hollow

      Кэйа не помнит своего первого раза.       Это ложь. Та, которую он произносит с непристойной ухмылкой во время игры в «правда или действие» между ним и несколькими товарищами-рыцарями, потому что он лучше переносит разочарование Джинн, чем её жалость. Потому что вечеринка на одну ночь – это то, что сделал бы этот Кэйа Альберих. Этот вечно пьющий капитан кавалерии. Достаточно привлекательный, чтобы уложить любого в постель, а также достаточно пьяный, чтобы не вспомнить ничего из этого на следующее утро.       Потому что правда такова:       Он не может забыть свой первый раз, даже если попытается.       В ту ночь шел дождь настолько сильный, что казалось, будто небо может обвалиться от веса чёрных туч. Капли стучали по стёклам окон и обшарпанным стенам этого крошечного места, которое он теперь называл своим домом, спрятанного в самой мрачной части Мондштадта. Магистр Варка предложил ему комнату в штабе рыцарей, когда Кэйа сказал ему, что он больше не живёт в поместье Рагнвиндров. Предложение он отклонил, потому что взгляд Варки был слишком теплым, слишком понимающим. Он этого не вынес. Он переехал в это место буквально на следующий день, как бы в подтверждение своего решения. Это было далеко от внушительных размеров прошлого дома. Дрожа от холода, Кэйа почти скучал по теплу его очага и по тому, как воздух всегда пах сладковато, будто каждый кирпич был пропитан вином. Он шел в таверну гораздо менее респектабельную, чем все, что он мог найти в Мондштадте. Для Кэйи это не имело значения. Он откинул капюшон своей накидки и направился к барной стойке, делая вид, что не замечает чей-то взгляд и ухмылку, которая заставляла его пальцы покалывать в предвкушении. Ему не нужно было долго ждать, пока этот кто-то сядет рядом с ним. Близко. Слишком близко. Подсевший мужчина обратился к бармену с пустым лицом. — Один стаканчик для милого парня, — произнес мужчина басистым и хриплым голосом. Он был высоким, с широкими плечами и шрамами на костяшках пальцев. Он не потрудился скрыть голод в своих глазах, когда повернулся к юноше. Хищник, оценивающий свою добычу. Он подойдет подумал Альберих, прежде чем взглянуть на мужчину из-под опущенных ресниц. — Спасибо, — мягко ответил он, — Ливень застал меня врасплох. Неизвестный расплылся в оскале. — Бедняжка, — проворковал он, кладя руку на бедро Кэйи. Ладонь была большой, как и весь собеседник. Альберих подавил вздрагивание от её веса. — Мне повезло, что я наткнулся на эту таверну. — Да, — ответил мужчина, — Очень повезло. Очень повезло голос эхом раздался в голове, когда его затащили в тесную комнату в задней части бара, мощная хватка на запястье Кэйи была болезненной. Как только дверь за ними закрылась, Альберих ощутил его горячие, влажные губы, когда он прижал юношу к двери и поцеловал с такой силой, что наверно останется синяк. — Шлюха, — прорычали ему в рот. Кэйа проглотил эти слова со стоном, который звучал почти как рыдание, потому что «шлюха» лучше, чем «лжец» и «предатель». Ему хотелось хоть на мгновение поверить, что он может быть кем угодно, но только не последними. Некоторые пуговицы на рубашке Альбериха просто отлетели. Он не мог сетовать на порчу его вещи, ведь едва мог произнести слово, когда его швырнули на кровать посреди комнаты. — Ты умоляешь об этом, не так ли? — сказал мужчина, удерживая запястья Кэйи над головой. Он прижал их тела вплотную друг к другу и юноша почувствовал, как эрегированный орган касается внутренней части его бедра, — Умоляй. — Я... — он ахнул, когда зубы мужчины впились в его шею, — Пожалуйста. Он не знал, о чем просил. И это тоже ложь. Кэйа знал, чего хотел, кого хотел. Он сжигал себя в этом невыносимом пламени и ничто другое не могло причинить ему столько же боли. — Пожалуйста, — произнёс он еще раз, зажмурившись так, что перед глазами вспыхнули искры. Теперь он осознал, что ему холодно. Ему было очень холодно и тепло рук мужчины на его голой плоти ощущалось как сильнейший ожог. Прикосновения всё-ещё-незнакомца были далеки от нежных. Он прихватывал соски Кэйи и сжимал его талию, по-видимому, наслаждаясь тем, как молодое тело вздрагивало под ним. Вскоре Альберих обнаружил себя обнаженным, ошеломленно глядящим на человека, который вынимал своё достоинство из расшнурованных штанов. Он был отвратительно жилистым и большим. Чувство, слишком похожее на страх, скрутило нутро Кэйи при виде этого, прекрасно зная, что в конце ночи его будет ждать агония. Но это то, что ты ищешь, да? Ах, голос в глубине его разума звучит беззаботно и жестоко. Заткнись сказал он голосу, но поздно осознал, что сделал это вслух и довольно громко. Мужчина поднял взгляд. Его глаза заблестели от предполагаемого вызова. Произошедшее потом осталось в памяти размытым пятном, прерывающимся только вспышками боли, когда в него вошли практически без какой-либо подготовки, кроме пары коротких нетерпеливых толчков пальцев, покрытых небольшим количеством тёплого масла. Как он ни старался, Кэйа не мог удержаться от крика, когда мужчина полностью погрузился в него одним резким движением. Его ногти вцепились в спину человека, терзающего напряжённое тело. Мужчина хмыкнул, его прерывистое дыхание было слишком громким у уха Альбериха. Он что-то бормотал, когда останавливал свои действия, приспосабливаясь к охватившей его плоть узости. Возможно, ничего не значащие похвалы? Это было оскорбление или ругательство? Кэйа не мог сказать. Его мир сузился до боли, пронизывающей поясницу, острой как бритва и всеобъемлющей. Его тело слабо пыталось вывернуться, как будто этот жест мог защитить от мучающего его вход члена. Это, конечно, не сработало, только не тогда, когда руки мужчины на его талии были равны тискам по своей силе. Мужчина начал двигаться и Альберих вскрикнул, а кровать под ними опасно скрипнула. В его движениях не было ни изящества, ни мягкости. Тяжёлое дыхание от ощущения теплой тесноты и непристойные шлепки кожи несогласованно смешивались со стонами Кэйи, которые мужчина принял за удовольствие, поскольку он начал толкаться еще быстрее. Каждый рывок его длины внутри заставлял беззвучно задыхаться. — Черт, как туго, — выдохнул мужчина, подхватывая безвольную нижнюю часть тела Кэйи так, что он согнулся почти пополам, а его голени лежали на плечах мужчины. Юноша заскулил от дискомфорта, румянец выступил на его щеках, когда новая поза вогнала член мужчины невероятно глубоко. Таким образом, он мог видеть, как мужчина почти полностью выходит только для того, чтобы вонзиться в него всей своей длиной снова, и снова, и снова. Однако, член Кэйи оставался до сих пор нетронутым. Мужчине было наплевать на его удовольствие. Ему было наплевать на самого Кэйю. Было больно. Было хорошо, потому что больно – именно так, как он хотел. Именно так, как он заслужил. Он не заметил выступивших слёз, пока мужчина не остановился. Его ухмылка была настолько широка, что наверняка его щеки заболели от этого. — Нравится? — смеётся он, вытирая слезы Альбериха, — Ты такой красивый, знаешь? Кэйа покачал головой, поднял ладони, чтобы закрыть лицо, закусил губы и попытался не всхлипнуть, потому что целую жизнь назад кое-кто называл его красивым. Кое-кто заправлял ему за ухо выбившуюся прядь волос и целовал. Мягкие прикосновения к уголкам губ заставляли их обоих краснеть и застенчиво хихикать. Кое-кто любил его, но единственное, что Кэйа смог дать ему взамен – это глубокую рану на душе. — Не… — шепчет он, — не говори. Мужчина снова усмехается, вжимаясь в него пуще прежнего. Тело Альбериха выгнулось и задрожало, как струна, готовая порваться. — Я не думаю, что у тебя есть право командовать мной, шлюха. Он крепче сжал тонкую талию, его толчки становились все более рваными. Кэйа попытался сосредоточиться на ощущении полноты, на резких всплесках удовольствия, которые растворялись так же быстро, как и появлялись, когда угол толчков мужчины изменился совсем немного, но его член задел что-то внутри него и пальцы ног непроизвольно подогнулись. Альберих тяжело дышал, хватаясь руками за спину мужчины в то время как его рот с неумолимой энергией оставлял засосы на нежной коже. Он не был аккуратным и болезненные стоны, казалось, только еще больше заводили его, когда он схватил Кэйю за бедра и царапнул основу члена ногтем, смеясь над тем, как он сжался от боли удовольствия в ответ. — Ох... — мужчина томно простонал, а его руки рефлекторно стиснули округлые ягодицы. Его грубые движения прервались на полсекунды. Кэйа был вынужден прикусить внутреннюю часть ладони, чтобы сдержать крик, даже когда проклятый голос на задворках его разума скандировал: Да, да, пожалуйста, трахни меня, заставь меня забыть обо всём... Здесь он был никем. Не Рагнвиндр или Альберих. Здесь он даже не Кэйа. Он был вещью, которой можно было пользоваться как душе угодно и если от него позже откажутся...Что ж...этого следует ожидать, но это больше не навредит ему. Он не позволит. Поэтому Кэйа откинулся назад и принял всё: унизительные имена, мерзкие похвалы. Один особенно грубый толчок заставил мышцы сжаться в клубок. Отдающее алкоголем дыхание на лице и следы, оставленные по всему его телу. Он принял всё, пока мужчина не вздрогнул и не простонал, когда изливался в теплое нутро. Его хватка сжалась до предела, прежде чем он рухнул на юношу истощенный и удовлетворённый.       Кэйа не кончил. Похоже, человека над ним это не волновало, но, по крайней мере, у него хватило приличия перевернуться, чтобы не раздавить Кэйю своим весом. Альберих не двинулся с места. Он сомневался, что сможет, учитывая то, как стремительно пульсирующая боль разливалась по всему телу. Он также не пытался заговорить, потому что не знал, что можно было сказать мужчине, который оттрахал тебя до беспамятства. Он не мог понять, как заснул, но когда он проснулся, мужчина уже ушел. На прикроватной тумбочке лежала небольшая кучка моры. При виде этого Кэйе захотелось рассмеяться в истерике. Простыни липли к нему от пота и даже без зеркала он знал, как ужасно он выглядел. Весь в укусах и засосах. С извращенной дорожкой следов на своей шее, груди, животе. Синяки на его талии темно-фиолетовые и напоминают пальцы. Он не мог сдержать шипение, сорвавшееся с его губ, когда он попытался дотронуться до них. Другая его рука поползла вниз, проводя по члену, пока он не начал затвердевать. Его колени дергались каждый раз, когда его рука касалась его растерзанного, влажного отверстия. Он коснулся себя еще раз. Он кончил, прижав ладонь к губам и тихо простонал, когда боль и удовольствие заставили его чуть ли не согнуться пополам. После этого он опустил голову на колени, прижал их к груди и начал рыдать. Будто это было самой необходимой ему вещью. Его губы разомкнулись в безмолвном крике, потому что было больно. Всё болело. Он не знал, чего хотел. Не знал, что делать, кроме как существовать с этим строгим напоминанием о том, что он должен прожить остаток своей жизни под тяжёлым бременем лжи. Своего спасения и своего наказания. Пройдет много времени, прежде чем он соберёт с пола свою грязную одежду и уйдет.