Stolen Lullabies

      Легко было подумать, что хозяйка Керамзине, видевшая, что сирот, которые бродили по ее дому, кормят и забоятся, сама была не более, чем обычной девочкой. Мальчики лет двенадцать казались рядом с ней высокими, и самые смелые из них просили ее встать к ним спиной, чтобы они могли замерить разницу в росте и убежать, крича о том, как они выросли. Она ходила по коридорам босиком, а ее волосы всегда были распущенны. Иногда она погружалась в мир грез наяву и подходила к другой части своей последней фрески, со все еще влажной кистью в руке, оставляя за собой маленькие капельки краски, похожие на линию поцелуев на полу.       Но внешность была обманчивой, ибо эта девочка теперь была замужней женщиной. Она и ее муж ели, сидя среди учителей и персонала, а не своих подопечных сирот, хотя любого из них можно было вытащить из-за стола при малейшем предлоге. Некоторые младшие дети, смущенные ее белоснежным цветом волос, называли ее Бабой, как будто она была бабушкой. Хоть она все еще и была молодой женщиной, иногда она двигалась слишком скованно, после того как слишком долго сидела или сгорбила плечи пока рисовала, как будто то, что она делала до приезда сюда выкачала часть ее молодости.       Когда женщина спала ночь, она лежала под теплым одеялом в безопасности, рядом с мужем. Никому из них не снились сны, а если и снились, то они были в основном о солнечном свете, танцующем на коже, о безмолвном зове леса. Но в плохие времена, когда кошмары тянулись к ней жадными пальцами, он был рядом. — Все хорошо, — шептал он, обнимая ее. — Тебе не обязательно нести это бремя в одиночку. Я рядом. У тебя есть я.       Хоть это были и правильные слова, те, что должен был сказать человек, у нее всегда перехватывало дыхание, прежде чем она успевала сказать ему, что знает.       Однажды ночь она проснулась слишком рано, все было в порядке. Она просто проснулась от кошмара, слишком внезапно, без причины и предисловий. Ее муж спал рядом с ней, его каштановые волосы были взъерошены, а плечо, загорелое после работы на улице, было повернуто к потолку. Она захотела поцеловать его, но не хотела будить. Она встала с кровати, подошла к окну, села на лавку и стала смотреть на пруд.       Сегодня луна светила так ярко, словно серебряное блюдо висело на небе. Все к чему прикасался лунный свет — трава, полоска ручья, — казалось все светилось. Ее свет лился через окно, окрашивая пол и изножье кровати в ненасыщенные оттенки, таким образом делая их то больше, то меньше. Там, куда не доходил свет, на полу, словно смола, собирались тени.       Большинство людей считали, что темнота — это отсутствие света, его противоположность. Но она знала другую правду. Ведь без света не было бы и тени. Там где один решался рискнуть, другой держался слишком близко.       И тут краем глаза она заметила как одна из теней зашевелилась.       Она оглянулась, но ее комната оставалась такой же, какой она ее всегда знала: ее спящий муж, массивная дубовая мебель, потухший огонь в камине. Но из другого конца комнаты на нее смотрел призрак с ввалившимися щеками и блестящими глазами. Она вздрогнула, но это было лишь ее собственное отражение в большом зеркале. Затем, на периферии, неожиданное движение, темнота, точно как дым, что-то скользнуло в коридор под закрытой дверью.       Она последовала за этим.       Ночью в перестроенном Керамзине было совершенно темно, сироты и персонал мирно спали, погруженные в свои мечты о завтрашнем дне. Лунный свет пятнами мерцал у ее ног, но тени между ними, казалось, становились темнее, гуще, пока она не подумала, что могла бы упасть в них, если бы сделала шаг вперед. Они были похожи на зияющие пропасти или же на голодные рты.       Это не было похоже ни на один сон, который она могла бы вспомнить. Но она видела, что рядом с ней никого не было. И все же она могла поклясться, что чувствовала чье-то присутствие. Что-то обвилось вокруг нее, пробираясь вверх по ее телу. Она услышала какой-то голос. — Алина, — пробормотал кто-то. Этим именем ее назвал только муж, когда огонь в камине догорал и они оставались одни, а дети благополучно улеглись в свои постели. — Алина умерла, — сказала она. — Ни у кого здесь нет такого имени.       Ложь — Равиаканцы начали называть своих дочерей в честь Заклинательницы Солнца, как только узнали о ней. В детской, где спали самые маленькие дети, было две Алины и обе младше четырех лет. Но она не думала, что этому призраку важны формальности. — Неужели тебе настолько хочется забыться? — хихикнул голос. Она почувствовала прикосновение губ к своему уху, но обернувшись никого не обнаружила. Она была одна в темном коридоре, и ей показалось, что призрак пропал, но тут она услышала как он шепчет ей в другое ухо: — Неужели ты так стремишься забыть, кто ты? — Я хозяйка Керамзина, — ответила она голосу. — Я художница этих стен. Я опекун этих детей. Я создала здесь себе дом, и если ты его не покинешь, то я выгоню тебя сама. Неожиданно голос стих. Но вдруг снова заговорил: — С чьей силой? — Милая?       Она обернулась. Ее муж стоял в дверях их комнаты, его волосы торчали во все стороны, а пижама висела низко на бедрах. Тени вернулись к своему нормальному оттенку, странно невинному, хранящему свои собственные секреты. — Что случилось? — он спросил. — Я слышал как ты с кем-то разговаривала. Она моргнула и принялась придумывать правдоподобное объяснение: — Я не знаю. Возможно, я ходила во сне. Он рассеяно кивнул, затем подошел и обнял ее за плечи. — Давай вернемся в постель, — сказал он, широко зевая на последнем слове. — Давай вернемся, — согласилась она, бросив последний взгляд через плече. ________________________________________ — Есть какие-нибудь новости от нашего друга в Ос Альте? — спросила женщина мужа за завтраком.       Так они называли короля, а иногда называли его просто своим другом во дворе. Конечно, в Ос Альте у них осталась горстка друзей — отголоски совсем былой жизни. Но эти друзья — Триумвират Гришей, телохранители короля и другие — иногда упоминались по имени. Давид и Надя были вполне обычными именами. Николай тоже, но с ним приходилось быть осторожным. Лучше быть предусмотрительными. Ее муж нахмурился. — Нет, — ответил он. — А ты чего-то ждешь?       Она лишь пожала плечами. Несколько недель назад они ненадолго нашли королевский эскорт, без короля, и сироты столпились у окон, чтобы просто поглазеть на позолоченную карету. Когда всадники отправились обратно во дворец, она послала с ними письмо. Ничего серьезного, потому что от Керамзина ничего серьезного не приходило, только добрые пожелания и просьба о новостях от двора. Король был активным корреспондентом и обычно быстро отвечал, с удовольствием избавляясь от сплетен или страхов, которыми он не мог или не хотел делиться ни с кем из придворных. — Я написала ему, — сказала она, насыпая сахар в чай. — Но ответа я так и не получила. Возможно, он занят. — Занят поиском жены, — ответил ее муж с фырканьем, но всем своим видом торжествуя, показывая, что он совершенно не завидует королю. Женщина посмотрела на прозрачную гладь своего чая. — Я забыла об этом, — сказала она, хотя об этом знали даже в Керамзине, и сотрудники уже несколько недель сплетничали об этом. Королевская помолвка — событие редкое, но важное. — Только не говори мне, что ты ревнуешь, — подразнивая ее, муж немного пихнув ее коленом. — Это вряд ли, — она фыркнула, и улыбнулась ему. Этот корабль отплыл давным-давно.       И все же ее беспокоило, что она ничего не слышала о своем друге. Она прекрасно понимала, что должно быть придворные обязанности не дают ему покоя, особенно когда в столице полно подходящих молодых женщин, но е хотелось получить от него ответное письмо, чтобы ответить ему. Он был единственным человеком, который понимал, как темнота вонзилась ей между ребер, словно это длинный шип, протыкающий само сердце. Если бы она просто могла задать вопрос о его демонах, если бы она могла просто заверить его, что с ним все будет в порядке, и тогда, возможно, она перестала бы беспокоиться о невозможном.       Она глубоко вздохнула, вдыхая аромат земляного чая. Казалось было глупо думать об этих страхах здесь. В воздухе была слышна болтовня детей, которых звали на первые уроки, запахом готовки, осенним солнцем. Половина стен была покрыта картинами с фантастическими сценами, ее собственными работами, и она подумала, не пыталась ли она создать своеобразную защиту, чтобы так не впускать тьму. — Я слышал, что прошлой ночью были землетрясения, — сказал ее муж, меняя тему. — Может именно это и разбудило тебя. Она нахмурилась. — Землетрясения? Здесь? — По всей Равке. И далеко на юге, вплоть до Двух Столбов. Два Столба. По ее телу пробежала дрожь. — И почему это могло произойти? — Это естественное природное явление, — невозмутимо ответил ее муж. — Такие явления случаются, любимая.       Женщина кивнула и снова вглядывалась в свой чай. Странные вещи, казалось, происходили весь год — мост из костей, статуи, из которых прорастали цветы, леса пропадающие в ночи. Но это могло ничего не значить.       И все же, когда она вновь попыталась написать в тот день, ее голубые глаза то и дело меняли цвет на черные, и тени портили ее картины, словно синяки. Она рано ушла в комнату, страшась своих снов. ________________________________________       Но ей не снились сны ни в эту ночь, ни в следующую, ни в следующую, и она уже вздохнула с облегчением думая, что ее муж был прав, и всякое случается. Что иногда землетрясение — это только землетрясение, а сны — это только сны.       Но в следующий раз она проснулась от звука громко, пронзительной ноты, напоминающей звон в ушах. Словно, внизу кто-то играл на пианино. Должно быть, кто-то из ребят проснулся и решил побродить по приюту ночью.       Ее муж спал рядом с ней, обнимая ее со спины, и она знала, что ей нужно разобраться с этим, до того как музыка разбудит остальную часть приюта. Вздохнув, она откинула волосы с лица и выскользнула из постели, тихо прикрыв за собой дверь.       Ребенок, возившийся с пианино, продолжал нажимать на одну и ту же клавишу, словно не зная, куда деваться от единственного ключа, который он обнаружил. Это была одна из верхних октав, и хотя она училась игре на пианино вместе с некоторыми из своих более одаренных подопечных, она не могла разобрать какая именно это была нота.       Но когда она почувствовала холодны кафельный пол прихожей, она поспешила в гостиную, где находилось пианино, она увидела, что человек, сидящий за пианино, вовсе не ребенок.       Теперь тот призрак обрел форму. На нем был длинный черный плащ с капюшоном, который скрывал его лицо в тени. Она знала как призрак будет выглядеть, даже если не снимет капюшон, и эти ужасные мысли заставили ее оставаться на месте. Он сидел на лавке перед пианино, словно ему было очень трудно. — Тебя тут нет, — сказала она так, словно пыталась отгородиться щитом.       Призрак снова нажал на клавишу пианино, и между ними в воздухе повисла высокая и колеблющаяся нота. Она огляделась, думая, что это может разбудить персонал, или, возможно, кто-то из детей выйдет из своих комнат с ошарашенными глазами, но в глубине души она знала, что никто не придет. — Ты не настоящий, — настаивала она. — Подойди и присядь, — сказал он. Его голос был холоден, словно отравленная весна в разгар лета, похож на последний глоток отчаяния. Она отказалась принять его предложение и осталась стоять на месте, сложив руки на груди. — Ты сидишь в моем доме. — Да, вы проделали такую работу восстановив это место. Ей не нужно было напоминать, что это именно он когда-то сжег Керамзин дотла, перебил всех, кто когда-то ее воспитал. Она слышала улыбку в его голосе, представила, как его губы изогнулись под капюшоном. — Посиди со мной. Меня скоро тут не станет. — Это обещание? — А ты поверила бы слову мертвеца? Она лишь покачала головой. Она не поверила бы ему, даже когда он был жив. — Все, что ты когда-либо делал, — это лгал, и неважно мертвый или нет. — Я подчинил истину своей воле, Алина. Я умолчал об этом, — Вот оно, снова, имя, которое одновременно принадлежало ей и нет. Она ненавидела ту нежность, с которой он произносил эти слова, точно такой же голос был у ее мужа, когда тот называл ее возлюбленной или свои сердцем. — Умалчивание — все равно ложь, сказала она.       Он издал тихий скептический звук, а затем начал играть всерьез, угрюмую, незнакомую музыку на пианино, которое больше привыкло к неуклюжим выходкам сирот. Она никогда не слышала эту мелодию, состоящей из диссонирующих нот, которые совершенно не подходили друг другу и заставляли волосы на ее руках вставать дыбом. Она поймала себя на том, что придвигается ближе к пианино, наблюдая, как его белые, как кость, пальцы скользят по клавишам, пытаясь понять как он это делает.       Он сделал мелодию более мягкой, смягчил прикосновения к клавишам, чтобы разговаривать с ней, все еще склонив голову. — Сколько времени прошло с тех пор, как ты последний раз видела мое лицо ночью? — Годы, — шепчет она в ответ. Очередная ложь. Она не могла перестать думать о нем, о человеке, которого почти любила, о человеке, которого убила. Она могла неделями не думать о нем, но потом он проскальзывал в ее мысли перед сном, или она чувствовала мозолистые руки мужа на своей коже и вспоминала ту единственную бессонную ночь, когда он схватил ее за бедро и почти овладел ею, и все другие вечера, которые не были такими. — Ты хотела бы увидеть меня снова? — Нет.       Он усмехнулся и перестал играть, а затем потянул руки, чтобы откинуть капюшон с лица.       Сначала она увидела только то, что и ожидала: знакомое красивое лицо с высокими скулами, густые темные волосы, рот изогнутый в жестокой ухмылке. На нем были мелкие шрамы, которые отмечали его выживание в то время, когда она бросила его в Каньоне. Но именно это она и хотела увидеть. Другая же половина его лица превратилась в гнилое месиво. Пятнистая серая кожа отслаивалась от кости, на месте глаза зияла темная впадина. Не было ни губ, которые бы скрыли ровные белые зубы, не было ни носа. Он выглядел так, словно истлел, если бы он не сгорел.       Он улыбнулся.       Она лишь закричала.       Выйдя из комнаты, чтобы накрыть на стол, кухарка обнаружила ее спящей у клавиш пианино, положив руку на музыкальную стойку и положившей под голову подушку. ________________________________________       Женщину отвели в постель, ее разгоряченную кожу укутали в одеяла, такие мягкие и тяжелые, словно первый зимний снег. Они вызвали лекаря из соседнего города, тот поставил диагноз — грипп, велел мужу проследить, чтобы она отдохнула и выпила чаю. Она всегда была склонна к болезням, за исключением одного великолепного года, когда ни один недуг не мог коснуться ее, когда сила света, которой она владела, оберегала ее от болезней.       Но она отказалась от нее. Она должна была жить долго и счастливо. — Я видела его, Мал, — сказала она вцепившись в рукав мужа, который прижимал холодный компресс к ее лбу. — Я видела его. — У тебя жар, — ответил он прижимая свою загрубевшую от работы руку к ее щеке. Она закрыла глаза. — Тебе привиделось это из-за лихорадки. Он ушел, любовь моя. Ты позаботилась об этом.       Позже, она увидела стоящего в дверях мужа, тихо разговаривающего с врачом, спрашивающего о паранойе, о бреде, о том, что значит то, что его жена видит призраков. Врач лишь покачал головой, сказав ему, что ей нужно попотеть, что через несколько дней она будет в полном порядке.       Она никому не сказала о тяжести в груди, которая не имеет никакого отношения к гриппу.       Но в конце концов ее тело победило болезнь. Через несколько дней лихорадка прошла, и вместо того, чтобы пить прозрачный бульон из миски, которую бережно держала одна из сиротских сестер, она смогла присоединиться к остальным Керамзиным за ужином, сидя рядом с мужем. Весь персонал тепло поприветствовал ее и сказал, что она выглядит намного лучше, хотя она прекрасно знала, что они шептались о кругах под ее глазами, даже когда она была здорова.       Сидя в столовой, она вдруг почувствовала глубокую неудовлетворенность своей жизнью. Почему она должна терпеть сплетни и домысли? Почему ее слова так легко игнорируют врач и ее муж, а ее предостережения отвергают, утверждая, что это полет фантазии? Она была святой. Она почти стала королевой. Почему?       Но потом одна из маленьких девочек обняла ее за ноги и сказала: — Баба, я рада, что тебе лучше, — и мир снова встал на свои места. Она положил руку на шелковистые волосы девочки и вздохнула. ________________________________________ — Не давай мне сегодня заснуть, — сказала она мужу позже, когда они выключили газовые лампы и забрались в постель. — Я не хочу видеть сны. — Тебе нужно отдохнуть, — ответил он, убирая прядь седых волос с ее лица.       Она обняла его за плечи. — Я не стеклянная. Я не сломаюсь. Просто не давай мне уснуть.       Он старался изо всех сил, и она тоже, но сон, в конце концов забрал их в свои объятия, словно кредитор пришедший забрать свои долги. Хотя по началу она и не поняла, что спит, так как лежала на боку; только что она смотрела как вздымается и опускается грудь мужа, а в следующее мгновение моргнула, и за окном показалась убывающая луна. Ее затылок покалывало от уверенности, что за ней наблюдают. В комнате с ними был кто-то еще.       Она потянулась к спящему мужу, чтобы разбудить его, рассказать, показать, но ее рука скользнула по его плечу, как капля дождя по оконному стеклу. Она отдернула от него руку, словно обжегшись. Ее муж даже не пошевелился. — Он не проснется, — раздался за ее спиной мягкий, но холодный голос. — Теперь ты в моей власти. Женщина закрыла глаза и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, прежде чем заговорить. — Я думала, это наш с мужем дом, — сказала она через мгновение. — Но не твой. Я же просто могла позвать тебя, если бы захотела. — Но ты ведь не сделала этого, не так ли, Алина? — Нет смысла взывать к покойнику. — Неужели я мертв?       Чем больше она обманывает, ожидая когда этот кошмар закончиться, и он снова умрет. Тем глупее она становится, думая, что это просто кошмар. Она повернулась, прижимая одеяло к груди, и увидела стоящую у кровати человеческую фигуру, не тень, не полутруп. Она моргнула, глядя на него. — Теперь ты выглядишь целым. — Я хотел напомнить тебе о том, что ты сделала со мной, — сказал он.       Как она могла забыть это? Она убила его и своего мужа в тот день, так много крови было на ее руках. Если один вернулся к ней, то не казалось таким уж и маловероятным, что второй тоже мог вернуться, хотя она и видела, как он сгорел.       Но она спрашивала себя, так ли это, или у него просто хватило сил, чтобы сейчас выглядеть так, как ему нравится. Сначала он был лишь бесформенным шепотом у нее над ухом. Теперь он стоял у ее постели, как живой. Его капюшон был откинут с лица, и лунный свет мерцал на его острых, изящных скулах, обрамляя ореолом его черные волосы. Его шрамы, проявившиеся после того, как она оставила его в Каньоне, исчезли. Он смотрел на нее своими бледно-серыми глазами, и она ужасно пожалела, что не одета. — Чего ты хочешь? — спросила она, разглаживая одеяло руками. — Один разговор. Одну прогулку, например. — А что если я не хочу давать тебе это.       Его губы изогнулись в улыбке, но она увидела проскользнувшую печаль в его глазах. — Тогда я приду вновь, Алина. Следопыт может думать, что днем ты в его руках, но ночью ты в моей власти.       Она снова закрыла глаза и представила, как он снова и снова рушит ее мечты, пока не станет единственной мыслью, оставшейся в ее голове. Она представила себе, как сидит целыми днями, пытаясь избежать встречи с ним. От этого у нее кровь застыла в жилах. Если бы они раньше не считали ее параноиком… — Никаких фокусов, — сказала она ему. — Отвернись. Мне нужно одеться. — Ты ведешь себя так, будто мы незнакомы. — Некоторые вещи все еще принадлежат мне, — напомнила она. — Отвернись.       Он поджал губы, но все же отвернулся от нее. Она выскользнула из постели, стараясь не прикасаться к нему, подобрала сброшенную ночную рубашку, нижнее белье и быстро оделась. Она обула тапочки, решив заставить его ждать как можно дольше, прежде чем спросить: — Куда мы пойдем? — Для начала пройдемся около вашего приюта. — Прекрасно. — Она скрестила руки на груди и спрятала ладони под мышками, чтобы он не мог их взять.       У двери в их с мужем комнату скрипела петля, которую ее муж собирался смазать уже пару недель. Когда призрак открыл ее, дверь не издала ни звука. Она напряженно вслушивалась в его шаги по полу. — Скажи, вас устраивает такая жизнь? спросил он, когда они шли бок о бок по темному коридору, единственные бодрствующие в доме, а может быть, и в мире спящих. — Тебе правда нравится быть художницей и покровительницей? — Да, — ответила она. Это не было похоже на ложь.       Он хмыкнул. — Тебе нравится быть простой женой, когда ты могла стать королевой? — Мужчины хотели сделать меня своей королевой, — напомнил она ему. — Но это никогда не было тем, что я бы выбрала для себя. — Тем больше причин, по которым ты была бы хорошей королевой, — сказал он. — Власть расходуется напрасно теми, кто жаждет ее. Она извращается, искажается, злоупотребляется. Из тебя же вышла бы превосходная королева. — Это редкий момент самосознания с твоей стороны.       Его глаза загорелись веселым блеском, точно как пламя свечи в темном окне. — Я никогда не стремился к власти ради власти, Алина. Я любил свою страну. — А ты любил? — Она на мгновение остановилась, чтобы рассмотреть раскрашенную виноградную лозу, обвивающую перила, которые уже начали осыпаться. Она поскребла лист указательным пальцем, и под ногтем у нее появилась зеленая краска. — Тогда почему ты не прекратил уничтожать его? — Вот оно что, — сказал он. — Что? — Так молода, так мудра, так замужем, — задумчиво изрек он, — и все же ты ничего не знаешь о любви.       Он поднялся по лестнице не дожидаясь, пока она последует за ним. Конечно, она решила его догнать и объяснить, в чем он не прав, но потом поняла, что он будет воспринимать ее доводы только как оправдания. Поэтому она решила напомнить себе о том, что она точно знала. Она любила свою жизнь. Любила детей, которые находились у нее на попечении. Она любила своего мужа. Ее любовь не могла уничтожить их. Эта любовь не могла уничтожить ее.       Но когда-то давно она тоже любила власть. И теперь ее сила была мертва. Он ждал ее у главного входа в Керамзин, большой двойной двери. Она попыталась проследить взглядом за линиями на его плаще, исчезали у его ног. Он пристально смотрел на нее. — И что теперь? — спросила она. — А дальше мы идем на прогулку. И он протянул к ней руку.       Она недоверчиво посмотрела на него. — Ты не доберешься туда, куда мы пойдем, если не возьмешь меня за руку. Он слегка растопырил пальцы, подзывая ее. — Алина.       Она выдержала его взгляд и вложила свою руку в его. Она почти ожидала почувствовать прилив силы, знакомой и дикой, которая всегда проявлялась, когда он касался ее. Но она не чувствовала этого, совершенно не чувствовала ничего. Какая-то темная сущность трепещет возле ее сердца, словно птенец ворона, не готовый покинуть свое гнездо. — Александр, — сказала она.       Он открыл дверь.       Они сделали шаг вперед вместе, и на мгновение, показалось, что тени поглотили их целиком. Ей показалось, что она снова шагнула в пустоту Каньона, во всепоглощающую невесомую тьму. Но потом все исчезло, и она увидела, что находится в серой комнате без окон. Она моргнула, и прижала руку к одной из стен, чувствуя под ладонью прохладный камень. Охваченная паникой, она оглянулась через плече и увидела, что единственная дверь была металлической и плотно закрытой. — Это камера, — сказала она и ее сердце замерло. Неужели сама того не зная, она попала в ловушку? Сможет ли она покинуть это место? — Зачем ты привел меня сюда? — Это похоже на проблеск будущего, — сказал он, как всегда непроницаемый.       А потом его горячие губы прижались к ее губам, и она уперлась спиной в стену. Она была так удивлена, что на мгновение не могла даже отреагировать на то, что ее губы приоткрылись, и она позволила себя поцеловать, а затем схватила его за плечи и оттолкнула. — Что ты делаешь? — закричала она, как будто кто-то снаружи мог услышать. Кто-то, кто мог бы вмешаться. — Я делаю то, чего желаешь ты сама.       Темная сущность снова затрепетала в ее грудной клетке. — Я замужем. — Ах, твой муж, — сказал он с насмешкой в голосе. — Следопыт. Неужели ты забыла? Ты убила своего мужа в тот же день, когда убила меня. — Ясно, что он все еще жив. — Она крепко держала его за плечи. Он определенно был настоящим, сильным и крепким, она чувствовала сплошные сухие мышцы под своими руками.       Он рассмеялся, низко и опасно: — Неужели ты достойна хорошего отношения? Ты заслуживаешь добра? Ты вонзила кинжал в нас обоих, Алина. Так ответь же мне, почему я не должен отплатить тебе тем же?       Она почувствовала, как его рука скользнула по ее ночной рубашке и легла на бедро — это было похоже на отголосок прошлого, того положения, в котором они были много лет назад, той совсем другой ночь. У нее в висках пульсировала кровь, и она знала, что он не собирался вонзать в нее кинжал. — Ты мертв, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. Она не могла позволить ему запугать ее. — Тогда, я не думаю, это усложнит дело. Мы ведь не хотим ранить тебя.       Он одарил ее печальной улыбкой. — Если же я действительно мертв, не все ли равно, что мы будем делать? — Все равно, — шепчет она.       Второй рукой он провел по ее ключицам, там, где когда-то висели рога Морозова, и осторожно приподнял ее подбородок. Она не могла даже отвести взгляд. При жизни у него был напряженный взгляд, и сейчас в ее кошмаре, взгляд был таким же напряженным. — Я собираюсь поцеловать тебя, снова, — сказал он. — Останови меня, если ты этого не хочешь.       Она не остановила его. В этот раз он был нежен, его губы скользнули по щеке, прежде чем найти ее губы, прижимаясь к ней, вместо того, чтобы оттолкнуть. Она крепко зажмурилась, но ее хватка на его плечах превратилась во что-то другое, теперь это больше напоминало объятие. Она снова проиграла в их общей войне. Она даже чувствовала его запах, прохладный и свежий, как приближение зимы. Его рука была такой теплой на его бедре. — В тебе есть кое-что от меня, — промурчал он ей в губы. — Ты же знаешь как им пользоваться? — Что? — спросила она с придыханием. Она почувствовала как он улыбнулся. — Я ближе, чем ты думаешь, Алина, — сказал он. — Иди и найди меня. ________________________________________       Открыв глаза, она обнаружила, что стоит посреди подъездной аллеи Керамзина в одной ручной рубашке и тапочках. Хоть и стояла поздняя осень, легкий ветерок отбрасывал ее седые волосы с лица, словно пальцы любовника, но она совершенно не чувствовала холода.       На востоке только начинало светать, розовый оттенок освещал темные ветви голых деревьев. Она стояла, наблюдая как восходит утреннее солнце, и протягивала к нему руки, надеясь поймать лучи в ладонях и задержать их на несколько секунд. Но лучи лишь скользнули по ее коже, абсолютно безразличные к ее желаниям. Она постаралась не дать разочарованию поглотить себя. Она почувствовала некий рывок внутри себя, когда он прикоснулся к ней. Она не теряла надежды…       Но, возможно, она не получит ответ на эту надежду. — Вот ты где, — раздался голос у нее за спиной. Она обернулась и увидела, что в дверях стоит ее босой муж. Было видно, что он одевался в спешке, и его рубашка не совсем сидела в плечах. Она заметила медсестру, которая выглядывала из-за его спины. — Я ходила во сне, — крикнула она с подъездной аллеи. — Не беспокойся. — Ты должна вернуться, — сказал он. — Ты снова можешь заболеть. Она слышала, как его беспокойство боролось с желанием напугать ее. Если бы они только могли притвориться, что между ними все в порядке, тогда все было бы хорошо. — Через минуту. Она посмотрела в сторону деревьев, граничащих с дорогой, в сторону их маленького лесного участка. — Мне нужно кое-что проверить. — Али… — начал он, но запнулся, вспоминая себя. — Просто вернись в дом.       Она улыбнулась ему так, словно не могла чувствовать поцелуй другого мужчины на своих губах. — Увидимся за завтраком.       Прежде чем он смог хоть что-то сказать, она скрылась за деревьями в подлеске, где даже в полдень были густые тени. Уже рассвело, солнечный свет косо падал на землю и толстые стволы деревьев отбрасывали длинные темные тени, затемняя покрытую листвой землю. Она шла вперед, пока не смогла убедиться, что ее больше не видно. В конце концом, кто-нибудь придет за ней и отведет обратно в приют. Лучше поторопиться. Лучше убедиться.       Алина подняла руки.       Тени поприветствовали ее как своего старого друга.