Кода к 1.06

*** Баронесса Урсула Бонадео после посещения церкви, как и ожидалось, проследовала в личные покои, где с помощью служанок переоделась в домашнее платье и после этого дала каждому из слуг различные поручения. Она была взволнована сегодняшней встречей с Чезаре Борджиа на рыночной площади, где настойчивый кардинал регулярно сталкивался с ней, раз за разом увлекая для общения в темный переулок. Судя по легкой мечтательной улыбке, что изогнула ее губы, скоро должна была последовать полнейшая капитуляция и сдача ключей от сердца женщины торжествующему победителю. Микелетто знал, что крылось под желанием остаться наедине с собой, и еле сдерживал беснующегося внутреннего зверя, чтобы не начать кровавую бойню прямо при свидетелях. Вместо того чтобы заниматься личными делами, как приказал его хозяин, он проник в дом Бонадео и скрывался за колонной в комнате баронессы, оставаясь незаметным для посторонних глаз в ожидании удобной минуты, чтобы выполнить намеченное. Строго говоря, то, что он тут находился, приравнивалось им к личным делам — важным и не терпящих отлагательств, так как малейшее промедление или нерешительность было опасным. Баронесса не могла оставаться на одном месте: видимо, жгучие поцелуи молодого кардинала растревожили ее покой. Она ненадолго задержалась перед окном, в задумчивости провела рукой по резаной спинке кровати и, наконец, села возле зеркала. Молва говорила, что ее добродетель могла соперничать лишь с ее грацией и изяществом, но Микелетто не понимал, почему Урсулу Бонадео считали красивой. Ценилась ли тонкая кость или благородные черты лица, кожа белее жемчуга и нежнее персика, женщина все равно напоминала тусклый, невзрачный рисунок выцветшими на свету красками. Шлюха с лошадиным лицом, пытающаяся убедить себя в собственной невинности, которая сначала поманила и согрешила, а потом раскаялась и отреклась. Микелетто прислушался: через приоткрытое окно во двор донесся приглушенный крик со стороны кухни — переполох, вызванный подброшенной змеей, должен был привлечь внимание снующих туда-сюда мимо комнаты баронессы слуг, и дать тем самым ему около двадцати минут на приватный разговор и уверенность, что их никто не побеспокоит. Пришло время действовать: женщина даже не успела вскрикнуть, когда Микелетто возник у нее за спиной и зажал ей рот рукой. Она часто задышала, не смея пошевелиться — острый клинок, вгрызавшийся в шею, обещал научить покорности. Искушение звенело в ушах: надавить чуть сильнее, и алая, не голубая кровь хлынет потоком, и, святой отче, до чего приятно погружать тончайшее лезвие в мягкую, податливую плоть. Микелетто, взглянув на собственное отражение, поморщился: взращенная с детства благодаря стараниям отца нелюбовь к себе давала отголоски, так зачем зря портить настроение разглядыванием самого себя, словно он смог бы похорошеть из-за этого занятия, когда можно получить столько удовольствия от игры с мышкой? Он наклонился к маленькому, аккуратному ушку женщины и выдохнул: — Т-ш-ш-ш, успокойтесь. Сейчас я буду говорить, а вы — слушать и кивать. Если мне понравится ваше поведение, то я дам вам возможность высказаться. И лучше не стоит делать опрометчивых поступков, ведь вы должны были уже убедиться в моих способностях, — хотя бы тот факт, что буквально пару минут назад комната была переполнена галдящим служанками и никто не почувствовал присутствие чужака, говорил о многом. — Все ясно? Кивните, если поняли. Баронесса, превозмогая мелкую дрожь, сотрясавшую ее, медленно склонила голову. В глазах перепуганной женщины плескался суеверный ужас: Микелетто сейчас — дьявол во плоти. Смешно, до чего ее легко было просчитать. Чем же она заинтересовала господина? — Нет, вы ошибаетесь, я не вор, которому нужны драгоценные безделушки. Не насильник, возжелавший аристократку, — бывало и такое, поэтому слова Микелетто не были пустобрехом. Однажды погрязший во взятках флорентийский судья нанял Микеллето, чтобы тот похитил дочку одного знатного купца для своих постельных утех. Чтобы провернуть дело, пришлось долго готовиться: сначала изучить планировку дома и заручиться поддержкой обиженного хозяином свинопаса, потом очаровать горничную молодой сеньоры, и с ее помощью отвести опоенную снотворными травами девушку в лапы старому развратнику. Микеллето получил три кошелька монет и отличного коня, а зажравшийся боров — прекрасную рабыню. Что же касается служанки-предательницы, то отыграв свою роль, она была уже не нужна. Микеллето не разбирался в искусстве, но с младых лет оценил красоту чужой смерти: после его ухода горничная лежала на своей кровати с перерезанным горлом, словно фарфоровая куколка, и простыни стали алыми от крови. Он никогда не оставлял следов, которые могли бы привести к нему. — Вы меня в этом плане не привлекаете, более того, я нахожу слухи о вас сильно преувеличенными, — Микелетто оскалился, отвечая на невысказанную, но вполне предсказуемую мысль баронессы. — И нет, я не способен проникать в человеческое сознание, ваши глаза мне обо всем говорят. Интересно, о чем говорили глаза самого Микелетто? Видит ли Урсула Бонадео в них звериную одержимость, очарованность зверя — зверем? Чувствует ли, как пульсирует в Микелетто глухая ревность и злоба, грозящие вылиться в кровавую резню? Микелетто нашел более изящный способ устранить соперницу: Чезаре Борджиа вынуждал его действовать непривычно — он не должен был догадаться, что его слуга позволил себе вмешаться в господские дела. — На самом деле, у меня лишь одно легко выполнимое предложение, — промурлыкал Микелетто баронессе. — Я сохраняю вам жизнь, а вы более не обременяется своим обществом кардинала Чезаре Борджиа. Так просто: всего лишь короткое «да», и жизнь Микелетто станет легче. Если понадобится, он с удовольствием вырвет из глотки Урсулы Бонадео согласие. — Я знаю, о чем вы подумали. Конечно, можно сейчас согласиться с моим требованием, а потом позвать стражу и детально описать мою внешность. Поделиться своим беспокойством с самим кардиналом, чтобы он предпринял все необходимые меры по поимке преступника, — Микелетто не любил много говорить, но в данной ситуации приходилось: в обращении с женщинами нужно произнести много слов, прежде чем они поймут. — Но вы ведь понимаете, баронесса, даже если весь Рим бросится на мои поиски, ночь укрывает и защищает каждого своего ребенка и, увы, она же лишает жизни тех, кем недовольна. Не вынуждайте меня демонстрировать дарованную мне природой ловкость, хорошо? Микелетто представил, что Чезаре отдает приказ найти обидчика своей фаворитки, и ему стало смешно. О, в случае чего, он приложит все усилия в поисках, разумеется. — Вы знаете, вести монолог бывает довольно утомительно и скучно. Возможно, вам есть что сказать? Микелетто отвел руку, погладив щеку женщины — та чуть дернулась от унизительной ласки, в которой не было ни капли желания, но тут же взяла себя в руки и стойко вытерпела чужое прикосновение. Урсула Бонадео и не сомневалась: дышать и говорить можно было только по разрешению. — Мне нечего добавить к вашему предложению, — со всем достоинством ответила баронесса. Голос ее дрожал, но она пыталась не показывать столь явно собственный страх. — Могу заверить, что с моей стороны все будет исполнено в точности, как вы сказали. Я одного не могу понять: чего вы добиваетесь, мерзавец? Слово хлесткое, как удар плети во время наказания. Но Микелетто мог выдержать любую пытку, и стон не сорвался бы с его губ на радость палачу. — Вы серьезно рисковали, задавая этот вопрос, верно? Формулируя его таким образом, точнее. Знаете, сейчас мне очень хочется обхватить вашу прекрасную шейку в руках и сжимать до тех пор, пока вы не прекратите дышать, и сцеловывать с губ каждый полузадушенный хрип, а потом изрезать ваше лицо до такой степени, чтобы вас смогли опознать лишь по одежде. Женщина вздрогнула. — И что же вас сдерживает? — Видите ли, баронесса, Чезаре Борджиа из тех людей, кто перегрызет глотку любому за близких людей. К моему сожалению, в какой-то момент он решил причислить вас к этому узкому кругу, хотя причина его благосклонности к вам до сих пор скрыта от меня. Возможно из-за одной молодой особы… — Микелетто задумался на секунду, а потом помотал головой, отгоняя догадки. — Впрочем, сие совершенно не мое дело. Вы — слабое место, от которого нужно избавляться. Вы не достойны такого человека, как он, хотя бы потому, что совсем его не знаете. Хотите, сеньора, я расскажу вам, какой Чезаре Борджиа есть на самом деле? Хоть Микелетто отошел к окну, он мог и без того описать позу и чувства женщины. Урсула Бонадео беспокойно поправляла несуществующие складки на подоле роскошного парчового платья, не сводя глаз с Микелетто, и сердце у нее трепетало. Микелетто даже на расстоянии слышал ее загнанное дыхание. — Окажите услугу, сир. — Безжалостность — его натура. Князь Церкви, чье место скорее на посту гонфалоньера, Чезаре Борджиа перевернет весь христианский мир Италии. С благословения Господа. И с моей помощью. Герцог Гандийский — паршивая свинья среди волков, чей аппетит не насытят одна, две жертвы: Папа Александр VI вместе с сыном и дочерью поглотит всех своих врагов, и лишь тогда их голод успокоится. Микелетто знал, что наступит момент, когда города без крови откроют ворота кондотьерам из папского войска, устрашенные величием имени Чезаре Борджиа. И он также знал, что во время триумфа полководца он сам будет тенью стоять за спиной хозяина, преданный и непоколебимый. Чезаре ядом проникал в кровь, отравлял подобно кантарелле, которым согласно молве так любила пользоваться семья Борджиа, и избавиться от него можно было только с кожей. Микелетто привязан белосахарной цепью, как пес к конуре, и добровольно отдал свою свободу. — Я поняла, почему ваше лицо мне с самого начала показалось знакомым, — внезапно произнесла баронесса. Микелетто до того погрузился в размышление, что на несколько мгновений даже забыл о ее присутствии. — Да? — Вы — слуга Чезаре. Я видела, как после одного нашего свидания он подошел к вам. Вопли из кухни сменились общим смехом — наверное, испугавшая всех змея была с успехом ликвидирована, и теперь весь двор семьи живо обсуждал происшествие и гадал, каким образом уж заполз в их владения. Значит, скоро все разойдутся по своим делам, и его анонимность окажется под угрозой. Но Микелетто не довел до конца свою игру. — Не люблю женщин с хорошей памятью, — скривился он. Положение наемника приравнивалось к положению невидимки — никто не должен знать слуг в лицо. — Похоже, вы в целом женщин не любите. Микелетто лениво подумал, до чего смелеет человек, узнавший, что смерть ему не грозит — подумать только, Урсула Бонадео уже дерзила, находясь под когтями Микелетто. — Вы не правы, сеньора. Я готов преклонить колени перед двумя женщинами, с одной из которых вы знакомы. Это Лукреция Борджиа. Ее я готов защищать так же, как и господина. Лукреция Борджиа, незабываемая, светозарная Лукреция. Микелетто видел в ней отражение Чезаре, а в Чезаре — Лукрецию, ибо брат и сестра словно были близнецами, проросли друг в друга, напитались любовью, поставившую их на грань, на острие ножа. То, что видел Микелетто во взглядах Чезаре на Лукрецию было ему знакомо — это проклятие висело и над ним. — Страшный человек, — почему-то с ужасом произнесла Урсула Бонадео. — Вы — страшный человек! Микелетто пожал плечом: не она открыла первой эту истину. — Скажите, баронесса, мне интересно, каковы же ваши чувства к моему хозяину? — Я находила его самым выдающимся человеком во всем Риме, — сказала Урсула Бонадео, чуть поколебавшись. — И я… я понимала, что мое сердце рядом с ним в опасности, несмотря на его одеяния кардинала. Коротко и по существу — Микелетто понравился ее ответ. Он чуть поклонился, насмешливо, учитывая ситуацию. — Что же, ценю вашу откровенность, баронесса, и в знак своей доброжелательности, готов преподнести вам особый подарок, — Урсула Бонадео была все-таки не глупа: она сразу же напряглась после этих слов, так как интуитивно чувствовала серьезность момента. — Видите ли, сеньора, ваш муж наверняка жаловался на головную боль, начавшуюся три дня назад и продолжавшуюся до сегодняшнего времени, верно? Пожалуй, теперь вы сможете ему помочь и излечить его загадочную болезнь. И советую поторопиться, если не хотите к вечеру стать вдовой. Женщина побледнела и прижала ладонь ко рту. Браслеты на ее запястье тревожно зазвенели. — Вы отравили моего мужа! — Потому что мои намерения серьезны, — кивнул Микелетто. — Я могу добраться до всех ваших близких, если захочу. Надеюсь, теперь мы поняли друг друга, баронесса? — Да, поняли. Пожалуйста… — Тогда повторите, что именно. Я хочу убедиться, что не возникло никакого недопонимания. Урсула Бонадео на секунду прикрыла глаза, и Микелетто с наслаждением услышал визг разрываемой плоти-души, почувствовал соль от кровоточащих ранок и напитался чужой болью. Зверь внутри него удовлетворенно урчал. — Отныне Чезаре Борджиа для меня не существует. Я более не буду искать его общества, а все на все его попытки завязать разговор моим ответом будет лишь презрительное молчание. Я… Мне важен только муж. Микелетто смерил женщину испытующим взглядом и кинул на пол небольшой мешочек с каким-то порошком. Урсула Бонадео немедленно опустилась на колени и прижала противоядие к груди: по ее лицу заструились слезы, а в груди клокотали едва сдерживаемые рыдания. — Не забывайте о своем обещании, сеньора. Микелетто отступил в тень, в свою привычную обитель. Никем не замеченный, он покинул дом Бонадео. *** Когда через неделю его господин, Чезаре Борджиа вслух выказал недоумение и досаду на Урсулу Бонадео, которая вдруг перестала с благосклонностью принимать все его знаки внимания, Микелетто сделал вид, что не понимает, о чем речь. Делить Чезаре Борджиа с кем-нибудь, кроме Лукреции Борджиа, он не собирался.