Король умер! Да Здравствует Король!

            

Порывистый ветер гнал с юга свинцовые тучи, опадавшие над недавним полем боя хлопьями белого снега вперемежку с серым пеплом все еще тлеющих руин Эсгарота. Смерть кружила в воздухе, клубилась приторно — сладким запахом крови над холодными скалами и разрушенными стенами Дейла, унося на своих черных крыльях в мир без времени богатый урожай. Бой окончен, враг повержен, в легендах этот бой будут называть Битвой Пяти Воинств, и это истинно было так — в кровавой резне в Долине Эребора люди, гномы, эльфы и сама природа одолели великую армию тьмы. Стоя на обдуваемой всеми ветрами вершине Вороней Высоты, Леголас с глубокой скорбью глядел вниз, на долину меж когда-то цветущим городом людей, ныне лежащим в руинах и Одинокой Горой. Глазам его предстало поистине страшное зрелище. Не было ни единого камня, ни единого клочка земли не залитого алой кровью эльфов, людей и гномов. Великие потери понесли все три армии, но что они перед той оглушающей утратой его сердца, страшная весть о которой трепетала на ветру полотнищем траурного стяга над остатками крепостной стены Дейла? Тишина, пришедшая вслед за звоном и грохотом боя, казалась плотной, словно огромное, расшитое красными маками покрывало набросили на лежащую у его ног Долину. Безмолвие было невыносимым, сводящим с ума, таким глубоким, что было слышно, как падает снег на холодные камни. Но сегодня, с наступлением сумерек и тишина, и холод исчезнут, сгорая в прощальном пламени десятков погребальных костров, вместе с сотнями павших в бою воинов. Всего минуту назад, глядя на скорбящую над телом возлюбленного Тауриэль, он решил уйти прочь, чтобы не видеть, как она многие тысячи лет будет оплакивать свою потерю, пряча боль разбитого сердца за холодным сиянием глаз, все глубже падая в бездну безумного одиночества. Слишком хорошо Леголас знал, каково это любить всей душой того, кто не в силах разделить с ним тепло своего сердца, отдавая всю нежность вечной памяти мертвых… Неслышно подошла Тауриэль. Ее теплая рука, все еще липкая от крови гнома, скользнула по плечу и мягко разомкнула сжатую в кулак ладонь. В тесном переплетении их пальцев было столько печали, столько боли и безысходности, что захватывало дух. Они стояли неподвижно и безмолвно, а безжалостный ветер трепал их волосы, смешивая белые пряди с огненными, связывая две бессмертные жизни навек. Тауриэль всегда будет рядом, многие тысячи безрадостных лет — ей некуда идти, а он теперь не вправе покинуть Лихолесье. Неспешно, словно пытаясь отсрочить мгновение, когда чьи-то чужие уста, произнесут вслух то, чего он отчаянно не хотел слышать, Леголас спустился по каменным ступеням сторожевой башни. Тауриэль следовала за ним, он так и не взглянул на нее, не произнес ни слова, но тепло ее души спасало его сейчас. При виде его люди и гномы, бродившие по полю боя в поисках выживших, поспешно отворачивались, не решаясь встретиться с пустым взглядом льдистых глаз. Леголас и Тауриэль пересекли долину и наконец, подошли к руинам Дейла. Они прошли по главной площади сквозь армию эльфов, расступившуюся перед ними и снова сомкнувшую свои ряды за их спинами. Из большого походного шатра навстречу Леголасу поспешно вышел Бард. Лучник хотел было, что-то сказать, но Тауриэль, остановила его жестом руки и холодным, уверенным «Нет». В шатре было невозможно душно и жарко, густой чад масляных ламп и десятков восковых свечей пропитал неподвижный воздух. Почтительно склонив головы, два стражника и лекарь отступили от ложа, давая Леголасу пройти. До чего же странно и страшно видеть отца таким. Всегда сильный, величественный и надменный, сейчас он казался до слез беззащитным и хрупким. Смерть словно обнажила его душу, оставив легкую улыбку на белых устах и страшный шрам на левой щеке, скрывать который уже не было нужды. До чего же настоящим он казался теперь, словно не умер, а прилег отдохнуть после изнуряющего боя. «Королю не пристало показывать подданным свои слабости» — прозвучал в голове тягучий говор Трандуила. Леголас тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, отгоняя слезы, и упрямо вздернул чуть дрожащий подбородок. Не разомкнув холодных бледных уст, Леголас подарил почившему королю последний поцелуй, на мгновение прижавшись губами к его руке, не окольцованной, ставшей непривычно легкой без массивных перстней. Сейчас эти перстни и кольца лежали в изножье походного ложа, вместе с венцом — замысловатым переплетением мифриловых веточек. Леголас знал, этим венцом его должны короновать сегодня: в походе армия не может быть без короля. И только потом, во дворце Лихолесья, в присутствии гостей и знати Средиземья его коронуют настоящей короной, созданной для него умелыми руками мастеров. Наперекор всем традициям и правилам, Леголас, не задумываясь, вернул венец его настоящему владельцу. Серебристые обручи привычно перехватили пепельные волосы, а изумительной красоты самоцвет снова засиял на лбу Трандуила. Роскошный перстень с белым камнем в замысловатом обрамлении золота — фамильная ценность его рода — был немного великоват, свободно охватывая палец, он тянул руку к земле. — Никаких костров. Я думаю, Бард не будет возражать, против похорон в усыпальнице Гириона, — голос был хриплым и низким, словно не принадлежал Леголасу. Стража и лекарь склонили головы в знак повиновения. — Идем, — Леголас обернулся к Тауриэль. «Я не справлюсь без тебя» — говорили его глаза и их блеск заставил ее отшатнуться, перед ней словно разверзлась бездна, это был взгляд эльфа потерявшего все. Когда они покинули шатер и вышли на площадь, эльфийские воины, все как один, склонили головы и преклонили колени. — Владыка, — тихим шепотом произнес советник Трандуила, эльф преданный их семье еще со времен коронации его деда Орофера, — мое сердце скорбит вместе с Вашим. — Благодарю, Анатер. Я знаю, как ты был привязан к отцу. И он ценил это. Слова, приличиствующие случаю или истина? Леголас и сам того не понимал. Советник с грустью поглядел ему вслед, он знал и Трандуила и Леголаса с самого их рождения. Они были очень разными, и тем удивительнее было то, что сейчас глаза Леголаса до странности были похожи на глаза его отца. Тот же затравленный блеск, которым горели очи Трандуила после битвы, в которой он стал Королем. Тяжелая ноша эта королевская корона Лихолесья. Истина, что эльфийские принцы рождаются, чтобы никогда не стать королями, во второй раз разбилась вдребезги о ржавую сталь орочьего оружия. *** Бард, конечно же, не возражал, и в усыпальнице Гириона появился еще один могильный камень. Гномы не пожалели для короля, которого ненавидели всей душой, ни мрамора, ни золота. Трандуила похоронили на чужой земле — так случается с воинами, и, как подобает воину, он упокоился со своим оружием в руках. Парные мечи, скрещенные в рукоятях, лежали у его ног, капли орочей крови, словно недуг, разъедающий серебристую сталь, чернели на острых клинках. Не было пышных похорон, подобающих королю, не было любимых Трандуилом цветов, только несколько чахлых бледно-зеленых веточек папоротника, чудом выживших под снегом среди холодных камней Эребора. Их принес этот странный хоббит, Бэггинс, неведомо где пропадавший всю ночь, чтобы найти их. Прощаясь с королем, эльфы пели свои прекрасные песни, и боль Леголаса отступала, уходя за облака вместе с древними напевами. Он был разбит и, словно не совсем понимал, что происходит. Ему отчаянно хотелось сбежать, бросить все, снять с пальца этот ненавистный перстень. Спасала только Тауриэль, вселяя одним только своим присутствием стойкость и покой. «Совсем еще мальчишка и даром, что ему уже почти три тысячи лет» — подумал Даин, король Железных Холмов, впервые встретив растерянный взгляд Леголаса, так неожиданно ставшего королем. -Такова жизнь короля, мальчик мой, — сказал маг, ошарашенному Леголасу, когда в тот отказался идти на совет королей после похорон. Эльфу казалась кощунственной сама мысль, что едва была замурована дверь в усыпальницу, в которой теперь покоился его отец, как он должен был идти в Эребор на совет с Королем Даином, принявшего корону Подгорного королевства со смертью Торина и его племянников. -Теперь ты король, за тобой твой народ, будь сильным, прошу тебя, — прошептала в теплой тишине Тауриэль, обнимая Леголаса и прижав его голову к груди, одной промозглой ветреной ночью, когда наконец-то, он нашел в себе силы выплакать свое горе. Он цеплялся за ее руки дрожащими пальцами, причиняя ей боль, царапая, сжимая, словно боялся, что и она оставит его. Он плакал, стиснув зубы, заглушая рыдания в своих искусанных в кровь губах, в складках ее одежды, в потоках ее огненных волос, ибо никто кроме Тауриэль не должен знать, как ему больно сейчас. Он плакал, обрушивая на нее всю невозможную глубину своего горя, забыв о том, что и она перенесла потерю, заставившую сердце замереть навек. Тауриэль жила сейчас его, Леголаса болью, заперев свою в темных безднах своей души вместе с сожалением о несказанных словах, неподаренных поцелуях, утешая себя лишь надеждой, что Кили увидел их в ее глазах, прежде чем черная пелена смерти затмила его взор. Леголас плакал от растерянности, от одиночества, к которому, казалось, давно привык. Но нет. Как бы холоден и неласков ни был отец, его присутствие, даже незримое, его защита, его взгляд, редкие прикосновения теплых рук, все это было важным и нужным, как сам воздух, как почва под ногами, как солнце над головой. Но Трандуила не стало и не стало воздуха в груди, исчезла опора, которой он был для сына. До сих пор, по прошествии нескольких дней, Леголас оглядывался, порой, в поисках отца, когда кто-то из подданных обращался к нему словами «Владыка», и не было в этом мире более ненавистного слова, обращённого к нему. Старый советник Анатер был рядом, когда в чертогах Эребора заключили мир три короля: Бард, Даин Железностоп и Леголас Трандуилион. Он был рядом, когда сломленный потерей вчерашний принц, объявил, что армия возвращается домой, и когда, проходящий сквозь строй воинов Леголас ежесекундно слышал обращенное к нему «Мой король» из уст своих подданных. Анатер видел, как это ранило Леголаса еще больше, так, что слабели ноги и даже Тауриэль не могла помочь. Когда-то советник учил премудростям королевской жизни Трандуила, теперь настал черед его сына. Но каким бы уязвимым и ранимым ни казался Леголас, советник знал о великой силе, заключенной в его душе. А когда после длинного скорбного перехода армия Лихолесья наконец, ступила на родные земли и в глазах Леголаса он увидел решимость и твердость, радость наполнила его душу — Король вернулся домой. Впереди была долгая жизнь, целая вечность, но прежде — коронация, скорбь подданных и одновременно радость, ибо своего принца они любили не меньше, чем короля, визит Владыки Элронда, который оглушенный вестью о гибели Трандуила все шептал «Не так, не так должно было все случиться» и прятал лицо в дрожащих руках, будто знал, что смерть короля обернется когда-нибудь большей бедой. И, конечно, прямой и честный взгляд Тауриэль, когда она произнесла короткое «Да», решившее его судьбу. Быть может, легенда о единственной любви на всю бессмертную эльфийскую жизнь, всего лишь сказки старых романтиков? Быть может, время излечит раны новой королевы Лихолесья? Быть может когда-нибудь, Тауриэль придет к нему, в одну из бессонных ночей, окруженная сиянием одинокой свечи и станет по-настоящему его Королевой? Ответов на эти вопросы у Леголаса не было. Он знал, почему Тауриэль ответила согласием — сейчас они были нужны друг другу, как никогда раньше. Им не справится со своими потерями поодиночке. Леголас был единственным, что у нее осталось, она была всем, что было у него. А пока, он жил одной надеждой на то, что мрак в их душах когда-нибудь рассеется, прежде чем их сердца застынут, скованные в броне, что прочнее чешуи дракона. Леголас жил надеждой, черпая силы в тихом шепоте деревьев, в котором ему слышался голос отца, в ярком сиянии звезд, так похожем на свет родных синих глаз, в свежем ночном воздухе, пропитанным запахом весны, цветов и совсем чуть-чуть ароматом прелой листвы. И всюду — в воздухе, в тени деревьев, в яркой зелени листвы — Леголасу чудился образ отца. Великий Лес тысячи лет жил и вбирал в себя силу и мощь Короля Трандуила, теперь же, он делился ими с Королем Леголасом…