Слабая сторона.

Бритт был плох во всём, за что брался. Пение? О'кей... это могло бы называться таковым, если бы всецело не напоминало мычание глухонемого медведя в брачный период. К тому же, медведь наверняка был ранен — только так можно было объяснить эти ужасные звуки. Бритту хорошо давался рэп. «Gangsta's Paradise» у них дома был затёрт до дыр. Он также любил все эти обделённые цензурой новомодные тречки, где каждое второе слово приходилось бы “запикивать” соответствующим звуковым сигналом. «T-t-touchin' on my... while i'm touchin' on your's...You know that we are gonna...'cause I don't give a...» У Като уши сворачивались в мелкие трубочки, когда он это слышал. И совсем отвисали, когда он слышал это в исполнении Бритта. Бритт не умел готовить. Совсем. Каждый раз, когда он брался за готовку, он устраивал на кухне самый настоящий погром. Тарелки сыпались из навесного буфета, как тарелочный дождь, яйца падали на пол и разбивались, из ниоткуда возникали самодельные горы из всевозможных формочек, кружек, пластиковых поддонов, разделочных досок, обёрточной бумаги для выпекания и прочей использованной (грязной) посуды, а стол, пол, табурет и футболка Рида неизменно были обсыпаны мукой, сахаром, кондитерским ванилином — а то и вовсе вымазаны джемом. Своей неуклюжестью и вместе с тем усердием Бритт напоминал большого плюшевого медведя, из тех, что дарят девочкам-подросткам в “сладких корзинках”. Като частенько посмеивался над ним из-за этого. Даже парковался Бритт исключительно как мудак. И это было не только мнение Като. Это было всеобщее мнение, в том числе сотрудников газеты Рида, которым с утра приходилось всячески перестраиваться в автомобильном ряду, чтобы объехать роскошную тачку шефа, оставленную где-нибудь по центру служебной парковки “просто потому что”. В такие моменты Бритта хотелось убить. В особенности — Като. Он превышал всё, что только возможно было превысить: банковские лимиты, служебные полномочия, официальную субординацию, общепринятую скорость на дороге, принадлежащую ему власть... Легко было сбиться со счёта, прежде чем довести список его «превышений» до конца. Бритт целиком и полностью состоял из “слабых сторон”. И просто удивительно, как он при таком раскладе смог стать кем-то настолько внушительным и впечатляющим как Зелёный Шершень. Конечно, частью этой славы он был обязан своей газете и её “кричащим” заголовкам (которые продумывал всю ночь накануне публикации). А другой частью — своему великолепному и неподражаемому напарнику, который был крут настолько, что умел абсолютно всё. Бритт не раз сокрушался по этому поводу. — Чувак, у тебя есть хоть одна слабая сторона? — возмущённо восклицал Рид каждый раз, когда его напарник демонстрировал ему очередной свой навык. У Като их было целых две. Плавание и рисование. И если с плаванием всё изначально было предельно ясно, то с рисованием это не так бросалось в глаза. Но, как и в случае с неумением плавать, Като старался никому не демонстрировать своё умение рисовать. Не то чтобы он стеснялся... Просто это было слишком личное. Рисование являлось одной из психологических слабостей Като, о которой не знал никто. С детства у Като не было ничего своего. Он всё время скитался по приютам, а то и вовсе на улице — и оба этих места достаточно доходчиво объяснили ему, что он ничем не владеет. Даже собственной кружки для чистки зубов, которую обычно имеют все дети его возраста в благополучных семьях, у него не было. Он мог носить одежду, которую ему выдавали воспитатели, но он вынужден был её возвращать. Он мог играть в игрушки, в которые играли его сверстники в приюте, но ни одна из них не принадлежала лично ему. На улице у него отнимали последнюю еду и карманную мелочь. Рисование — вот то единственное, чего у него не могли отнять. Като садился рисовать каждый раз, когда ему становилось грустно. Он был замкнутым, молчаливым ребёнком, которого сторонились даже воспитатели, не говоря уж о ровесниках, и рисование было его собственным способом как-то выплеснуть свои эмоции. Все его тайные мысли, обиды, желания и неосуществлённые мечты ложились на бумагу, потому что только ей он мог доверить что-то настолько личное и сокровенное. Больше никому. Он без угрызения совести переломал бы руки любому, кто попытался бы сунуться к нему в блокнот без его ведома. К счастью, подобных желающих не находилось. До тех пор, пока Като не встретил Бритта. Впервые он увидел его, когда возвращался из гаража его отца после очередной починки автомобиля. Вся прислуга и весь рабочий персонал жили в правом крыле фамильного особняка Ридов, и нарушать границы личного пространства хозяев, вторгаясь на их частную территорию, разрешалось исключительно горничной. Садовнику, механику и шофёру показываться в левом крыле было строго запрещено. И Като никогда не нарушал этого правила, но в тот день всё было иначе. Като ни разу не видел сына хозяина лично и знал, как он выглядит, исключительно по фотографиям в газетах, где последний чаще всего фигурировал в пьяных стычках с полицией, на скандальных вечеринках или молодёжных тусовках в клубах. По всем этим (надо сказать — до неприличия часто повторяющимся) заметкам в статьях у Като сложилось о Бритте весьма однозначное впечатление: типичный прожигатель жизни, "папенькин сынок", пользующийся славой, деньгами и репутацией отца с таким остервенением, словно пытался до основания их исчерпать. Наверняка в этом богатом и самодовольном ублюдке не осталось ничего человеческого. Като думал так и в то утро, когда проходил мимо искусственного насаждения в парке Ридов и случайно услышал ссору Джеймса Рида со своим сыном. Он не хотел подслушивать, но голоса были такими громкими, а поблизости больше никого не было... К тому же, Като давно снедало любопытство на тему того, как выглядит настоящий, живой Бритт Рид, из плоти и крови. Он незаметно пробрался к недавно подстриженным садовником розовым кустам и осторожно раздвинул их руками, стараясь не пораниться о шипы. К счастью, его рост позволял ему, пригнувшись, оставаться вне поля зрения ругавшихся. Молодой мужчина в тёмно-коричневом жилете поверх кремового цвета рубашки отчаянно пытался что-то доказать своему отцу, но тот затыкал его на полуслове. — У тебя нет чувства собственного достоинства! Ввязаться в драку с полицией — как же низко ты пал! — Ты хоть немного меня слышишь? Этот тип избивал парня дубинкой посреди проезжей части на глазах у всего народа! Кто-то же должен был вступиться за бедолагу... — И этим "кем-то", конечно же, оказался ты! — А что я мог сделать?! Сидеть и ждать в машине, пока этот урод не превратит парня в фарш? Он отбил ему руку! — И что с того? Может, этот негодяй сам того заслужил! — Это произвол, папа, и тебе об этом хорошо известно. На месте происшествия было около сотни свидетелей, но ни один из них не рискнул встревать. А знаешь почему? Потому что любому дураку в городе ясно, что это коррупция, и связываться с ней не имеет смысла. — Любому дураку ясно, а моему сыну — нет. — Джеймс Рид сжал пальцы в кулаки, пытаясь справиться с гневом. — Ты пользуешься тем, что у тебя есть положение и имя. Но я устал от того, с каким неуважением ты относишься к ним. Думаю, на этот раз я просто позволю судье упечь тебя за решётку суток на пятнадцать, чтобы у тебя было время осознать последствия своих необдуманных решений и стать немного более бездейственным. — Парень попал в больницу из-за этого бездействия, — чуть тише ответил Бритт, перестав хаотично жестикулировать руками в воздухе, и вкрадчиво добавил, надеясь достучаться до отца: — Я единственный, кто смог ему помочь. — Хватит! — рявкнул тот, и Като увидел, как затряслись от злости его плечи. — Хватит. Мне надоело каждый раз слушать одно и то же. Надоело читать о тебе в новостях и заголовках собственной газеты: дескать, "сын успешного предпринимателя и бизнесмена Джеймса Рида покрывает преступника". Что может быть хуже этого?? — Только то, что его отец покрывает коррумпированных полицейских. Звонкий шлепок заставил Като непроизвольно вздрогнуть. Он зажмурил глаза. А когда открыл их, на щеке Бритта уже краснело свежее пятно от пощёчины. Оба мужчины стояли, поджав губы. Наконец, Джеймс Рид молча развернулся и стремительным шагом направился в дом. Только тогда Като услышал, как с губ Бритта сорвался крошечный вздох облегчения, а в его глазах всего на мгновение блеснули слёзы обиды. Като был хорошо знаком этот взгляд: он неоднократно смотрел на него из зеркала собственной ванной. Взгляд одиночки, который вынужден бороться против всего мира, не имея союзника на своей стороне. Это тяжело. А он ещё был таким наивным, что думал, будто у людей, живущих в роскошных домах, не бывает проблем... Като горько усмехнулся над собственным заблуждением, как тут же замер, так как младший Рид посмотрел в его сторону. — Несправедливо, да? — вслух сказал он и отвёл взгляд. Като покраснел до кончиков ушей — менее всего он ожидал быть обнаруженным, тем более в такой момент. — Когда собственный отец даёт такой сраный пример для подражания, чего стоит ожидать от его сына, ха? — Бритт снова посмотрел в его сторону. — Да ладно, не бойся меня. В отличие от своего папаши я не собираюсь распускать руки, так что выходи. По телу Като пробежала легкая дрожь. Он почувствовал, как громко и сильно бьётся его сердце где-то на уровне горла, когда кусты под ногами зашуршали, и он увидел котёнка, выпрыгнувшего на поляну впереди него. Като перевёл дыхание. — Иди сюда, малыш, — Бритт нагнулся и поднял котёнка на руки. — Какой ты хорошенький! Должно быть, твоя мама не в курсе, что здесь расположена частная собственность, раз позволяет тебе тут играть. Это было сказано с такой тонкой иронией, что Като невольно улыбнулся. Он не очень хорошо понимал английский, но зато отлично понимал людей. И то, каким тоном Бритт Рид разговаривал с обычным котёнком, в один момент рассказало ему о двух вещах. Во-первых, этот человек не такой уж и самодовольный ублюдок, каким Като считал его до этого дня. А во-вторых: он далеко не такой дурак, каким видит его отец. Глупые люди не способны иронизировать над собой, особенно в такой плачевной ситуации. И Като почему-то захотелось тотчас исправить эту ситуацию, чтобы у Бритта, наконец, был повод улыбнуться. Но что он мог сделать? Он всего лишь простой механик... — А знаешь, чего бы мне больше всего хотелось? — снова вслух обратился Бритт к котёнку, играя с ним отломленным стебельком травы. — Не крутых шмоток, шумных дискотек, ночных попоек, беспорядочных связей и всего этого... Больше всего мне бы хотелось одной простой вещи. Того же, чего хотят все, по сути. Ну... то есть, большинство из нас, — поправил он сам себя, прежде чем закончить: — Надёжную и верную спутницу, которая бы по утрам варила мне изумительный кофе и приносила в постель. Бритт рассмеялся. — Глупо, правда? Жить в многомиллионном особняке и мечтать о такой ерунде как утренняя чашка кофе. Котёнок солидарно мяукнул. Като подавил в себе улыбку. Надёжную и верную спутницу он обещать не мог, но кое-что сделать было в его силах. С той поры, несмотря на то, что Бритт совершенно позабыл про свои слова, он стабильно каждое утро получал отменный кофейный напиток с чудесным молочным листиком, от вкуса которого сходил с ума. И ему даже ни разу в голову не пришло, что всё это время Като готовил кофе исключительно для него, а не для его отца. Зато одно Бритт понял сразу: Като был очень творческим человеком. Достаточно было взглянуть на тот самый живописный молочный листик в его утреннем латте. Или на искусно сделанные детали его мотоцикла, а также отремонтированных отцовских машин. У Като ко всему был креативный подход. Бритт даже не удивился, когда узнал, что Като рисует. Когда тот впервые показал ему свои рисунки, Бритт был поражён. Его механик оказался настоящим кладезем талантов! И, хотя Като и делал вид, что ему всё равно, Бритт всё же ежесекундно чувствовал на себе его пристальный взгляд и сбивчивое дыхание за плечом — только они подсказали ему о том, что Като на самом деле чертовски нервничает. По этому парню никогда нельзя было утверждать наверняка: даже в самых дерьмовых ситуациях он оставался хладнокровным и невозмутимым, когда Бритт рядом с ним едва не писался от страха. Като блестяще скрывал от других свои эмоции во всём. Кроме рисования. Неслучайно он первым делом полез в холодильник за пивом в то время, пока Бритт листал его альбом. Нужно было хоть немного сбавить градус напряжения, одолевавшего его в тот непростой момент. Никто... Никто и никогда не видел раньше его рисунков. Вовсе не потому, что они были плохими, а потому что Като ни с кем не стремился разделить свои мысли. Бритт был первым, кто заслужил эту честь. Первым, кому он доверился. Наверное, это уже тогда выглядело странным, но Като не придал этому значения. Они просто похожи. У Бритта никогда не было того, кто бы за него заступился, и у Като тоже никого не было...

***

...Он сидел на безумно-дикой вечеринке Бритта, которую тот устроил в честь дня своего рождения, и поглощал одну бутылку пива за другой. Бритт был в центре внимания, а Като словно снова попал в свои приютские дни: отгородившись от всех присутствующих, он занимал диван в самом дальнем и тёмном углу комнаты, посвящая всего себя рисованию. Совсем недавно Бритт подарил ему новый альбом и пачку карандашей. Като не просил об этом и был очень удивлён такому внезапному подарку. “И как это понимать?” — Като возмущённо поднял на него глаза. Бритт неуклюже мялся подле него, заламывая обе руки и подбирая слова. “У тебя талант, Като... Просто не хочу, чтобы он пропадал зря”, — Рид невинно пожал плечами. “Тебе что-то нужно от меня?” — недоверчиво переспросил Като. “С чего ты взял?” “Просто ты обычно начинаешь подлизываться и дарить мне подарки только тогда, когда тебе от меня что-то нужно” “Звучит так, словно мы семейная пара, и ты упрекаешь меня в попытке подкатить к тебе с супружеским долгом”, — Бритт глупо рассмеялся и неловко потёр переносицу. “Твои шутки вечно сводятся либо к оскорблениям, либо к сексу”, — Като вздохнул. “У меня к этому сводятся не только шутки”, — снова засмеялся Бритт, но Като оставался смертельно серьёзным. “Пояснись”. “Я имел в виду, что вся моя жизнь делится на людей двух типов: тех, кого я оскорбляю и тех, с кем я сплю. Скажи спасибо, что ты в первом списке”, — пошутил Бритт, но тут же замолчал, споткнувшись о колкий взгляд Като. “И ты полагаешь, что это нормально?” Бритт пожал плечами. Настроение шутить пропало. “Всё моё детство мой старик унижал меня, как только мог. Может, он и делал это из любви ко мне, но я этого не чувствовал. Всё его воспитание было односторонним: он учил меня, как показывать зубы, но ни разу не научил, как любить. Теперь я отлично умею обижать людей и совершенно не умею извиняться”. Като взглянул на альбом с карандашами у себя в руках. Так вот оно что! Бритт пытался извиниться перед ним за своё оскорбительное поведение. Като покраснел. “Мне жаль.” — Однако, когда он поднял голову, то увидел, что Бритта в комнате уже нет. Като думал об этом разговоре весь вечер, раз за разом прокручивая его у себя в голове. Но чем больше он думал, тем короче становился этот диалог в его мыслях. После третьей бутылки он и вовсе сократился всего до двух фраз, сказанных Бриттом: про супружеский долг и про то, что Като в другом списке. Почему-то Като это задевало. Он весь праздник просидел в углу, неразлучный с альбомом, а к концу вечеринки от выпивки и духоты выглядел уже таким же пунцовым, как и его свитер. Если бы гостям не нужно было завтра на работу — в ту же газету Рида, — они бы наверняка остались тусить до самого утра. Но Бритт зарёкся когда-либо снова вести себя как беспечный подросток, тем более что год от года здоровье, подорванное беззаботным юношеским весельем, периодически давало о себе знать внезапными приступами острой боли то в области печени, то за грудиной. Не хватало ещё, чтоб Зелёный Шершень помер прямо посреди одного из своих громких, грандиозных дел. Как только гости разошлись, Бритт принялся убирать тарелки в кухню. И хотя это входило в обязанности горничной, в этот вечер он рано отпустил её домой, а спать лицом в салате или десерте ему совсем не улыбалось. Като наблюдал за ним со стороны, про себя невольно отмечая, что он действительно изменился. Прежний Бритт Рид, скорее всего, не стал бы даже париться по поводу грязной посуды и кусочков еды, разбросанной по всей квартире. — Так и будешь пялиться на меня из угла или поможешь мне? — проходя в очередной раз мимо него с тарелками, подколол Бритт. — Извини... — заплетающимся языком произнёс Като. — Кажется, я чутка перепил. Послышался смешок Бритта из кухни. — Это потому, что ты не умеешь пить, — пояснил он и вернулся обратно в комнату. — Тебя развозит уже после пары бутылок. Като хмыкнул. Он даже не успел толком понять, когда Бритт закончил с посудой и подсел на диван рядом с ним. — Что ж, теперь ты просто обязан показать мне, над чем так упорно трудился весь этот вечер! Бритт потянул на себя альбом, но Като прочно вцепился в него пальцами, мгновенно протрезвев. — Да ладно тебе. Никого же нет! — Я не собираюсь показывать его, — наотрез отказался Като. — Всё ещё дуешься на меня из-за того дурацкого разговора? — Не из-за чего я не дуюсь, — Като густо покраснел. — Тогда дай мне взглянуть! Я быстренько, всего одним глазком! — Бритт не сдавался. Он вторично попробовал потянуть альбом на себя, но Като держал его так крепко, что выдернуть его у него из рук казалось непростой задачей. — И ты не уступишь мне в мой день рождения? — заканючил Бритт. — Даже не пытайся. Рид поднял вверх обе руки, признавая поражение. — Хорошо, как скажешь. Приготовившийся к длительной борьбе Като округлил глаза от изумления. — И ты так легко отступишься? — Что поделать, если ты действительно не хочешь мне его показывать, — с напускной досадой оправдался Бритт и, дождавшись, пока Като ослабит хватку, изо всех сил дёрнул альбом на себя, тотчас отбежав на безопасное расстояние. — Отдай сейчас же! Като кинулся следом. Однако из-за выпивки его реакции притупились, и он, навернувшись о журнальный столик, едва не грохнулся на пол, но вместо этого приземлился в кресло. Бритт хохотал как сумасшедший, глядя на него и размахивая поднятым вверх альбомом. — Ну давай посмотрим, что же такое ты не хотел мне показывать, грязный ты извращенец! Можно подумать, я не видел всех твоих обнажённых тёлок, которых ты прежде рисова-... Бритт осёкся, открыв страницу. Като лежал в кресле лицом вниз, не подавая признаков жизни. С белоснежного листа бумаги на Бритта смотрели выразительные глаза Като и... его собственная, "ридовская" задница. Бритт догадался, что его. В конце концов Като рисовал крайне натуралистично. Настолько, что Бритту потребовалась минута, чтобы прийти в себя. После чего он севшим голосом подытожил “А ты и правда извращенец...”, положил альбом на журнальный столик и молча вышел. Требовалось время, чтобы уложить увиденное у себя в голове.

...

Если бы у Като был выбор, он бы съехал от Бритта в тот же день. Но проблема заключалась в том, что Като совершенно некуда было податься в этом районе Лос-Анджелеса, а добираться в другой посреди ночи было слишком поздно и рискованно. Поэтому ничего удивительного, что ему пришлось заночевать в особняке Рида, в уже привычном для него правом крыле для прислуги. Удивительным и непривычным стало зрелище, которое представилось ему утром, едва он разлепил глаза. На подставке рядом с его кроватью стояла чашка с ароматным кофе — тем самым, который Като готовил для Бритта каждое утро. А напротив у окна, с похожей чашкой в руке, стоял Бритт, медленно потягивая бодрящий напиток и периодически посматривая на спящего Като. — Доброе утро, — обыденным тоном пожелал он, заметив, что тот проснулся. — Какого чёрта ты тут делаешь? — проскрипел Като охрипшим с похмелья голосом. — Принёс тебе кофе. Мог бы и поблагодарить. — Ты же не варишь кофе. — Ты сотню раз показывал мне, как это делается. Думаешь, я настолько тупой, чтоб не запомнить? — Честно? — Като поднял на него полные искреннего ответа глаза, и Бритт, не сдержавшись, рассмеялся. — Ну, в отличие от тебя, у меня нет художественных навыков, поэтому наслаждайся тем, что есть, — хохотнул он. Като заглянул в чашку: вместо живописного "листика" в ней очень грубо и небрежно молоком был нарисован член. — Очень смешно, — фыркнул Като и отхлебнул от напитка. Голова просто раскалывалась — немного привести себя в чувство сейчас не мешало. — Думал, ты оценишь. Тебе же нравится... всякое такое. “Вот оно. Началось”, — подумал про себя Като и отставил чашку в сторону. — Пока ты не сделал из этого любимую шутку года, я бы хотел закрыть тему. Раз и навсегда, если не возражаешь. Иначе Шершню придётся искать себе другого напарника, — он голосом выделил последнюю часть предложения. — Ладно, не заводись, это была всего лишь безобидная дружеская подколка, — Бритт самодовольно смаковал кофе из чашки. — Слова "ты" и "безобидная" в одном предложении несовместимы, — в ответ съязвил Като и немного погодя добавил: — Я был пьян. И обижен на тебя. Подумаешь, большое дело. — Хочешь сказать, что нарисовал всё это только для того, чтобы меня позлить? Но ты не хотел показывать мне альбом, помнишь? — напомнил Бритт. Като зарделся. — Вообще-то такие рисунки призваны прокачивать художественные способности. — Ага, втирай! — весело отозвался Бритт. Глаза его смеялись, а вот Като чувствовал себя очень неуютно и выглядел всклокоченным. Прежде чем он полез в драку, Бритт, неуклюже прочистив горло, продолжил: — Я просто хотел узнать... Ты... ну... Когда ты рисовал это, о чём ты думал? — Явно не о том, о чём всегда думаешь ты, глядя на такие рисунки, — фыркнул Като. Бритт вдруг стал серьёзным. — А я думал. — О чём? — Като поднял на него удивлённый взгляд. — Об этом. Бритт сглотнул. Такая откровенность была ему не свойственна, поэтому Като решил, что это одна из его нелепых шуток, и ждал, что он вот-вот, по своему обыкновению, рассмеётся и бросит что-нибудь в духе: “Повёлся? Только в твоих мечтах, больной ты ублюдок!” Но Бритт не сделал ничего подобного. Като продолжал ждать, а пауза лишь затягивалась, точно петля на его шее. Бритт поставил чашку на подоконник и отвернулся. — Когда я встретил тебя, ты был... как бы это сказать... Ты словно читал мои мысли, чувак. У меня раньше ни с кем такого не было, и я думал “вау! это так круто! этот парень понимает меня без слов”. Просто как настоящие «шон-ди», приятель, — Бритт глубоко вздохнул. — А потом я увидел тебя с Ленорой, и это... взбесило меня. — Потому что она тебе нравилась, — спокойно рассудил Като. — Я знаю, что поступил неправильно, пытаясь заигрывать с девушкой, к которой ты был неравнодушен. Но я уже извинился. — Проблема не в этом. — Бритт обернулся к нему. — Я думал, что ревную Ленору, но на самом деле я ревновал тебя. — Что? Като не мог понять, говорит ли Бритт всерьёз или снова насмехается над ним. — Мы с тобой проводили так много времени вместе, нам было так хорошо... И я... — Бритт осёкся и отвёл глаза, понизив голос, — начал думать... о всяком. — Так, ладно, вот теперь ты меня пугаешь! — Като вскочил с кровати, быстро натягивая на себя штаны, выцепленные из кучи сваленной друг на дружку одежды на стуле. — Я же попросил тебя закрыть эту тему! — Я просто хотел, чтобы ты знал. — Бритт пожал плечами. — Мы всё-таки работаем вместе, так что если ты хочешь со мной переспать... — Я не хочу с тобой переспать! — зло огрызнулся Като, хотя кончики его ушей предательски залились краской. — Не нужно вкладывать мне в голову свои извращённые идеи! — Хорошо. — Хорошо? — Да, хорошо, — спокойно отозвался Бритт и переменил тему: — Я думаю взять сегодня выходной в газете и отправиться с тобой куда-нибудь. — Как скажешь. Куда отправимся? — натягивая на себя футболку под пристальным взглядом Бритта, спросил Като, ни секунды не сомневаясь, что Бритт имеет в виду деятельность Шершня. — На каток. — Что? Като замер. В его голове понятия Зелёный Шершень и каток никак не укладывались друг с другом. — Ты шутишь? — Нет, — Бритт загадочно потёр пальцем переносицу, не сводя глаз с Като. — Я подумал, что нам обоим не помешал бы выходной. Он всё ещё смотрел на друга, поэтому Като опасливо спросил: — Ты зовёшь меня на свидание? — Ты это сказал. Бритт пригнулся от летящей в него подушки. — Успокойся! Мы ведь шон-ди. А шон-ди должны больше времени уделять друг другу. Он улыбнулся. Като, покраснев до кончиков ушей и застёгивая на брюках ремень, негромко буркнул: — Мне кажется, ты как-то неправильно понимаешь это слово.

***

На катке было шумно и много народу. Звучала музыка, вокруг работали ларьки со сладостями и охлаждёнными напитками. Молодые парочки катались вместе с детьми и инструкторами, помогающими освоиться тем, кто впервые встал на коньки. Като выехал на лёд, изящно огибая скользящих мимо. Он был в своём любимом красном свитере, тёмных брюках и держался более чем уверенно. Следом, цепляясь за поручни, медленно выкатился Бритт, который уже успел упасть пару раз, пока надевал коньки. Профигурировавшие мимо девушки негромко над ним посмеялись. — Вот чёрт! — Бритт вцепился в поручень с двойной силой, так как его ноги разъезжались в стороны, и он отчаянно пытался удержать равновесие. Като продефилировал мимо него, изобразив несколько простых трюков фигурного катания. — О, вот только не надо устраивать тут шоу! — недовольно проворчал Бритт. — Какого чёрта ты ещё и кататься умеешь? — В Шанхае, где я вырос, были ледовые дворцы. Иногда нас приютом водили туда в качестве акта благотворительности, — ответил Като и внимательно посмотрел на Бритта. — Зачем ты предложил каток, если не умеешь стоять на коньках? — Предполагалось, что всё будет совсем по-другому, — выдохнув, оправдался Бритт. — Я думал, что ты никогда не выйдешь на каток, потому что боишься воды. — Это искусственный лёд, болван, — прыснул Като. — Вот если бы ты потащил меня кататься на лодках... — И почему мне не пришла в голову эта идея? — Бритт всё ещё отчаянно цеплялся пальцами за поручень. Не выдержав, Като подъехал к нему. — Так, ладно, давай сюда руки. Это не так страшно, как ты думаешь. — Он взял ладони Бритта в свои и медленно повёз его за собой к центру катка. — Перелом шейки бедра тебе о чём-нибудь говорит? — Бритт упирался, пытаясь вернуться к спасительным поручням. — Я знаю, что я не рождён для балетного бизнеса — во мне, как минимум, восемьдесят с лишком кило! Если я упаду ещё раз, то точно сломаю себе что-нибудь... — Ничего с тобой не сделается от парочки кругов по катку. — Като крепко держал Бритта за обе руки, и тот боялся отпускать его ладони, вцепившись в них мёртвой хваткой. Ноги его по-прежнему разъезжались. — Като, пожалуйста! Пожалуйста, верни меня на место! — Бритт, поскользнувшись, повалился набок и, лишь высвободив одну руку, успел придержаться ею за лёд, чтобы не упасть. — Боже, боже, боже, — сыпалось с его уст весьма испуганно. — И чем я только думал, притащившись сюда? Като улыбался, продолжая поддерживать его. — Держись за меня, — сказал он и принялся задом наперёд скользить по кругу, везя за собой едва ли ровно стоявшего на ногах Бритта. С каждым новым кругом он увеличивал скорость, и Бритт окончательно вперился глазами в лёд, чтобы не навернуться, но в итоге, разогнавшись слишком сильно, просто въехал в Като, столкнув его с катка в поручни. Оба моментально перелетели через них и рухнули на землю почти в обнимку. Половина катающихся проводила их неодобрительными взглядами. Бритт ощупывал себя с ног до головы, выявляя возможные травмы, пока не услышал нечто, что заставило его вмиг прекратить все манипуляции с телом. Като смеялся. Лёжа на спине за пределами катка, где над ними склонялся один из инструкторов, пытающийся выяснить, всё ли с ними в порядке, Като хохотал, положив одну руку себе на живот и слегка согнувшись. Как давно он так не веселился. Бритт приподнялся на локте, чтобы взглянуть ему в лицо. — Тебя это смешит? — спросил он, глядя, как его напарник корчится от смеха. Като пробормотал себе под нос что-то на китайском, но затем, опомнившись, перешёл на английский. — Ты такой неуклюжий, — проронил он. — Смейся-смейся. — Бритт всё же улыбнулся — улыбка Като была заразительной. Затем он поднялся на ноги и перелез через поручни обратно. Несколько ловких движений ногами туда-сюда — так плавно, что Като открыл от удивления рот. Бритт невозмутимо рассекал лёд, продолжая улыбаться. — Ты мне соврал! — Като вскочил на ноги. — Ты отлично катаешься! — Мой отец водил меня на каток с тех пор, как мне исполнилось шесть, — поделился Бритт. — Он отчаянно пытался привить мне любовь к спорту и почему-то решил, что это должно быть фигурное катание. Забавно, правда? Глядя на меня, никогда не заподозришь во мне фигуриста. — Он усмехнулся. Като продолжал удивлённо моргать. Обычно его редко можно было застать врасплох, но Бритту только что удалось это сделать. — Что, уже сдрейфил? — подначил Рид. — Боишься уступить мне пальмовую ветвь первенства? — Вот ещё! — фыркнул Като и следом перелез через поручни обратно на лёд. — Давай, кто быстрее доберётся на ту сторону? В глазах Бритта зажёгся азарт. — Проигравший будет должен одно желание победителю. — И почему мне не нравится эта затея? — ворчливо пробубнил Като, прежде чем взять низкий старт. — Ты всегда можешь отказаться, — снова с улыбкой сказал Бритт. — Ни за что. Скрипнули металлические полозья коньков по поверхности льда, и оба участника пари, набирая скорость, рванули прочь от стартовой отметки. Като ошибся. Его главной слабой стороной было не плавание и даже не рисование. Это был Бритт.