самые невообразимые, немыслимые глупости только ради внимания, толики призрачной заинтересованности в нашей личности. И неважно, что потом мы можем утратить благосклонность раз и навсегда просто потому, что совершили глупость под действием безразличия.
Джордж, наконец, отвлёкся от чтения и поднял на меня спокойный взгляд. Его глаза совсем немного отражали серость пасмурного неба, и их яркая зелень превращалась в затемнённое затёртое стекло. Его взгляд был уставшим, совсем немного злым и печальным. Сейчас Джордж выглядел так, что за свою оплошность мне действительно захотелось искренне извиниться.
— За любовь? — он нахмурил брови, а спустя пару секунд стал массировать переносицу, — Фред, не пойми меня неправильно. Я не против ваших с Анджелиной отношений, но ты забываешь, что сейчас война и тебе не стоило бы так поступать. Даже не со мной, — Джордж выставил ладонь у меня перед лицом, призывая молча слушать дальше.
С какой такой стати Джордж уверен в моих отношениях с Анджелиной, стоило бы, наверное, разобраться, ведь я ясно дал ему понять, что мы с ней расстались ещё тогда, когда это и случилось.
— Ты сам-то лучше, что ли? — слова вырвались сами собой, и как только Джордж затих, поражённый моей наглостью, то, усмотрев возможность высказаться, глубоко сдерживаемая обида дала о себе знать. — Тебя-то вообще куда понесло с этой девкой? Тебе не показалось подозрительным, что она, якобы случайно появилась в переулке? Или каждая особа, уделившая тебе каплю недвусмысленного внимания может рассчитывать, что ты послушным пёсиком, виляя хвостиком, пойдёшь за ней куда она скажет? В таком случае, у меня плохие новости для тебя, Джордж!
— Ты нормальный вообще? — он поморщился. — Анджелина, по твоим заверениям, тоже появилась в Косом случайно.
— Ах, значит теперь ты в это веришь? — я всплеснул руками. — Ну прекрасно! Поверил бы раньше и не пришлось бы по Лондону таскаться. Посмотрите на него! Ты в упрёк мне ставишь её присутствие в магазине, но своё поведение как не нормальное в упор не рассматриваешь!
— Фред, я почти сразу вернулся!
— Да какая разница? Ты же ушёл! Почему я не мог поступить так же?
— Сколько меня не было? Три, — Джордж обозначил цифру пальцами перед самым моим носом, — Три, чёрт подери, минуты, Фред! Тебя не было двадцать часов! И в конечном итоге, прости конечно, но именно твоя бестолковость переполошила всю семью! Ай, — он махнул рукой и отвернулся к окну, — Чего ради я распинаюсь? С тобой всегда так. И никакие ссоры не исправят…
— Всегда так, это как?
— Научись сначала думать, а потом делать. А то у тебя вечно всё наоборот, — Джордж мазнул пальцем по запотевшему стеклу и затих.
И каким, интересно, образом прикажете мне хладнокровно рассуждать, взвешивать все за и против, когда сердце разрывает от невообразимой боли и ревности? Будь у меня возможность сто раз подумать, прежде чем аппарировать тогда из магазина, я бы подумал. Но едва ли на это находятся силы, когда в голове гудит, в ушах бурной рекой шумит собственная кровь, а пульс барабанит самую малость чаще, чем после адреналинового шока.
Я шумно вздохнул, вгляделся в темнеющее над крышами домов небо, которое грозило за один день разлить по земле, наверное, месячную норму осадков.
— Ты бы о родителях хотя бы подумал, — продолжил Джордж совсем тихо, — Перси играет в неверующего, Рон пропадает чёрт знает где. Так теперь ещё и тебе захотелось поиграть в прятки. Что, если бы ты погиб? Загремел к пожирателям? В действительности пропал без вести?
В моей голове одна за другой рисовались правдоподобные картинки рыдающей семьи, и эти мысли вспороли сознание острым скальпелем, с болью, словно позабыв об анестезии. Единственное, что я имел возможность сделать в этот момент — виновато опустить глаза в пол. Я не понимал мотивацию Джорджа, да это стало и неважно, ведь я чётко осознал, что поступил как кретин не только по отношению к нему как к брату, но ко всей семье в целом — заставил их волноваться, в то самое время как Перси и так взбудоражил всех своим лютым приступом неверия, а младший Ронни рискует жизнью каждый день.
— У нас война на носу. Все и так на взводе…
— Война, война, — я заставил Джорджа подвинуться и сам с ногами забрался на подоконник. — Не ты ли кричал на меня, что я зациклился, — выпалил я, прекрасно понимая, что речь сейчас о разных вещах.
Думать прежде, чем говорить или делать. Казалось бы, такое простое правило. Но кто меня опять за язык тянул?
— Вот уж молчи! Мы совершенно о разном говорим! Если ты захотел отвлечься, то выбрал просто отвратительный способ. Всё же было хорошо... — будто читая мои мысли, возразил Джордж и захлопнул книгу.
— Ага, пока ты не решил прогуляться, — я недовольно скрестил руки на груди, а Джордж вздохнул, устало провёл ладонью по лицу и опустил взгляд.
— Когда ты исчез и не вернулся спустя час, я забеспокоился, — Джордж оторвал от рукава своей рубашки короткую нитку. — Через два часа я уже по третьему кругу расспрашивал о тебе всех наших друзей. На пятом часу я сбился с ног, ища тебя по Лондону. Как ты думаешь, Фред, — он посмотрел мне в глаза, а внутри меня разгорелось пламя, в котором можно было сжечь вселённую за какие-то доли секунды, новые вселенные можно было создать и спалить их же заново. — Что я делал, когда прошло десять часов? — Джордж облизнул губы. — И о чём я думал, когда прошло пятнадцать часов?
Джордж снова отвернулся к окну. В его глазах едва заметно блестела обида, а дрогнувшие губы отразили боль, с которой он, наверное, возвращал себя к тем страшным мыслям, что прокручивал в голове несколько часов назад. Он отложил книгу, а лбом коснулся оконного стекла.
— Ты хоть представляешь, — Джордж шумно, рвано выдохнул. — Что я чувствовал, когда увидел, что ты, оказывается, у Анджелины? — он усмехнулся, но скорее нервно, плотно сжимая зубы.
— Джордж, я… — моя рука сама собой потянулась к его штанине, я дёрнул его, притянул ближе, заставляя обратить на себя внимание. — Я правда не хотел. Оно само собой же…
Где все те аргументы и уверенные фразы, которые я прокручивал в голове, будучи убеждённым, что с лёгкостью смогу парировать любое обвинение? Все они превратились в ничто, набор разрозненных слов и фраз, местами походящих на блеяние несмышлёного барана — пустые оправдания, подобные детской неуверенности. Я не умею возразить ему, не могу внятно объясниться, если его взгляд наполнен пугающей досадой и колким непониманием.
— Вот что творилось в твоей дурной голове, когда ты аппарировал из магазина? Ладно, чёрт с ним с магазином! — он мотнул головой, распаляясь всё сильнее, — О чём ты только думал, гоняя меня кругами по Лондону? Путая пространственный след, сбивая меня с толку? О чём, чёрт подери, ты думал? — он почти кричал, но застыл вглядываясь, в мои совершенно глупые глаза. — У тебя что, ни разу не промелькнуло мысли, хотя бы крошечной, Фред, что ты первый раз в своей жизни, что-то действительно делаешь неправильно? — Джордж смотрел на меня и, наверное, сам не хотел верить своим же выводам.
Простая истина: ты первый раз в своей жизни что-то делаешь неправильно.
Джордж никогда раньше не говорил таких слов. Все самые безбашенные шутки всегда заканчивались только тем, что мы с ним веселились до тех пор, пока от смеха не начинала болеть голова или разъярённая матушка не выписывала нам порцию стандартных подзатыльников. И даже любые мои крайне неадекватные выходки не находили такого осуждения в его глазах, как сегодня. Фантастически непривычное чувство, когда даже тот, кто поддерживал меня всю жизнь — осуждает. Ещё более странным я находил тот факт, что благодарен ему за желание вправить мозги в моей соломенной голове.
Чувствовали ли вы когда-нибудь себя так, словно петардой оторвало пальцы? И вот вы смотрите на свою окровавленную руку, пытаетесь понять, что здесь происходит, пытаетесь понять, почему рука, словно охваченная пламенем, не горит, но вокруг всё равно пахнет палёным волосом и обугленным мясом. Всё звенит, пальцы не гнутся, а на землю льётся кровь. В глазах мутнеет, но ты до сих пор не можешь понять, из-за чего. А если бы рука и в правду горела, стало бы легче? Возможно.
Когда горит душа, разорванная в клочья петардами слов, мыслей, отголоском взрывной волны собственного абсурдного поступка, я бы предпочёл быть объятым пламенем, всепоглощающим, таким, в котором всё живое исчезнет, прежде чем человек, которого ты любишь, успеет произнести твоё имя.
— Фред?
Имя озвучено. Костра не случилось. Тело и душа всё ещё живы, но продолжают биться в агонии.
Бесполезно искать себе оправдание, когда первопричина моей бестолковости сидит здесь, напротив и смотрит мне в глаза так, словно пытается отыскать там часть той самой одной на двоих души, чтобы понять, в какой момент ему не удалось проконтролировать растущую во всю силу безответственность. И, возможно, Джордж уже сам себя винит за то, что недоглядел, пропустил какую-то мелочь, не спросил, не узнал.
Не понял?
В самом деле и хорошо, что не понял. Ведь сейчас, мне приходится извиняться только за то, что я поставил на уши всю семью, за то, что я безголовый болван, каких поискать, и ни за что более. Мои слова и чувства не станут причиной разногласий, которые рассекут нашу жизнь и сделают нас чужими. Я более чем уверен, что моё признание не закончится ничем хорошим. Я не хочу терять его. Ведь это словно вырвать сердце и наивно полагать, что я смогу жить дальше. Джордж моя сущность, жизнь и вселенная. Он всё, чем я дышу.
— Прости меня, — я взял его за руки. — Прости меня. Прости, — и опустил голову, потому что в глазах с каждой секундой мир расплывался подобно нечёткому калейдоскопу, — Джорджи…
— Прекрати, Фред, — Джордж выдернул одну руку, погладил меня по голове и зарылся пальцами в волосы на затылке. — Сколько бы я не злился, я рад, что всё закончилось хорошо.
Было обидно. Не столько из-за поступка Джорджа или собственной глупости, сколько из-за понимания, что я никогда не смогу признаться ему. Я не в силах буду сделать шаг в эту бездну, неизвестность, где ценой для пары слов будет вероятное молчание на все оставшиеся годы. Это страшно. Но страшно не только признаться, а промолчать и пожалеть, в конце концов. Потом корить себя за слабость, винить за неуверенность, за непонимание его характера. Ведь за столько долгих лет я так и не смог понять Джорджа настолько, чтобы быть стопроцентно уверенным в его реакции на мои чувства. Я не знаю, как он отреагирует. И поэтому становится до безумия невыносимо от мысли, что я и вовсе не знаю Джорджа.
— Всё хорошо, — его голос стал тихим, совсем мягким, — Просто пообещай мне, что больше не будешь так делать, — он продолжил гладить меня. — Что не оставишь меня, — а у самого голос дрожит, — Просто пообещай, и я поверю тебе в любом случае.
— Я никогда не брошу тебя, — чуть влажными от слёз губами, я прикоснулся к костяшкам его пальцев. — Обещаю.
Я пообещаю тебе всё, что захочешь — только попроси. Только подумай, и я исполню любую твою прихоть, желание, каприз. Вывернусь наизнанку, переверну мир вокруг нас. Всё ради тебя. Ради тех мгновений, когда мне кажется, что мои чувства взаимны, когда я благодарен тебе за доброту и снисходительность, с которой ты не замечаешь противоестественной мне нежности в прикосновениях, глупой влюблённости в глазах и преданной любви в сердце. Ради тех моментов, когда ты улыбаешься так тепло и мягко, так по-детски заразительно и по-взрослому терпимо, когда заставляешь даже сквозь слёзы улыбаться вместе с тобой.
Я люблю тебя, Джордж.
И когда-нибудь я найду в себе силы сказать эти слова.
Примечания:
Здесь я считаю нужным закончить арку Фреда. В следующей главе мы снова вернёмся к послевоенным событиям. Ведь впереди буря.