Она была ребёнком

Лёжа на больничной койке, девочка поморщилась от до сих пор стоящего в носу запаха гари, который, казалось, навсегда въелся в слизистую, и от сильной мигрени... конечно же. У неё сильно кружилась голова. И эти симптомы втянули ее во мгновенные воспоминания, от которых голубые глаза начало неприятно щипать. Не только от этого, конечно. Сара не могла перестать думать о маме. Больничная кровать лишь резанула по ее набухающему абсцессу из всего, что с ней начало происходить в этом чертовом городе. А может, и не стоит думать, что хуже уже не будет? Мама всегда говорила ей опасаться незнакомцев, и этому совету своей инфантильной матери, Сара следовала беспрекословно, ведь и сама понимала: неизведанность — равно опасность. Да, не надо переворачивать камни, если боишься смотреть на тварей, живущих под ними. И Сара не переворачивала эти камни. Сара, если уж защищаться, вообще не была любительницей приключений. Сара стала жертвой обстоятельств... всего-то... ну, так уж вышло... что теперь? Эти твари были достаточно сильны, чтобы в нужный момент выпрыгнуть из-под камней, или из-за... А Сара, каким-то образом, стала магнитом. Что теперь? Ведь Город не может быть уродливым без уродливых в нем людей. И Сара верила в это, но, как говорится: «а что толку?»... О’Нил снова поморщилась в болезненной судороге, когда хотела перевернуться на бок. Она не помнила, почему ее левая лодыжка была перевязана, почему она так сильно саднила. Слёзы, подобно разветвлённой полосе на дороге, текли из уголков глаз, противно заползая в уши. Коралловые губы задрожали, и Сара, так медленно, так неприятно из-за боли в ноге, перевернулась на живот, чтобы дать волю своей оправданной истерике, но не видеть хлопочущих медсестёр. В подушку прокряхтело болезненное: - Мамочка. — И ещё. — Мама... — И ещё... и ещё... и ещё... Она плакала беззвучно, слишком тихо, чтобы не заметить, как резко больничная суета переросла в абсолютное затишье, а после и хорошо слышимый скрип дверью. Наспех вытерев слёзы, девчонка снова перевернулась на спину, одной ногой лихорадочно отгребая себя к спинке кровати. Еле сдерживается, чтобы не ахнуть, ведь придётся прикрыть рот маленькой ладошкой, которая у неё начала дрожать. У неё уже выработалась четкая реакция на этот глубокий, бархатный голос, что она ясно начала слышать перед сном, при пробуждении в ночи, во сне. - Здравствуй, Сара. Найдя в себе силы лишь на то, чтобы натянуть лежащий рядом плед до подбородка, Сара всхлипнула, испуганного зашептав: - Что ты здесь делаешь?! — Как же сильно дрожала ее нижняя губа, человек под маской невольно улыбнулся, наблюдая за страхом, упивался им... Тихо смеясь, мужчина прошёлся вдоль ее кровати, от чего корень страха начал стремительно расползаться дальше желудка, и она только сильнее вжалась в железную спинку, словно это могло спасти. - Страх всегда так сладок... — Саре вряд ли нравилось это ощущение холодящих душу мурашек, когда она почувствовала, что его голос звучит прямо в ее голове, холодного пота, когда она почувствовала рядом его присутствие, боязнь пошевелится, когда омерзительный шёпот пробирался в ее уши. И она всеми фибрами души проклинала... себя, не его! За то, что пошла на ужин, за то, что надела то платье, за то, что поддалась его влиянию, и делала это с неловкой улыбкой... Этот мерзкий шёпот говорил о пожаре, в котором погиб ее Люк... О, ее Люк. Ее Люк умер, а этот мерзавец говорил так, словно это было его рук дело, совершенно пустяковое дело. Да почему же, блять, словно? Зелёный плед скрывал ее дрожащие ручонки, но глаза в деревянных прорезях, точно сканер, смотрели на неё: на ее пока скрытое тело, замершее в ожидании личико, на очи, которые не могли смириться. Блондинке нихрена не льстило, что Человек пришёл, чтобы проведать ее, сейчас Сара хотела одного — чтобы он ушёл... - Я прошу Вас... уходите. — как же она этого хотела. - Ты боишься меня? — Этот вопрос не требовал ответа, ответа требовал страшный человек, который даже издали умудрялся давить на шестнадцатилетнюю девочку-подростка одним своим действием в палате. — Признайся, — Лукаво протянул мужчина. — ты боишься меня только потому, что чувствуешь — тебя тянет — Нет, нет, пожалуйста, хватит нести этот бред. — ко злу, тебя тянет ко мне. — Да ни к чему ее не тянуло! Приехав сюда, она хотела лишь мирной жизни с мамой, в школе, и если повезёт, завести хороших друзей. Бегающее за ней скопище из паранормального — это не то, чего она хотела!.. Не то... — Мы похожи больше, чем ты думаешь, Сара. Ты не хочешь это принимать и поэтому так отчаянно борешься с этим. — Твердил пугающий ее голос. В окошке двери, как и в окнах на улице, не мелькали силуэты, а Человек в маске подходил все ближе... Ей ведь никто не поможет. — Разве нет? Всю тираду она пыталась унять дрожь, если бы она и набралась смелости что-то сказать, уверенна, что все бы так и застряло в горле. Искажённое страхом личико не выдержало, как и рвущаяся паутина нервов, и Сара расплакалась, закрываясь трясущимися руками. - Что ты, мать твою, несёшь?.. — Ладони не могли сдержать ее надрывных всхлипов и завываний, как подушка. Сара испытала стыд за свои слёзы, ведь показывала себя слабой перед Ним. Сара ничего не могла поделать с этими слезами, которые поднимали по телу Человека животное вожделение. Человек едва слышно усмехнулся в нос, точно что-то про себя отметив. У Сары свело живот, когда он подошёл ближе, у Сары слишком быстрая реакция, но даже она не помогла ей. Почему она все ещё думает о том, что ей кто-то поможет? Саре стало противно от того, что он держит ее запястья, рассматривая их с каким-то явно нездоровым интересом. «Его нездоровым интересом стала шестнадцатилетняя ты...» — орало ее подсознание. И она возненавидела себя за это. - Не смей меня трогать! Отпусти! — Страх. Адреналин. Какая разница что ей двигало? Абсолютно никакой, если ни то, ни другое не вытащит ее из этого кошмара наяву. - Как прикажешь. — Уголки губ под маской маниакально поползли вверх, когда нечеловеческого спокойствия глаза смотрели на упавшую на коленки к нему в ноги О’Нил. Она вскрикнула от боли в лодыжке, которая глухим шлепком ударилась о пол, она не успела прийти в чувства, но рука в перчатке уже дёрнула ее подбородок, вынуждая смотреть на нагнувшегося к ней мужчину сквозь упавшие на глаза молочные волосы. Все снова сводилось к ее оцепенению, обездвиживанию им. Вот русоволосый проводит по ее сжатым в отвращении губам, вот сжимает щеки, поворачивая ее голову то вправо, то влево, точно безмозглую марионетку. Демонстрация власти над девочкой, искусство запугивания, и никак иначе. Забавно, что Сара даже не помнит его поспешных оправданий и лица после вспышки, когда оно стало гладким, ведь те шрамы и борозды поистине олицетворяли его гнилую душу. - Да какой, к черту, сон?! — Хрупкие руки отталкивали от себя высоченного, в три с половиной раза больше, чем ее собственное тело, мужчину. Он схватил ее руки в крепкую хватку почти сразу же. Человеку надоело церемониться. — Отпусти меня! Не надо! Пусти! — По ощущениям это было сравнимо со сдачей крови в детстве, когда семилетняя Сара закатила истерику и ее держало четверо врачей, чтобы та испытала лишь секундное удивление. Глупо сравнивать такое, но ощущения были схожи — чувство беспомощности, пропитанные страхом и шоком мурашки. Все это сплошной стресс, который заставлял тело не слушаться, не реагировать трезво, а речь прерываться. Правда, когда сильные руки грубо развернули трепыхающееся тело спиной, прижимая к себе, к своему, да простит ее мама, естеству, крепко держа тонкие запястья, тело, и вовсе окаменело, а слова не смели сорваться с чувственных губ. Сара не понимала, что от нее хотят. Сара не умела. Но и это был не пик ее смешанного с возмущением страха. - Сопротивляешься? — Ехидно шептал он на ухо, от чего девичья кожа покрылась неприятной, хладной липкостью. — Ты же этого хочешь... Прерывистое дыхание перешло в новые всхлипы, когда те же гадкие руки медленно очерчивали мягкий рельеф ее плоского живота, тесно опускаясь ниже, к краю тонкой больничной рубашки. - М-м-м... — Из груди вырвался панический стон вперемешку со всхлипом, заглушенный где-то в середине горла, вызывая у садиста улыбку, которая обожгла тонкую шею. Как же ей было стыдно. - Так-то лучше... — Словно так и надо, словно она дала согласие, словно... словно он не чертов педофил и насильник. Скалясь, смотря из-под полуоткрытых век, ритмично елозя спиной на смятом, зелёном пледе, в который она вцепилась руками, вперёд-назад от чужих движений внутри, в уши Сары противно стекали капли соли, а сама она думала лишь о том, что ни черта бы не смогла сделать, и снова ненавидела себя за это. Забавно, что Сара даже не помнит его поспешных оправданий и лица после вспышки, когда оно стало гладким, ведь те шрамы и борозды поистине олицетворяли его гнилую душу. Даже во время процесса, когда ненавидящие глаза смотрели на это гладкое лицо, подсознание делало своё дело — выявляя на нем оплавленные шрамы и борозды... * * * * - Нет! Пожалуйста, только не снова! Не снова! Не снова! Не снова! Пожалуйста! — Словно подбитый зверь кричала молодая девушка, ворочаясь на кровати из стороны в сторону, пока ее сухо не потрепали по плечу. Резко спохватившись, она села, обхватывая руками голову и массируя ее. - И что на сей раз? Писайдера, фавн, старые друзья? — Человек приподнялся на животе, высматривая свою, льющую слёзы, королеву, принимая это за ответ. Снова. Он придвинулся ближе, гладя кончиками пальцев голое бедро, отодвигая юбку кремовой ночнушки, и сразу же оставляя влажные поцелуи, поднимаясь к резинке белья. — Тш-ш-ш... моя маленькая девочка, иди ко мне. Человек не любит, когда ему говорят «нет». Сара беспрекословно прибивается рядышком, сворачиваясь в калачик у крепкой груди, но сильные руки ее останавливают, сидя на коленях, девушка внимательно всматривается в лицо без маски, пытаясь угадать его великие мысли. - Иди ко мне. — Повторяет он, отбрасывая атласное одеяло, ранее скрывающее его растущее возбуждение. Сара сглатывает, но не морщится. Сара знает, что ему нужно. Уже знает. Уже умеет. Сара беспрекословно выполняет и этот приказ. - Сейчас ты со мной, Сара, все хорошо, ты в безопасности. - Да, я с тобой.