Она искала смерти на двуспальной кровати.
Ярость пеленой застилает глаза, струится по венам прямиком к сердцу, заполняя его, словно черная ядовитая жидкость. Хочется что-то сломать, желательно шею, желательно одну конкретную, чей владелец сейчас черт знает где зализывает раны и бесится так же сильно, как она. Алина это чувствует, и, кто знает, может часть ее злости принадлежит ему. Ей хочется скрыться, и никто не мешает, не желая испытать на себе мощь Санкты, никто, кроме Мала, успевающего схватить ее за руку. Он, кажется, что-то говорит, но Алина только шипит, вырывая руку, как кошка, которой наступили на хвост, и направляется в свою комнату, с громким, предупреждающим хлопком закрывает дверь. Она не ручается за себя, потому что руки так и чешутся выместить всю агрессию на кого-то, и надо быть глупцом или бесстрашным, чтобы явиться к ней сейчас, когда свет рвется из ее тела разрушающей энергией. Один, правда, все-таки находится. За мгновение до того, как тени начнут двигаться по стенам, она его чувствует. Ей много хочется сказать, ей много хочется сделать, для начала ударить его, потому что связь – опытным путем проверено – лишь слегка притупляет ощущения, особенно, если они находятся не так далеко друг от друга. А Алина вместе со своей командой оторвалась, но не сильно, Дарклинг не пошел за ними, только потому, что понес сильные потери. Как, к слову, и она, отчего ее так и злит чужое присутствие и существование в принципе на данный момент. Они оба будто с цепи сорвались, и полегло слишком много людей, у Алины не то, что руки в крови, у нее глаза уже ничего не видят, она сама этой кровью захлебывается. Все из-за него, из-за его неумолимой жажды власти, из-за жадности и нежелания отпустить Алину. И все из-за нее, из-за ее нерешительности, сомнений, из-за влечения, не дающего ей сделать последний, единственно-верный шаг (она отчаянно убеждает себя, что он таковым является). Но прежде, чем хоть какое-то ядовитое слово, злостное обвинение срывается с языка, Дарклинг хватает ее, прижимая к стене, и Алина больно ударяется затылком. Дезориентированная, она не успевает оттолкнуть его, он хватает ее за руки, фиксирует их над головой, перехватывает одной рукой, удерживая, а второй сжимает горло не сильно, но ощутимо. Алина делает попытку вырваться, но безрезультатно, она только невольно прижимается ближе. - Я устал, моя дорогая, - раздается злой шепот у нее над ухом, и Старкова чуть вздрагивает от горячего дыхания, но обращает свой гневный взгляд на мужчину перед ней. Она не в выигрышном положении совершенно, но будь она проклята, если покажет сейчас свою слабость. – Устал гоняться за тобой, терять солдат и нервные клетки, которых за всю мою долгую жизнь и так осталось немного. - А я устала бегать, но ты не оставляешь мне выбора, - она чуть поддается вперед, выдыхая ему это в лицо, и ей чудится, что никелевые глаза темнеют, становясь такого же цвета, как привычный кафтан на его плечах. – Ни один из нас не будет жить спокойно, пока живет другой. - Так может, просто сдашься мне, заканчивая эту череду смертей и боли, а, Алина? Упрости нам обоим жизнь, - они так близко к друг другу, что Старкова ощущает, как бешено вздымается его грудь, он словно разъяренный бык. И это выглядит почти восхитительно, что она борется между желанием срастись с ним в одно целое и желанием вцепиться ногтями в лицо. Но в итоге она гордо задирает подбородок, насколько возможно в ее положении, и с ухмылкой отчеканивает: - Мы уже проходили это. Ни за что. На секунду ей кажется, что вот сейчас он убьет ее, несмотря на то, что телесно находится не в этой комнате. Его хватка на шее усиливается, и Алина почти уверена, что лицо ее покраснело от потери воздуха и заполонившей ее организм злости. И когда она начинает чувствовать, что вот-вот потеряет сознание, рука соскальзывает ниже, на ключицы, оглаживает кожу под оленьими рогами. В этот момент Алина осознает их крайне странное положение, но, на удивление, не испытывает ни капли смущения, только волна желания проходится по ней, как электрический ток. Ее дыхание тяжелеет, а взгляд мечется от чужих глаз к губам. Дарклинг обманчиво-нежно ведет ладонью по ее щеке, останавливаясь в такой близости, что когда он заговаривает, его губы едва касаются ее: - Ты называешь меня жестоким, но сколько еще крови ты готова пролить, чтобы принять свою тягу ко мне и поддаться ей? Вместо ответа Алина чуть двигает бедрами, выбивая из него рваный выдох. Смесь из ярости и возбуждения разрывает ее изнутри, она чувствует, что больше сдерживаться не может, контроль утерян. Но это не значит, что последнее слово не останется за ней, она не позволит ему победить: - Столько, сколько понадобится, Александр, - скалится она, и это открытая провокация, почти вызов. Дарклинг рычит, его рука в миг оказывается на ее груди, там, где бешено бьется сердце, он придавливает ее, будто желая вырвать это самое сердце из груди, и, наконец, целует. Он – все еще живой усилитель, и Алина чувствует, как сила наравне с возбуждением, заполняет ее тело, открывая второе дыхание. Она с легкостью высвобождает руки, то ли от его передающейся силы, то ли потому, что он, отвлекшись, ослабляет хватку, и прижимает его за плечи, зарывается в волосах, отвечая с таким голодом, что самой страшно становится. Такое чувство, словно что-то сидело в ней все это время, поджидая, а сейчас вырывалось на свободу. Алина кусает его за нижнюю губу, ногтями впивается в плечи, желая разодрать эту кожу к чертям и прижать его ближе, хотя куда уж, когда и так, каждый вдох ощущается, как собственный. Его ладони скользят по ее стану, сжимают грудь, вырывая стон, опускаются на бедра, оставляя синяки от цепкости чужих касаний. Ей кажется, что еще чуть-чуть, и они сожрут друг друга, как два голодных монстра, каковыми они по сути и являются. Александр – у Алины внутри все трепещет от того, что она может его сейчас так называть, что она такая одна – делает языком что-то невероятное в ее рту. В иной раз она бы смутилась отсутствием опыта, как когда-то давно после демонстрации, когда он также прижал ее к стене, не давая пути отступления. Но сейчас ей плевать, сейчас ее ненависть находит выход в сладкой боли, пока внизу становится горячо и влажно, сейчас она уверена в искренности чужих эмоций. Алина ощущает, как отзывается его тело, она чувствует его возбуждение и бесстыдно разводит колени, прижимаясь ближе, пахом к паху. Александр таки отрывается от ее губ, ведет ниже, кусая и целуя шею, на которой уже остались следы от его пальцев. И становится невыносимо жарко, хочется стянуть уже одежду, но сил отстраниться она в себе не находит. Она с жадностью проходится ладонями по его шее, лопаткам, пояснице, бедрам и обратно, желая заполучить его всего и сразу, и неудовлетворенно трется, практически мурча. - Нетерпеливая святая, - хрипло смеется в ответ Дарклинг, но Алина не дает ему сказать еще что-то, она ловит его губы, снова затягивая в поцелуй. Он только с извращенной медлительностью отвечает, захватывает ее нижнюю губу, переплетает языки так, что Старковой хочется в очередной раз его убить или умереть самой. Она думает о Мале, который снаружи, который вероятно волнуется и не знает, как она снимает напряжение. Она думает об осуждающем взгляде синих глаз Зои, непонимании Жени и остальных, и сквозь пылающую в ней страсть ощущает укол вины. Но если бы она и могла сейчас остановиться, в чем Алина сильно сомневается, то Александр, будто читая ее мысли, мгновенно заставляет все забыть, когда его ладонь, проскальзывает между бедер, требовательно касаясь. С губ срывается стон, и Алина кусает губу, пытаясь предотвратить следующий. Так их точно услышат. Но она захлебывается новым стоном, когда пальцы проскальзывают под ткань штанов и белья, а горячий язык ласкает мочку уха. Когда Дарклинг начинает говорить, ей нужно некоторое время, чтобы осмыслить сказанное, и ей кажется, что сейчас ей на ухо шепчет сам дьявол: - Я обещал твоему отказнику, что он услышит, как я заставляю тебя кричать, но, к сожалению, сегодня мы не в той ситуации, - в голосе столько самодовольства, что ее тянет схватить его за волосы и со всей силы ударить об стену около ее головы, но именно в этот момент его пальцы оказываются внутри, а другая рука зажимает рот, заглушая новый стон. Поэтому Алина только и может, что в отместку провести ногтями по затылку, впиваясь, когда он снова двигает пальцами. Ей невыносимо хорошо, болезненно тянущее чувство внизу живота пропадает, заменяясь наслаждением, сродни которому ничего не было. Остатки самоконтроля пошли к черту, вместе со здравым рассудком, и все, что Алина могла делать – это поддаваться бедрами и всхлипывать в чужую ладонь, пытаясь не шуметь, хотя на деле хотелось кричать. Она чувствовала, как проходится по ней чужой хищный взгляд, ловя каждый звук, стон, вздох, движение ресниц. Хоть какой-то стыд пропадает, она слабо трепыхается в его руках, закатывая глаза от удовольствия и прижимает его ближе, желая больше, больше, больше. Алина кусает его за пальцы, и он отдергивает руку, чтобы в следующую секунду быть притянутым за воротник и втянутым в поцелуй. Его рука чуть смещается, пальцы находят чувствительную точку, лаская, и у нее сбивается дыхание, становится отрывистым, и Алина чувствует, что близка к разрядке, поэтому отстраняется, стукается затылком об стену, чуть отрезвляя себя, и накрывает его руку, что находится между ее разведенных ног, останавливая. Дарклинг понимающе хмыкает, вытаскивая руку и собираясь перенестись на кровать, но Алина тянет его ладонь к лицу. Не отрывая от него взгляда, она втягивает его пальцы поочередно в рот, проходится языком, слизывая собственный вкус, и внизу снова болезненно тянет от того, как меняются эмоции на его лице, как трещат все маски по швам. Александр, словно зачарованный, наблюдает за этим действием, не в силах, что-либо сделать, и Алину ведет от этой минутки власти над ним. Она выпускает пальцы изо рта с характерным звуком, крайне громким в этой тишине, разбиваемой лишь их вздохами, и тянет к кровати, толкая Дарклинга и устраиваясь на его коленях. Они снова целуются, мокро и сумбурно, пока Алина не отстраняется и, ощущая чужие ладони на бедрах, не проводит языком по шее, с гордостью отмечая рванный выдох. В один момент он переворачивает ее, устраивая на кровати, и нависает сверху. Легким движением он скидывает с себя кафтан, пока Старкова дрожащими пальцами расстегивает пуговицы на рубашке, быстро отправляя ее вслед за кафтаном, и замирает. Она уже видела Александра частично обнаженным, но сейчас в этой обстановке, у нее замирает сердце. Пальцами она проходится по шрамам, опускаясь к прессу и останавливаясь у кромки брюк. Долго любоваться ей не удается, Александр быстрыми, отточенными движениями избавляет их от остатков одежды, снова склоняясь над ней. Он обводит ладонями ее талию и бедра, возвращается к груди, лаская пальцами и языком, и Алина ворочается по кровати, отчаянно цепляясь руками за его плечи, оставляя на них красные полосы. - Если ты сейчас что-нибудь не сделаешь, я тебя убью, - цедит она, когда Александр мучительно медленно оттягивает губами сосок. - Что-нибудь – понятие абстрактное, Алина, - издевательски проговаривает он, кусая ее чуть ниже подбородка. – Скажи, чего именно ты от меня хочешь, и я постараюсь исполнить. Сволочь. Алина больно тянет его за волосы и целует, яростно и глубоко, надеясь так передать свои желания, но Дарклинг непреклонен. Он отвечает на поцелуй, но руки замирают на груди, ничего не делая. Старкова беспомощно рычит, отстраняясь, и шепчет в самые губы: - Я хочу, чтобы ты перестал медлить и взял меня прямо сейчас, - не просьба, а приказ, и Александр хочет что-то добавить, в его глазах ехидство, но Алина предупреждающе сжимает пальцы в волосах. - Будет сделано, моя святая, - только отвечает он и разводит руками ее колени, прижимается вплотную и одним единым медленным движением заполняет ее. Алине бы колкостью на колкость ответить, но она в один миг забывает все слова, существующие на свете, из нее вырывается только стон, заглушаемый чужим ртом, накрывшим ее собственный. Стало душно до невыносимости, хотя вся одежда валялась где-то рядом на кровати и на полу, но воздух накалился до предела, а перед глазами все плыло. Александр замирает, буквально всей своей силой воли заставляет себя остановиться, чтобы в самые губы спросить: - У тебя ведь никого не было до этого, так? Я первый? – в его голосе наравне с собственническим удовлетворением совершенно не свойственная ему забота, и Алине хочется откусить ему нос и за это, и за то, потому что это не должно так греть душу, когда ненависть распаляет, требует больше и прямо сейчас. - Если ты сейчас не продолжишь, то я буду у тебя последней, - вместо ответа зло выдыхает Старкова, вцепляясь ногтями в спину. Он усмехается, но продолжает двигаться, выбивая каждым толчком из нее вину перед остальными, чувство нависшей ответственности и неправильности всего происходящего. Потому что сейчас как никогда правильно, сейчас она ощущает себя нужной, ей не нужно притворяться и скрываться. Чужие губы вытаскивают истину, стирая маски и необходимость держать себя, скрывая эмоции. Но больше всего ее ведет от чужой открытости, от неподдельности чужих эмоций, он такой настоящий перед ней впервые от дрогнувших ресниц до властных движений. Она видит в каждом рывке ярость от ее неповиновения, от того, что они вынуждены скрываться от посторонних глаз и быть тише, она чувствует в его касаниях жажду обладать, в поцелуях злую горечь, что все это закончится, она читает в его глазах усталость противиться своим желаниям, человечности, что проявляется в нем, стоит им двоим оказаться наедине. В какой-то момент он не сдерживается, толкается быстрее и жестче, и Алина поддается, подстраивается под его ритм, и ей кажется, что они – оголенные провода, кусающие друг друга током, неугомонные и опасные. Войди сейчас кто-то не вовремя, стал бы жертвой самой мучительной смерти на свете, раздираемый тьмой и светом. Она чувствует, как связь, и без того сильная, окутывает их душу, сплетая, и это похоже на тот момент, когда она пыталась убить их. Потому что вот сейчас они – единое целое, все твое – мое, а мое – твое, и от этого так хорошо, так невыносимо безупречно, будто их связь, подобно закону природы, является самой естественной вещью на свете, разрушение которой приведет к беспорядку, к скверне, разрушающей все вокруг. У Алины на глазах слезы, но не от боли, а от безысходности, от осознания, вспышкой поразившего воспаленный возбуждением мозг, что так у нее ни с кем не будет. Кроме него. Старкова мечется на кровати, цепляется руками за простыни, матрас, за него, чтобы не утонуть в этом блаженстве, когда Дарклинг хриплым, нечеловеческим голосом, будто тьма из него вырвалась наружу выдыхает уверенное: - Моя, - ему достаточно одного этого слова, чтобы заклеймить ее, и Алина готова умереть прямо здесь и сейчас, чтобы не мучиться от желания разрядки, но и не заканчивать эту ночь, чтобы остаться в ней навечно. – Я убью любого, кто попытается это оспорить. И часть ее сопротивляется, часть ее почти осмеливается это сделать, но она так слаба, что не может противостоять огню, бушующему в Алине, ее свету, рвущемуся осветить чужую тьму. Поэтому она вновь находит его губы и прежде, чем коснуться их, таки отвечает: - Если так, то и ты принадлежишь мне. Полностью, - и целует, не давая ему опровергнуть или согласиться, потому что неважно, какой будет ответ. Он убьет ее в любом случае. Она крупно вздрагивает, прижимаясь всем телом, из последних сил удерживает Александра, хотя тот и не собирается отстраняться. Он следует за ней, через несколько секунд, и практически падает, утыкаясь носом в изгиб шеи на некоторое время. А потом отстраняется, чтобы покрыть поцелуями дрожащие плечи, огладить талию в успокаивающем жесте. Алина не знает, зачем он ее успокаивает, не понимает, пока не замечает на щеках дорожки слез, пока с губ не срывается полный печали всхлип. - Ты сожалеешь? – спрашивает он, чуть смещается, устраиваясь рядом, обнимает за плечи, и, не дожидаясь ответа, продолжает. – Не стоит. Это было не в реальности. В определенном смысле, ты все еще чиста для своего отказника. Он бьет ее словами намеренно, скрывая свои эмоции за пеленой яда. Старкова бы обиделась, но она все его чувства через себя пропускает до сих пор, теперь чтобы закрыться от нее Дарклингу придется приложить много усилий. А сейчас она ощущает его боль, его обиду и злость на нее, его ревность, пугающую сильнее ничегоев. Я убью любого, кто попытается это оспорить. - Если бы можно было отмотать время, к той секунде, когда ты появился в моей комнате, - начинает она, и Александр напряженно замирает рядом, подобно дикому зверю, что готовится защищаться, - я бы ничего не изменила. В комнате наступает тишина, и Алина затаивает дыхание, потому что несколько секунд не чувствует ничего. А потом чужие губы касаются ее виска, и она с облегченным вздохом закрывает глаза. И снова всхлипывает. - Мне больно, потому что все мое существо стремится к тебе, потому что я хочу ощутить это, находясь в одной с тобой комнате, а не на расстоянии, - продолжает она, и мир вокруг словно в вакууме, она не видит Александра, только чувствует его ладонь на своем сердце. - Потому что только с тобой я чувствую, что могу дышать, что я живая. - Так вернись ко мне, - выдыхает он, жмется ближе, чтобы не отпускать. Алина горько улыбается. - Не могу. Нельзя, - и одним разрезом заставляет его исчезнуть, раствориться, оставляя ее одну. От потери тепла от лежащего до этого тела рядом, Алина вся сжимается, притягивая колени к груди. От мысли, что будь они сейчас рядом с друг другом не через связь, и она могла бы убить его, все ее нутро содрогается.Дай мне почувствовать, что я дышу, Чувствовать, что я снова человек...