***
Жаркий воздух пóтом липнет к обнажённым ногам, и всё вокруг — блестящее, сверкающее в послеполуденном солнце. Город шумит, Мино лениво потягивает манговый сок и прохладного стакана и вполуха слушает, как Сынхун бесстыдно флиртует с продавщицей одного из множеств сувенирных киосков за скидку. Её мелодичный звонкий смех нежно вписывается в лениво-возбуждённую какофонию голосов на улице, создавая только Мино слышимую гармонию. В голове пусто — и это так приятно; ни рабочих дел, ни лихорадочных попыток снова придумать что-нибудь такое эдакое, чтобы радиокомпании купили и гонорар был побольше. Кажется, что посади Мино сейчас за рабочий стол и попроси написать простецкий бит — он не смог бы. В дали, но совсем близко шумит море — волны там были совсем небольшие, и Сынхун даже немного пожаловался на то, что купаться неинтересно. Мино обозвал его ребёнком, а потом чуть ли не потратил несколько тысяч вон на водный пистолет. Сынхун отдалённо щебечет что-то про бары и коктейли, Мино с бездумно и с усмешкой рассматривает один из сувенирных магнитов, думает, что маме, наверное, тоже нужно что-то привезти ведь, а потом — ловит взгляд. В душном мареве вечереющей улицы, когда голова уже нагрета настолько, что всё кажется дремотным сном, взгляд больших тёмных глаз сначала кажется Мино тоже чем-то нереальным. Но у взгляда медленно выстраиваются реальные вполне очертания — немного пухлые губы, обхватывающие трубочку у такого же, как у Мино стакана, длинные пальцы, белые рубашка и штаны — парень, стоявший на другой стороне улицы, выглядит немного нереальным, словно вырезкой из журнала в своей светлой одежде и окружённый загоревшими цветастыми туристами. Машинально Мино повторяет его позу, глотая вязкого сока, губы напротив растягиваются в слабой хитрой полуулыбке, и сердце приятно подпрыгивает. С моря дует ветер — чужие тёмные волосы легко взлетают вместе с порывом, прилипают к блестящему лбу, и на секунду Мино кажется, что он невольно стал свидетелем чего-то запрещённо-сокровенного, и губы снова трогает давно забытая искренняя улыбка. Парень смотрит, и — Мино клянётся — ещё секунда и он не выдержит и полезет вперёд наперекор потокам людей. — Простите, — случается вместо этого, и Мино удивлённо смотрит на виновато поджимающую губы женщину, потом — под ноги, где россыпью пестрили детские пластмассовые песочные игрушки и неловко копошилась маленькая девочка. — Ничего страшного, — машинально вырывается в ответ, и Мино медленно, всё ещё согретый тёмным взглядом, опускается вниз, чтобы помочь. Когда он поднимается снова — парня в белом напротив уже нет, словно и не было никогда, и от обиды и разочарования принимать поражение просто так просто не хочется. Он был в белом — такая одежда как маяк должна быть заметна в этой толпе, Мино неуверенно выходит с тротуара, оглядывается по сторонам, словно вот-вот, и впереди покажется спина в уже знакомой рубашке. В один момент сердце колотится сильнее, словно кто-то действительно взял — и мазнул своим тёмным взглядом, но вокруг всё только цветное, яркое, только теперь понятно — совсем не вписывающееся в остров. — Хочу напиться, — рассеяно говорит Мино деловито проверяющему пластиковый пакет Сынхуну. Тот удивлённо поднимает глаза от покупок. — Я думал, мы хотя бы немного к климату привыкнем, там. Или вещи хотя бы разберём, м? — Сынхун смотрит собравшимися в щёлочки от улыбки глазами, и хорошее настроение возвращается снова. Мино стыдливо закусывает губу, и новую улыбку — более реальную, скрывать не получается, но машинально глаза всё ищут в толпе светлую рубашку, штаны и манговый сок. Вдали тихо шумит море, и кажется, если закрыть глаза, перед ними будет — тёмные глаза и подрагивающие на ветре волосы.***
Сынхун находит «нестыдный и вообще вроде достойный» бар на следующий вечер. Мино приятно жмурится и поправляет почти бесполезные в семь вечера солнечные очки. Они с Сынхуном уже тихо вливаются в этот медленный островной ритм, подстраиваются под прогулочный темп пожилых парочек, иногда даже фотографируются с какими-нибудь уродскими кустами в клумбах. Сынхун хохочет, тащит откуда-то полузавядшие цветы, и Мино, как обычно это бывает рядом с другом, это настроение перехватывает мгновенно, и вот — уже плещет в хёна водой из фонтана, пугая мимо проходивших родителей. В баре их встречает тёплый свет и тихий гам голосов — Сынхун сразу же находит каких-то там своих знакомых, и Мино ставит себе на заметку: пора уже перестать удивляться тому, что Сынхун он… Сынхун. И в ответ только добродушно тянет улыбку новым лицам, перекатывая на языке их необычные имена: Д-ж-е, Д-ж-е-к-с-о-н, М-а-р-к. Время вокруг тянется, пестрится в цветных коврах у бара и далёких кострах где-то далеко на берегу. Джексон делится сигаретой, и вдвоём они, заказав по ядрёно-сладкому и ядрёно-алкогольному коктейлю разваливаются на диване на террасе. — Роскошно, — выдыхает Мино с горьким сигаретным дымом. Джексон, с немного более сильным от выпитого алкоголя акцентом, соглашается, и они разговаривают лениво, обсуждая всё, что попало. Под утро этот разговор в памяти даже не отпечатается, думает Мино, но с Джексоном говорить приятно. Пахнет костром, сигаретами, теплом и — до сих пор не успокоившимся морем, и Мино безумно хочется остановить этот вечер навсегда, потому что в голове гулко отдаёт эхом приятная пустота, которая совершенно точно начнёт пугать дома, в Сеуле, где: пять недоделанных проектов, один заказ на рекламу и Сынюн, всё просящий записать одну песню вместе. Но не сейчас. Все проблемы — потом; и Мино аккуратно лавирует между выбравшейся в вечернее тепло толпы, останавливаясь у бортика рядом с морем. Внизу волны разбиваются о сваи террасы, разбавляя запах бара тонким ароматом морской соли, в тёмной воде резво пляшут жёлтые огоньки гирлянд, Мино улыбается — на языке воспоминанием вспыхнул вкус манго. За всю жизнь у него упущенных возможностей было — тьма, его не взяли в университет, ему отказывали в прослушиваниях и не принимали написанные им песни, и принимать поражение он, казалось, научился. А в сердце всё равно с какой-то подростковой обидой колет воспоминание о тёмных волосах, белой рубашке и морском ветре, и Мино улыбается сам себе, в последний раз глянув на прыгающие в воде огоньки. Прямо перед ним — не менее красивые девушки, с такими же тёмными глазами и красивыми губами, и сейчас никто не убежит и не исчезнет. Он вливается в неплотную толпу легко, машинально подстраиваясь под простенький бит и улыбаясь покрашенной в светлый миниатюрной девушке. У неё красивые загорелые ноги и яркая красная футболка, она улыбается в ответ широко и подходит ближе — в алкогольном мареве Мино различает черты её лица с трудом, но пахнет от неё приятно — чем-то цветочным и несильно приторным. Песня меняется, Мино растворяется, окружённый чужими взглядами и ночной морской влажностью, от алкоголя и сигарет ведёт немного, но почему-то расслабиться до конца не получается даже с мягкими тонкими ладонями на плечах и спине и прохладным дыханием в районе шеи. В толпе мелькает Сынхун, размахивающий стаканом с чем-то явно алкогольным, впереди чьи-то глаза, закрытые голубыми линзами, заговорщически подмигивают, и тёплым якорем цепляется за сердце уже ставший знакомым тёмный взгляд. Мино выплывет из толпы машинально, сам не понимая, как — в голове от эйфории только бьётся связка спутанных мыслей: «повезлонеужеликрасивонельзяупускатьухтыбожекак», и тело немного покачивает, как будто снесло волной снизу, пока парень удивлённо раскрывает свои чудесные глаза ещё сильнее. В близи от него спирает дыхание — он выглядит так, словно недавно вылез из воды: тёмные волосы ещё влажные и забавно вьются на блестящих кончиках, а покрасневшие от жары и ветра губы немного приоткрыты — Мино их хочется даже не поцеловать — просто потрогать, убедиться на секунду, что этот парень и правда реальный. — Ты, — вместо этого широко улыбается Мино, и парень вопросительно склоняет голову вбок. — Мы виделись вчера, на улице. У тебя сок был. Блестящие губы растягиваются в улыбке, и парень едва слышно хихикает — возможно и не хихикает даже, и Мино это показалось в гуле пляжной музыки, но сердце всё равно радостно подскакивает. — У тебя красивые татуировки, — кивает на открытую полурастёгнутой пляжной рубашкой грудь, и… ого. Мино замирает снова, совсем по-идиотски как-то, от одной только фразы сказанной таким голосом, что все тихие вибрации отдаются прямо под рёбрами. Длинные пальцы — те самые, что держали стакан с соком вчера, — невесомо обводят первые буквы надписи на правом плече, Мино смотрит на приоткрытые губы, блестящую шею, невысохшие тёмные прядки волос, и клянётся, ещё чуть-чуть и… — Стой, — рука вполне ощутимо напирает на грудь, стоило Мино наклониться ближе, и от внезапной паники он успевает протрезветь. Рубашка противно липнет к выступившему на спине холодному поту. — Прости. Прости, господи, это очень мерзко с моей стороны… — Не здесь, — легко прерывает его крышесносный голос, и чужие пальцы легко смыкаются на запястье. Мино позволяет себя вести, оставить позади Сынхуна, который наверняка его пропажу заметит далеко не сразу. На парне джинсовые шорты и немного большая рубашка, наспех заправленная за пояс; у него к щиколоткам прилип тёмный песок, иногда мерцающий в свете встречающихся везде и повсюду ламп, и забавно скрипят шлёпки. Иногда он оборачивается и его лицо преображает небольшая, приободряющая улыбка, словно возможно заставить Мино хотеть всего происходящего ещё больше. Они выходят из бара, легко огибают пешеходов на улице, спускаются по полуразрушенной лестнице, и людской шум медленно затихает перед шумом моря, неспокойного, красивого. Они идут вниз, к темнеющим у береговой линии высоким камням, и парень совсем очаровательно выставляет свободную руку в сторону, чтобы сохранить равновесие, и останавливается почти у самой воды. Он наконец-то разворачивается лицом, ещё более красивый в мягком лунном свете, и расслабленно опирается о камень поясницей, только губы всё немного приоткрыты, и весь он своим видом так и говорит, мол, целуй. И Мино целует — совсем аккуратно и нежно, как только может, и в округлую скулу, не в губы пока, вдыхает свежий запах чужой кожи. Парень тихонько выдыхает, его дыхание щекочет Мино ухо, и почему-то очень хочется улыбаться до бесконечности. Тогда Мино целует снова — в скулу под глазом, в нос — в почти незаметную родинку; осторожно ведёт большими пальцами по мягкой коже щёк, и в ответ получает ещё один совершенно очаровательный вздох. Чужие пальцы осторожно касаются только недавно выкрашенных в чёрный волос, и Мино ловит взгляд широко распахнутых блестящих глаз, ищет последнее разрешение — на всякий случай — и в ответ волосы на макушке аккуратно поглаживают. Мино прижимается к приоткрытым губам тоже осторожно — почему-то с этим невозможным парнем хочется только так, чтобы всё тело трясло от вспыхнувшего между ними притяжения. Он целует верхнюю губу, ведёт языком по нижней, и охает, когда чужой язык юркает ему навстречу, машинально тянет чужое тело ближе к себе. Мягкий хлопок рубашки приятно проходится по обнажённой груди, и Мино скользит губами вниз к шее, втягивает её солёный привкус. Парень жмётся ещё ближе и тихонько стонет прямо в ухо. Чудесно, — замирает сердце, Мино обводит языком только появившуюся на коже слабую отметину, целует ниже, до выступающих за воротом ключиц, щекочет кожу дыханием, пока чужие ладони не обхватывают его лицо и снова не поднимают наверх. Мино покорно смотрит в чужие глаза, переводя сбившиеся от переизбытка эмоций дыхание; а в этих глазах искрится что-то необъятное и Мино пока непонятное. Несколько секунд между их лицами только шумит море, а потом ладони тянут его ближе, а губы накрывают ещё горячее. — Постой, — отрывается Мино на секунду, носом ещё утыкаясь в чужую щёку. — Скажи хоть… как тебя зовут? Смешок щекочет распухшие губы, и парень мягко чмокает Мино перед ответом. — Джину. Ким Джину, — ещё один короткий поцелуй, и потом уже Мино отрывается для приличия. — А я Мино. Сон Мино. — Я знаю, — лукаво улыбается Джину и блестит глазами из-под опущенных ресниц. Мино сцеловывает эту улыбку без остатка.***
— Подъём, полуночник! — Сынхун вносит в немного мутное от похмелья утро шум, запах перегара и яркий солнечный свет из открытого окна. — Погода — супер, только глянь… А волны! — полметра, навер говорит, что это какие-то там четыре балла. — Хён, ты больше меня выпил вчера, — стонет Мино в холодную подушку. — Откуда у тебя столько энергии… — А просто я спать-то лёг как паинька в половину первого, — Сынхун плюхается на кровать и пережимает острыми локтями руки Мино, и он грустно стонет в подушку. — От тебя в половину первого ни слуха не было. — Хё-он… — Мино кряхтит в подушку ещё усерднее, но теперь уже потому что лицо расплывается в глупой улыбке и воспоминания о вчера жаром охватывают разморенное тело. — Да я же не прошу объяснять, — Сынхун вертится, копается что-то в своём телефоне. — У тебя итак всё на… шее написано. Лучше натягивай там на себя что-нибудь, окунёмся в море, пока там не набежали. Заодно и протрезвеем чутка — хороший план же? — Хороший. Джину вчера исчез привычно внезапно. Довёл Мино до его отеля по пляжной линии и нежно поцеловал на прощание, оставив на губах приятный привкус морской соли, а в памяти — сверкающие в свете звёзд глаза. О том, что никакими контактами они так и не обменялись, Мино вспомнил почти сразу, но, когда он развернулся, пляж уже пустовал, только волны отчаянно плескались, бились о жёсткий мокрый песок. На этот раз боль обиды отдалась в сердце намного сильнее, и Мино ещё минут пять бродил по пляжу, потому что показалось, что в разрезвившейся воде он увидел знакомую фигуру. Сейчас воспоминания о нём отдавали горько-сладким и вызывали безысходную улыбку, которой Мино улыбается сверкающей глазами девушке-спасительнице на пляже. Недолго — Сынхун наконец-то выпутывается из футболки, и они вдвоём бегут к пенным волнам. Морская вода окружает, накрывает с головой, и Мино, едва успев набрать воздуха, уходит вниз. Под водой всё шумит, как будто пульсирует в незнакомом ритме, тело взметается от очередного прибоя, и Мино кажется, что он просто какой-то буй, болтающийся в огромном море, и от этого сравнения почему-то становится очень смешно. Вода захлёстывает его снова, стоило только вынырнуть, поддавшись вспыхнувшему от прохлады и шума адреналину, и Мино ныряет в следующую, ещё больше предыдущей. Сердце радостно бьётся в ушах, наконец-то разбавляя гулкую тишину в голове, в шуме моря Мино слышится знакомый и полюбившийся звонкий голос, от которого по телу такие вибрации, как от бушующих вокруг волн. В гамме пены и ярко-синей воды Мино видится желанная фигура — тёмные, прилипшие в лбу волосы и серьёзные карие глаза, но со следующей накрывшей голову волной образ исчезает, и появляется словно бы совсем рядом — вот даже видно маленькую родинку на носу, но очередной поток мощно относит Мино дальше, ближе к берегу. Под закрытыми веками в улыбке растягиваются чуть приоткрытые губы, и сердце сильнее бьёт в уши, пока тело переворачивает, накрывает и уносит дальше от темнеющей водной глубины. Коленки потом проезжаются по морскому дну, и Мино, приходя в себя от приятного наваждения, с удивлением обнаруживает себя совсем на мелководье, подбиваемый волнами в спину. И сердце — радостно, в который раз за эти дни — подскакивает, когда у самого берега смешно прыгает на одной ноге вполне знакомый человек. Плечи у Джину очень чувствительные и тонкие на ощупь — Мино выучил за вчера, и касаться их тоже хотелось аккуратно. Особенно сейчас, когда мокрая рубашка обтягивает немного выступающие ключицы, и Мино мнётся несколько секунд, прежде чем мягко обхватить плечи ладонями. — Поймал, — тихо вырывается, и Джину совсем несильно вздрагивает. — Поймал, — соглашается он с тихим вздохом. — Мы вчера даже телефонами не обменялись, — Мино неловко опускает руки, давая Джину развернуться. Волны бьют по щиколоткам, и внезапно кажется, что в светлой пене мелькают небольшие сверкающие белые камешки. — Да, я поэтому и пришёл сюда, — Джину виновато улыбается и поправляет прилипающую к телу рубашку. — Я же запомнил, где ты живёшь, вроде… Хотел раньше утром прийти, но, кажется, заблудился. Целое длинное мгновение Мино смотрит на чужое лицо — всё ещё красивое и невероятно открытое, ему бы фотографироваться, стать моделью, чтобы его фотографии были на самых больших билбордах мира. Джину смотрит в ответ — немного изучающе, и у него уже привычно немного приподнята верхняя губа, которую так и хочется поцеловать покрепче, но вместо этого Мино осторожно убирает прилипшую к брови прядь чужих волос. — У тебя прилипло, — зачем-то вырывается глупое объяснение, но Джину шире улыбается в ответ, так что, наверное, оно того стоило. — Спасибо, — холодная от воды ладонь перехватывает запястье. — Хочешь, прогуляемся? Мино кажется, что ему даже отвечать не надо — слишком уж очевидно он ведёт себя рядом с ним. Джину, видимо, знает остров довольно хорошо — пару раз они, конечно, забредали в сырые тёмные тупики, и Джину тихо низко ругался на своём забавном диалекте, но потом всё равно — выходили на красивые улочки и снова лавировали между толп туристов. Белая высыхающая на жарком солнце рубашка была совсем-совсем рядом, и Мино улыбался совсем по-дурацки, с удовольствием перехватывая чужую ладонь. — Так ты местный? — спрашивает Мино, когда Джину возвращается из небольшого ларька со свежими фруктами, и где он проговорил с продавщицей минут десять. Мино бы злился, но — Джину улыбается широко и искренне, а оно того стоит. — Не совсем, — Джину осторожно протягивает Мино один из пакетов. — Я из округа Синан, знаешь? — Мино качает головой, и Джину тихо усмехается. — Это острова, тут примерно рядом. Я с острова Имджа. Но довольно часто здесь бываю, так что можно сказать, что и местный отчасти. — А я вот из Сеула. — Я знаю, — хитро сверкает глазами Джину и игриво закидывает кусок манго в рот, отскакивая на пару шагов вперёд. — Как это ты всё знаешь? — Мино догоняет того в полшага. — В навере посмотрел, то-то думал, лицо у тебя знакомое что-то… А тут целый продюсер Сон Мино у нас на острове. — А я вот про тебя ничего не знаю, — слова снова вырываются просто так, почти бездумно, но Джину почему-то замирает и темнеет взглядом. — А хочешь? — снова — голова вбок и приоткрытые блестящие губы. Мино чуть не давится куском на секунду потерявшего вкус фрукта. — Да. В итоге почему-то больше болтает Мино — но Джину спокойно идёт рядом и слушает внимательно, осторожно цепляясь мизинцем за мизинец Мино, и это согревает сердце сильнее летнего солнца — Джину тоже потеряться не хочет. Мино говорит про работу: про доставучего и слишком ответственного и талантливого коллегу Сынюна, про пять незаконченных проектов и один заказ на рекламу, про Сынхуна, забравшего рабочий ноутбук ещё дома в Сеуле, про огромный депозит на квартиру. Слова почему-то кажутся нереальными, как будто ничего из этого всего никогда не существовало в реальности этого острова, но Джину слушает, действительно слушает — задаёт вопросы и переспрашивает, если плохо расслышал. Про Джину Мино узнаёт в деталях, а не в словах — как он так и тянется зайти в каждый встречный сад, как заразительно смеётся с самых глупых шуток, как почти незаметно проверяет, чтобы Мино не отставал и не потерялся, когда толпа разрывает их хрупкую связку. Как замирает у каждого прилавка с сувенирами и задумчиво перебирает в пальцах простецкие дешёвые кольца. — Любишь украшения? — Джину смешно пугается, когда Мино тихо спрашивает в ухо, но быстро приходит в себя. — Хён. — Что? — Я хён для тебя, — Джину выпускает побрякушки из пальцев. — На полтора года старше. — Тоже в навере прочитал? — Именно, — Джину улыбается, кто-то окликивает его со спины, и пока тот мило беседует с проходившим мимо пожилым мужчиной, Мино выгребает всю мелочь из пляжных шорт и покупает то, что Джину только что держал в руках. Денег хватает впритык, но приятно становится очень. Но самой важной деталью остаётся то, что Джину как магнитом тянет к морю, и он замирает на высоком валуне совсем рядом с водой и смотрит куда-то вдаль очень серьёзно, и Мино только и остаётся как держать сильнее его руку и — любоваться. Волны бушуют сильнее, разбиваются о камни с звонким плеском, и в голове таким же воем бушуют мысли. — Ветер такой, — тихо растворяется голос Джину. — Умеренный, кажется. Узлов тринадцать будет. — Ты разбираешься? — Мино бездумно выставляет ладонь навстречу ветру, и Джину, заметивший это краем глаза, слабо улыбается. — Отец был рыбаком, вот и знаю немного, — голос немного подрагивает в влажном ветре, и по красивому лицу почему-то словно пролегает тень — в панике Мино сжимает чужую ладонь только сильнее, проводит пальцем по костяшкам, и Джину медленно отворачивается от моря. — Можешь проверить? Я телефон забыл. Мино послушно тащит телефон из кармана и ищет нужную страницу — немного неловко и левой рукой. Джину заглядывает в экран — Мино разобрал только что-то про шкалу и четыре балла, только вот Джину почему-то поджимает губы. — Ты чего? — голос тут же срывается на шёпот. — Да просто… До дома мне же только на лодке. Если слишком сильный ветер будет — я туда не скоро вернусь, — Джину бросает ещё один долгий взгляд на волнующееся море, но потом заглядывает в глаза Мино и улыбается немного сильнее. — Не переживай. Это неважно. — Ты уверен? — Мино сильнее сжимает чужую ладонь, и Джину в ответ только мелко шагает ближе. Его свободная рука легко взлетает и осторожно убирает лезущие от ветра волосы с глаз, и Мино боится дышать. — Да, всё нормально, — пальцы невесомо касаются лба, и Джину смотрит так, что: — Можно тебя поцеловать? — Можно, — ответ прилетает тёплым вздохом по губам, и Мино всё равно замирает на секунду, прежде чем поцеловать снова, притягивая Джину к себе ближе и сжимая в пальцах итак мятую и пропитанную морской солью рубашку. Джину и сам — жмётся ближе, хватается за ворот майки, с вибрирующим стоном вздыхает и открывает рот шире. Его волосы, растрёпанные ветром, щекочут Мино щёки и наполняют мир влажным, солёным запахом, и весь он — Джину — просто уносит Мино куда-то в необъятное, что ноги слабеют и немеют руки, и только сильнее разметавшиеся волны пеной лижут по щиколоткам, напоминая о реальности. От этих же волн они убегают позже, когда небо уже розовеет и зажигаются огни уличных ресторанов. Джину, немного разомлевший и развеселившийся, снова вызывается довести Мино до его отельного пляжа. Людей на пляже уже меньше — Джину объясняет, что из-за неспокойного моря и быстрого вечернего прилива. Прилив словно действительно догоняет их по дороге и розоватой от заката водой мочит чуть не порванные на камнях сланцы. На этот раз Мино затаскивает Джину в отельный ресторан, пропуская звонкие возмущения мимо ушей. Они заказывают немного — наелись фруктов, но Мино просто хочется побыть с Джину ещё дольше, ещё немного не задумываться о будущем и наслаждаться происходящим вокруг. Долго не думать всё равно не выходит — Мино затягивается выпрошенной у бармена сигаретой и бездумно смотрит в экран телефона: в голове, прямо на кончике языка, складывается ритм и незнакомая, едва самому понятная рифма, смешивающаяся с ритмом шумного моря. — Работать пытаешься? –вернувшийся из уборной Джину мельком заглядывает в почти пустой экран заметок. — Пытаюсь, — Мино отрешённо жмёт плечами и блокирует итак почти погасший телефон. — Только не получается ничего. Джину не отвечает — уже привычно клонит голову вбок, а потом тянет руку: — Походим? — Когда мне плохо, я обычно иду к морю, — продолжает он, уже более уверенно сжимая ладонь Мино — в сумерках всё заметно не так сильно. — Наверное, потому что я у моря вырос, я не знаю просто… Может быть, мой способ тебе тоже поможет? Я знаю, что звучит так себе, но… — Спасибо, — Мино останавливается и переплетает их пальцы утвердительно. — Я и сам не знаю, что мне поможет. В голове так пусто. Совсем ничего, ни единой новой идеи… — И сейчас? — Что сейчас? — И сейчас пусто? В этот конкретный момент. — Джину задумчиво смотрит Мино в лицо, какой-то невыносимо запредельно красивый в ярком малиновом закатном солнце. Мино беспомощно хлопает глазами. — Закрой глаза. Мир вокруг темнеет, и сначала в голове только гулко бьётся пульс. Джину аккуратно гладит его по щекам, успокаивая, забирая выбивающиеся из ритма такты. Медленно внутрь проникает и шум моря с ветром, и едва слышный гул людей дальше на пешеходной дорожке, редкий крик птиц и — тихое дыхание у уголка губ. — Слышишь что-нибудь? — шелестит Джину своим голосом, так сладко вписывающимся в общую картинку. — Когда мне было страшно спать одному ночью, мама всегда говорила слушать море. Она мне никогда не пела колыбельных, говорила, что не любит. Поэтому я всегда думал, что море мне их поёт, и иногда мне… казалось, что я действительно что-то слышу. Может, ты тоже услышишь сейчас? — Я слышу твой голос, — также дыханием в губы отвечает Мино. Красиво, так красиво, так просто чудесно, и хочется сказать чего-нибудь глуповатого. — Может, мне просто с тобой песню записать? — Я не умею петь, — голосом улыбается Джину, и Мино качает головой — так невозможно. С таким голосом только петь. — Неправда. — Ты, конечно, лучше знаешь, — шутливо язвит Джину, замолкает, но продолжает медленно гладить щёки. Они стоят молча — море, ветер, люди, дыхание — и потом Джину осторожно, словно на пробу, начинает напевать незнакомый Мино мотив. Совсем тихо, без слов, но именно этого так не хватало в сложившейся в голове хрупкой картинке. И Мино тянется ближе, лбом в лоб, касаясь носом чужого носа и — почти — чужих приоткрытых губ. Один шаг — и он этот момент не только услышит, но и почувствует, осталось только на этот шаг, огромный, необъятный, решиться. И решается Джину, целуя Мино сразу глубоко, проводя языком по зубам и позволяя сорвать с губ ещё один стон-вибрацию. Мино делает шаг навстречу, и ещё-ещё-ещё, зарывается пальцами в остывающий песок, и ведёт пальцами по открытым шортами ногам. Джину хихикает от прикосновений, и Мино целует округлую коленку, открытое бедро, шею, подбородок, и сам охает от горячих губ на плечах и груди. Но возвращается всегда к губам, тёмным огромным глазам и спутанным волосам. Джину целует — со вкусом салата с манго, напоминая, что когда-то давно, даже не в соседней галактике, они смотрели друг другу в глаза на узкой торговой улице. Давным-давно: тогда в голове было пусто, а на море — лёгкий ветер.***
Ветер усиливается, и они с Сынхуном от нечего делать плетутся в Loveland, вписываясь туда отвратительного плохо. Сынхун смеётся, Мино фотографирует его со всеми наиболее смущающими скульптурами, но улыбка на губы так и не лезет, и, как не старайся, скрыть настроение выходит тоже погано. Тогда Сынхун покупает им по кофе. Они с Джину снова потерялись. Когда разошлись — красные, с опухшими губами и песком в волосах, просто снова забыли оставить друг другу хоть какие-то контакты. Утром Джину на пляже не было — как и многих туристов, потому что море бушевало ещё сильнее, чем вчера, и волны взметались метра на три. Мино всё равно как идиот полчаса блуждал вокруг. В волнах ему всё виделась тёмная макушка и белая рубашка, так реально, что он чуть и не бросился один раз в воду. Но самого Джину нигде не было. Поэтому, когда Сынхун вернулся с оплаченным чеком и двумя чашками кофе, Мино не выдерживает, и рассказывает всё. — Так странно, — выносит вердикт Сынхун, и Мино закатывает глаза. — Я не эксперт по курортным романам, но вообще то, что вы умудрились встретиться ещё раз в том баре, это так странно… И ты сказал, что этот Джину твоё имя знал — а вдруг он вообще сталкер? Сасэн? И телефон свой не показывает. — У него этого телефона как будто и нет, — только вздыхает Мино. Он представляет перед собой Джину — привычного, с огромными глазами и вечной тягой к морю, и не может поверить. Нет. Так не бывает. Никакого сталкерства — даже если это так, и Джину исчезнет после всего, Мино хочет, чтобы он просто остался красивым, нереальным воспоминанием. Выудив подсунутый Сынхуном альбом, Мино остаётся на пляже после полудня, напряжённо смотрит на волны и пытается изобразить море — карандаш спотыкается и все штрихи складываются в почти забытую, если бы не Сынюн, нотную грамоту; эхом на листе бумаги появляется что-то, похожее на вчерашнюю мелодию. На пляже — совсем никого, и, выдохшись, Мино просто смотрит в синюю воду. Сердце бьётся часто — но впервые за отпуск, не от хороших ощущений; тело, словно переняв беспокойную погоду, дрожало от переизбытка смеси эмоций — обиды, заблуждения, растерянности и одиночества. Мино даже не замечает, что на нос падает первая дождевая капля, только — в глубине моря ему снова показалась знакомая фигура в белом, и на этот раз Мино срывается. Сильная волна сносит его, когда Мино забегает в воду по колено, соль забивается в нос и щиплет глаза, но с очередным шагом вперёд, Мино выкрикивает имя Джину, хоть голос и теряется в сильном шуме. Ещё шаг — Мино зовёт его хёном, по имени, пока его снова не накрывает с головой. Белая рубашка всё ещё словно впереди — то ли реальность, то ли видение, и Мино зовёт Джину, задыхаясь, когда очередная волна ударяет прямо в грудь. Мир перемешивается, становится невыносимо солёным на вкус, Мино хватается за что-то онемевшими пальцами, и выпускает из лёгких весь воздух, когда по руке проходится чем-то острым. В панике он распахивает глаза в тот момент, когда сверху накатывает ещё одна волна и переворачивает всё в непонятной траектории, а поток воды относит здоровую руку вбок. Другую руку щиплет до темноты в глазах, и Мино отчаянно пытается оттолкнуться ногами от дна, а на запястье привычно смыкаются чужие пальцы. Мощным толчком тело выносит ближе к берегу, и на указательном пальце спасительной руки блестит знакомое кольцо с просто выгравированной рыбкой. Мино это кольцо вчера держал в пальцах и носил в кармане шорт, прежде чем — передать перед прощанием в другие руки. Услышал. На берегу Мино оказывается один. На руке всё ещё белеют следы пальцев — но вокруг — ни души. Потом острой болью отдаёт правая рука — ещё одно напоминание о произошедшем, и сердце вдруг пропускает удар: он там остался? — Джину-хён! — колени подгибаются, стоит только сделать шаг обратно к воде, и Мино в первый раз до жути боится увидеть белую рубашку между волн. — Джину! Шумящее море отвечает тишиной, и Мино дрожащими руками пытается стянуть намокшую майку, чтобы не мешалась — сердце таймером отсчитывает секунды, пока… — Мино? Ты что делаешь? — голос звенит из-за спины, почему-то хриплый и непривычно отчаянный. — Джину-хён? — Джину действительно стоит совсем рядом — подошёл со спины, и правда одетый в белую футболку и с блестящим кольцом на указательном пальце. — Ты как..? Ты меня спас! — Мино, нет, — Джину осторожно шагает навстречу — ещё ближе становится заметно, что руки у того дрожат и челюсть стучит. Мино тянет ему ладонь. — Ты поранился? Что ты сделал? — Ты спас меня, — механически вырывается в ответ, разогретое приятными искрами нежных прикосновений. — Ты путаешь что-то, — дрожит в ответ Джину, аккуратно рассматривая порез на руке. Он снова так близко, и Мино, несмотря на холод и боль, очень хочется пригладить его брови и поцеловать в висок — тогда всё будет хорошо… — Я тебя сейчас впервые вижу. — Ты мокрый, хён, — чужое тело сильно передёргивает. — Дождь ведь. И правда дождь. Поэтому тело всё ещё трясёт — Мино удивлённо моргает от упавший на нос капли, смотрит на всё больше тёмных пятнышек на пляжном песке. Дождь. Чужие губы горячо прижимаются к неощутимому от холода порезу. — Хён, — голос сводит истомной судорогой. — Джину-хён. Ты был там. Ты меня спас, я видел. — Ты тонул, Мино, — шепчет Джину в ответ, целует в слегка сбитые костяшки. — Я не мог тебя спасти, я… — Я же всегда тебя там видел, — шепчет Мино в ответ, забирая свободную руку в свой захват. — Мне всегда казалось, что я вижу тебя в море. Ты же всегда там был? Ты… — Нет, — Джину перебивает его судорожно, обхватывает ладонями лицо и заглядывает в глаза, словно ищет что-то, и Мино смотрит на него со всем, что только чувствует внутри — смотри, что у меня есть, смотри, что ты делаешь сейчас и сделал всего за пару дней, смотри, смотри, смотри. Волна лижет им ноги, напоминает, что стихия забирает своё сейчас, и ветер сдувает со лба Джину ещё более тёмные от воды волосы. — Ветер уже такой сильный. Мино, береги себя, так не должно быть. Я не… Мне нужно перестать. Скоро будет шторм… — Хён, — Джину прижимается своим лбом к его, горячо что-то шепчет — не разобрать в шуме дождя и ветра, и Мино только и успевает ловить его дыхание губами. — Ты веришь мне? — спрашивает Джину чуть громче, пытаясь пересилить шум природы. Он сталкер? Сасэн? Мино жмурится, хватает запястья Джину у своего лица и отвечает так, чтобы услышал только он. Да. — Закрой глаза, — с темнотой уходят тепло рук и дрожащее дыхание на губах, опомнившись, Мино хватает напряжённый воздух — но с плеском волн пляж пустеет окончательно. Напротив — мокрые следы. Мино смотрит на них отрешённо — они прерываются у самой кромки моря.***
Море бушует только сильнее ближе к вечеру, и Сынхун, качая головой, помогает Мино обработать руку. Они вместе смотрят новости на плохом отельном интернете, и им даже звонит Сынюн — басисто хохочет и удивляется, как это они умудрились поехать в отпуск во время самого сильного ветра за последние пятнадцать лет. Сынхун, развалившись на своей кровати, вслух рассуждает, смогут ли они с такой погодой улететь обратно в Сеул. Мино лениво проверяет их онлайн-билеты — и в груди что-то так пусто, невыносимо, что хочется тихо стонать воспалённым горлом в подушку. Сынхун, тонко о чём-то догадавшись, его никуда не отпускает, заваливает бесполезными разговорами и включает скачанный ещё в Сеуле фильм. В душе словно зияет небольшая, но сквозная дырка, и только в голове мысли роятся снова, и мысли тоже — новые, как и мелодии, которые они приносят. На следующее утро на пляже нет почти никого — сырой песок размывают огромные волны, и Мино, охватив горящую вчерашними поцелуями руку, несколько минут смотрит туда, где оставил последние свои следы Джину. Он не придёт — говорит пасмурное небо, чёрно-синее море и холодный ветер. Так странно — всего неделю назад здесь был полный штиль, Мино стоял на мягком морском песке и пугался случайных рыбёшек, а теперь волны разбушевались до шестёрки по шкале Бофорта, и по прогнозам лучше станет очень вряд ли. Повезло им выбрать удачное время для отпуска –хохочет в голове внутренний Сынюн; Мино бережно продумывает в голове хрупкую новую мелодию с запахом соли, цветом заката и звуком одного-единственного голоса, и думает — действительно повезло. Джину на пляже больше не появляется.***
— Вот это да, — присвистывает Сынюн, когда заходит к Мино в студию. Горло у него всё ещё болит, и вообще — ощущение, что он вернулся из камерного апокалипсиса. Когда они с Сынхуном уезжали из отеля, на острове дрожали даже самые старые, толстые деревья. Мино потом полез студию почти сразу же — разрешил себе поспать в последний свободный день и окопался в кабинете всем, чем мог. — Это интересно, — Сынюн протягивает Мино один разложенных по столу черновиков. — Тональность такая высокая… Сухён может потянуть, думаю. — Ты ещё в студии не видел, — Мино ловко вертится на офисном стуле, разворачиваясь к компьютеру. — Я думал, тебе подойдёт. Набросал недо-демо по-быстрому, пока вдохновение было. Сынюн покорно опускается в кресло рядом, его глаза — так и видно — сверкают интересом. Мино включает запись с плохо скрываемой гордостью, он вообще, когда приехал, гордо удалил всё, что у него было на компьютере раньше, и начал всё сначала. Получалось странно и нескладно, но даже такой быстрый результат звучал лучше, чем всё, что Мино приходилось выпускать последние полгода. После конца дорожки Сынюн недолго молчит и задумчиво дует губы. — Красиво, — наконец выносит вердикт он. — И композиция сложная такая… Как ты умудрился так много всего запихать и сделать всё гармонично? Но… Я понимаю, как это всё спеть и вытянуть, но тебе не кажется, что здесь нужен голос совсем другого тембра? — Кажется, — со вздохом отвечает Мино, больно закусывая внутреннюю сторону щеки. Конечно, кажется, конечно, ну естественно. Песня-то писалась с одним только голосом в мыслях. Как, в прочем, и все написанные им за последние дни песни. Сынюн, похлопав по плечу, даёт задание попытаться все черновики обработать или переделать — так, чтобы можно хотя бы было предлагать артистам компании, хотя напоследок искренне ещё минут пять уверял, что всё до единого ему понравилось безумно, просто «тональности, ты понимаешь, у нас не так много высоких тембров». От такого поручения голова просто идёт кругом, и собственные записи кажутся незнакомым шифром, кодовым замком, который закрывает всё как только основательно меняется мелодия. Мино от этого упирается только сильнее, выжимает из себя все возможные варианты, а потом, застыв на секунду, вдруг понимает, что уже как минимум полчаса лениво выводит на черновике едва понятную лирику куплетов. В один из таких вечеров вместо работы Мино машинально ищет в навере остров Имджа, и долго смотрит на серые фотографии плохого качества. У всей информации про остров почему-то голос Джину, и Мино бездумно ищет его на редких фотографиях. Зачем ты сделал это, думает Мино, глупо обращаясь к безмолвным картинкам, зачем ты дал мне так много и исчез? Остров Имджа — ожидаемо — молчит и режет глаза серостью пейзажа и грязными берегами. Воспоминания отвечают забавным тоном — «а тут целый продюсер Сон Мино у нас на острове», и Мино, слабо улыбнувшись, глупо ищет своё имя в поисковике. Так хочется понять его, увидеть себя глазами Джину, узнать хоть что-нибудь ещё, хоть маленькую крупицу, хоть что-то… На часах — четыре утра, и Мино, не спавший уже почти больше суток, глупо ищет в поисковике имя Джину, и лениво пролистывает выпавшие первыми статьи про какого-то там актёра. «Ким Джину рассказал о любимых фильмах», «Читайте это интервью с Ким Джину о его новой дораме…», «Пять фотографий Ким Джину которые…», «Эти пять стажёров — будущее компании?», «Новый пост Ким Джину вызвал…». В голове что-то срабатывает не сразу, но уставшее сердце подскакивает к горлу, когда Мино открывает одну из статей. Стажёры… Конечно, это может быть снова про этого вездесущего актёра, но почему-то очень хочется надеяться, что в статье есть фотоматериалы, что Мино действительно… Видит огромные тёмные глаза и немного приоткрытые губы. Он совсем не поменялся за пять лет — только волосы теперь длиннее и, видимо, натурального цвета, но слабая улыбка и небольшая родинка на носу — всё те же, не хватает только запаха морской соли, и Мино глупо, но улыбается старой фотографии. Ким Джину мечтал о танцах с самого детства, в восемнадцать лет уехал в Сеул совершенно один, но на прослушивание пошёл как вокалист, и — знакомые слова обжигают глаза — попал туда, где Мино уже третий день пытается написать что-то, достойное сингл-альбома. Джину улыбается на фотографии — совсем как на пляже, когда говорил, что не умеет петь. Мино устало трёт глаза, перечитывает нечастный абзац несколько раз — Джину действительно был трейни, про него написали статью в подростковом журнале, Джину был частью этой компании за год до того, как сюда пришёл Мино. «Ким Джину смеётся», — Мино слышит этот описанный статьёй смех и медленно ведёт курсором по тексту, — «и признаётся, что стать певцом было его мечтой с самого детства». Сынюн разочарованно качает головой, когда Мино зарывается в работу сильнее: приходится начинать ещё больше проектов, писать музыку для реклам, клепать на скорую руку опеннинги для радио-шоу, лишь бы хоть как-то продолжать приносить пользу. Из рук всё валится — в жизни всё запуталось слишком неожиданно и слишком непонятно. Ким Джину был здесь — ходил по этим же коридорам, возможно, писался в этих же студиях, был так близко, намного ближе, чем Мино даже мог подумать. Он закрывается в студии — добавляет музыку ветра в одну из песен, до последнего отказывается понижать тональность: иначе уже будет не то. И вроде бы даже и нет больше творческого кризиса — вот, наоборот, столько достойных черновиков в багаже, только вот довести их до конца словно что-то мешает, и сколько бы Мино не отнекивался, — нет. Он знает, что мешает. И чего не действительно не хватает, он понимает тоже. Поэтому одним утром он просто выключает все компьютеры, складывает все нужные бумаги по ящикам, чтобы на выходных не выбросили ненароком. И выходит из компании.***
Оглушающая набережная встречает Мино рёвом разбушевавшегося моря, свистящим в ушах так, что слышно было только собственное сердцебиение, закрытыми прилавками на рынке. В вое ветра удобно было не думать вообще — от страха перед стремительно портящейся погодой, Мино двигается машинально, хрипло кричит редким рыбакам в лодках и легко пропускает мимо ушей все глухие пьяные оскорбления. Никто в такую погоду на маленький остров не собирался, волны захлёстывают бетонную береговую линию, и пальцы сводит от холода и влаги — Мино упрямо идёт дальше. Он уже на полпути, ещё немного — просто найти хоть кого-нибудь, можно подождать, Мино готов заплатить, всё ради… ради чего? Мужчина в пахнущей рыбой куртке хватает Мино под руку, хрипя в ухо, что он тоже с острова и нужно торопиться, пока погода не испортилась окончательно, и Мино благодарит его вместе с рокотом моря, залезает на качающуюся в воде лодку, едва успев уцепиться за поручень, когда очередная волна встряхивает мир ещё сильнее. Ради чего? — удивлённо смотрит на Мино мужчина, и ответить не получается — солёная мутная волна заливает ноги. В громе скорого шторма не слышно даже мысли, и каждый новый порыв ветра выбивает из головы любые рассуждения. Мино цепляется за борт просто, чтобы его не снесло с лодки раньше времени, и тёмная бушующая вода напоминает о крепко державшей его руку ладони. Джину исчез с пляжа так тихо, словно и не было его совсем, но он улыбался со фотографии в статье, держал за мизинец, смотрел прямо в глаза, ходил по тем же коридорам, по которым Мино ходит уже четвёртый год. Джину есть — и есть так ярко и сильно, что забрал себе все вновь написанные Мино песни, подарив им свой голос, что заставил Мино сбежать с работы посреди рабочего дня, что, кажется, снова мелькнёт белой рубашкой среди пенных мощных волн. Ради чего? — впереди словно видно сушу, но вода заливает глаза и обжигает солью и запахом тины, Мино сорванным голосом пытается докричаться до везущего его мужчины. — Ты к кому едешь хоть? — пыхтит тот, выворачивая штурвал. — Не местный ведь. — Ким Джину, — сипит Мино. — Вы знаете такого? Звук слов проглатывает накатившая сверху волна, но до Мино доносится: — … не знать? … он…. жаль! Бла… правит всё! — уши закладывает, пока внизу лодки что-то кряхтит и гремит. — Совсем рядом здесь живёт! — Рядом? — эхом теряется голос, теперь — сильнее воет ветер, и: совсем близко в тумане дождя и моря виднеется серый остров с картинок. Рядом… Имя Джину щекочет горло, словно созданное, чтобы сорвать им горло, слезая с лодки, Мино заминается — в нос ударяет ледяной штормовой ветер. Если Джину здесь нет? Он не успел добраться до Имджа из Чеджу? Может, его в жизни Мино никогда и не было, это всё шторм, ветер и огромное море. Зачарованный, Мино смотрит в тёмно-синюю воду, пока кричит слова благодарности и пихает такому же насквозь мокрому мужчине влажные купюры. Ветром его чуть не сносит с пирса, и Мино бездумно бредёт на частично асфальтированную дорогу, подгоняемый больно бьющим ветром. Думать больно — вокруг всё свистит, шумит, бьёт острыми каплями в лицо и холодит итак обмёрзшую кожу на пальцах и лице. В вечном громе Мино идёт куда-то, кажется, что всему этому — никогда не будет конца, что он останется здесь навечно, в бессознательном состоянии движения, подгоняемый одним образом и человеком. Дома у дороги сереют и частично мигают огнями окон — надписей на них нет, и даже если бы были — Мино не различил бы в толще окружившей его воды. Ветер гонит его прочь от моря, разъярённо бьющегося о галечный берег, и Мино кажется, что он чувствует соль во рту, когда шагает тёмно-пенистой воде навстречу. С каждым шагом вперёд тело дрожит сильнее, и Мино, моргая от выступавших в глазах горячих слёз, отчаянно цепляется взглядом на тёмную точку в бушующих волнах. Он кричит одно имя, безумно идёт вперёд, сам, наверное, не понимая, чего пытается добиться — Джину бы умер там, он и не полез бы в воду даже, никто не полез бы — и горло свербит от отчаянного крика. Море накрывает ноги, вместе с ветром сбивает равновесие, и руки проезжаются по острой гальке, и Мино, чуть не упав в воду лицом, кричит ещё раз: тёмная фигура обжигает теплом. Ещё вздох — и ледяная солёная вода пробивается в рот, кажется, идёт носом, и сильным порывом его снова толкает назад, и перед усталыми глазами слабо различается бледное лицо. — …но! Т… еСЬ де… шь? — чужой голос с трудом пробивается через окруживший всё гам, и Мино быстрее хватается за чужие мокрые руки, и он кричит скорее наугад. — Я знал, что найду тебя! — кажется, что его голос тоже растворяется в морском ветре, и человек с удивительной силой тянет Мино обратно к берегу, пока мелкая галька больно забивается в промокшие кроссовки. Человек из моря перехватывает его поперёк туловища, и правда тащит-тащит-тащит, спотыкается от сильного ветра, подбивающего в спину, и горло разрывает от выходящей наружу солёной воды — на указательном пальце сложенных на теле рук слабо бликует тонкое дешёвое кольцо. — Джину-хён? Влажные руки начинают растирать обледеневшие пальцы Мино стоило им только отойти от воды немного дальше, и образ спасителя медленно проясняется, всё ещё расплываясь в толще дождя, но Мино достаточно — тёмные волосы липнут к бледному от холодной воды лицу, губы — тоже белые, немного приоткрыты, и глаза — тёмные омуты, совсем как в воспоминаниях и фотографиях с статей. — Ты был в море? — вырывается хрипом очевидный и леденящий душу вопрос. Джину, ещё более тонкий в мокрой облепившей тело серой толстовке, испуганно поднимает на Мино глаза, так и не отпустив его пальцы. — Тебе нужно в тепло, — отвечает Джину — его не слышно, и Мино читает по дрожащим губам. Чужие пальцы снова проезжаются по его, и Мино заходится в кашле снова, выплёвывая остатки морской воды, и Джину, словно опомнившись, снова тащит его дальше от моря. Хочется помочь — не висеть хотя бы на чужих таких же обмёрзших руках, но тело трясёт в лихорадке, и Мино успевает только сильнее сжать насквозь мокрую толстовку в согретых пальцах. Временами в глазах проясняется немного сильнее — под ногами мелькает дырявый асфальт, мутно хлюпает грязь и дрожит, загорается слабый свет. Дождь стучит снаружи — мокрый насквозь Джину закрывает входную дверь синими от холода руками. Перевести дыхание получается только сейчас, и вместе с долгожданной передышкой острой болью схватывает горло и колет пальцы на ногах — Мино сгибается от кашля и мельком замечает то, что осталось от кроссовок: на левой ноге подошва отклеилась почти полностью. — Тише, — шелестит Джину, опускаясь рядом на колени — его ледяные пальцы помогают развязать разбухшие от воды шнурки, нервно расстёгивают заедающий замок ледяной куртки, пока Мино пытается стянуть кроссовки с носками — на ничем не прикрытый пол прихожей россыпью летит галька и круглые белые камешки — Мино не успевает удивиться. — Хён, — голос гнусаво спотыкается о заложенный от тепла нос, Джину тихо мягко шипит, сам всё ещё бледный и дрожащий. — Хён, ты так тоже заболеешь. Джину отвечает что-то одними губами, его лицо перекрывает стянутая промокшая насквозь футболка, и обмёрзшее тело сразу же укрывает полотенце. Мино упрямо тянет замок чужой толстовки вниз, жмурится от наступившего кашля, и горячие слёзы обжигают раздражённые ветром и солью щёки. — Ты был в море, — повторяет Мино, когда на теле непривычно туго сидит сухая одежда, а ноги закрывают несколько слоёв носков. Джину, обхвативший себя руками и босиком стоявший на холодном кухонном полу в широких для него затёртых спортивках, испуганно вздрагивает, словно просыпаясь от гипноза. — Мино, — удивительно — голос у Джину совсем не хриплый, словно тот не стоял в ледяной воде вместе с Мино. Он медленно опускается рядом с Мино на корточки — он завёл Мино в небольшую кухню, нервно, под стук зубов, кипятил старый чайник под мигающей лампочкой, пока Мино, свернувшись на стуле, пытался привести в норму сбитое путешествием дыхание. А вот сейчас — Джину смотрит на него серьёзно снизу-вверх, осторожно поднимает руку, словно пытаясь коснуться разбитой ещё на лодке коленке, но останавливает сам себя, и продолжает. — Зачем ты приехал? — Я… — не то, чтобы не знает — нет, Мино не просто так прошёл через целую бурю ради этого момента; просто: причина расплывается, собирается в голове в слишком смешную и простую картинку. Поэтому он, сам запутавшись, говорит сразу всё. — Ты исчез просто так, ничего не объяснив, и… Ты же спросил, хочу ли я узнать тебя лучше, да? Я и сейчас отвечу, что да, и я не могу… Не могу, всё, что я пишу теперь, слишком… Слишком для тебя, хён, пожалуйста. Я знаю, что ты не ждал меня, и я уйду, как только погода станет лучше, если хочешь — могу уйти даже сейчас, наверное… — Мино, — пальцы Джину наконец-то осторожно находят его руки. — Тебе нужно успокоиться, ладно? И… Погода не станет лучше. — Ты всегда был в море, — хрипло догадывается Мино, когда Джину невесомо проводит по незажившему порезу на правой руке. — И сейчас тоже — ты вышел из моря. Хён? — Я не хочу врать, — Джину впервые опускает глаза вниз, тихо слабеет хватка на руках. — Это… неправильно. Я неправильный. — Хён, что… — Я не знаю, как объяснить даже! — слабое тепло чужих ладоней исчезает совсем. — Я… Ты не поверишь. — Хён, — зажмурившись от боли в сбитых ногах, Мино опускается на пол рядом с ним, теперь: он перехватывает чужие ладони дрожащими руками, обводит пальцем кольцо на указательном пальце. Джину смотрит в пол. — Так было всегда. Что-то вроде семейного — мой отец тоже мог долго плавать под водой, чувствовать, что погода станет хуже, и я… Тоже это чувствовал, это было так странно поначалу — мне было страшно, когда надвигался шторм, и мама мне не верила, считала, что я сам себе выдумываю. Когда она ушла… я не знаю, как это работает, просто мне было так больно и плохо, и море тоже… Я потом прочитал — это был самый сильный зафиксированный шторм в стране, — его руки безвольно обмякают, но Мино не даёт их вырвать — держит изо всех сил обмороженных пальцев. — Ты мне не веришь, наверное. — Джину-хён, — Мино не узнаёт собственный голос — в гулкой тишине полупустого дома он кажется ещё более хриплым и сорванным; зато кажется, что всё встаёт на свои места: белая рубашка в волнах, следы на песке. Как странно, Мино и не задумывался даже… — Я видел тебя под водой. Ты спас меня на Чеджу, так ведь? Только почему всё штормит сейчас? Джину задавленно молчит — и только сердце так сладко тянет, совсем по-подростковому, и Мино улыбается заранее, не смея разрушить что-то тайное и сокровенное. И в голове снова — манго, чайки, тихий шум волн, песок между пальцем и нежный голос, напевающий пока незнакомую мелодию… — Я всегда был очень эмоциональный, — шепчет он в ответ — его глаза ярко блестят, когда он поднимает их на мигающую лампочку. — И ты появился так неожиданно. И тебе… будто бы было интересно рядом со мной. Я перенервничал, кажется, надумал себе лишнего, а потом, когда ветер поднялся до четырёх, вспомнил, какой я… на самом деле. Поэтому погода не станет лучше — я же знаю, что со мной не так! И ты теперь… тоже. Джину говорит загадками — и Мино режет больнее гальки в обуви каждая очевидная отгадка. У Джину — серьёзные тёмные глаза и мягкие руки; самый красивый на свете голос и завораживающая дух способность слушать, замечать детали, проявлять заботу в самых крошечных мелочах; Джину — пахнет морской солью, согревает одним только взглядом и ещё почему-то утаивает от Мино так много важнейших деталей, но он — никак не неправильный. — Хён, — Мино тянется ближе, говорит ещё тише, — я, кажется, с работы сбежал и чуть не смылся в море волной, пока искал тебя. Разве мог я сделать это ради неправильного человека? Мы знакомы два дня всего, но, знаешь, я сейчас не жалею ни о единой секунде. — У тебя рука… — Джину сгибается к полу ещё сильнее, только — глаза всё смотрят на рваный порез у кисти. Мино прячет его за рукавом старой кофты. — Потому что я полез в море, когда видел, какие там волны и что висит жёлтый флаг. А ты меня оттуда вытащил, — кожа у Джину ледяная — как бы не заболел так, а всё тело пробирает дрожь. Снаружи дождь бьётся в стекло и ревёт изо всех сил море, и Джину, судорожно вздохнув, слепо тычется лбом в плечо Мино, рвано всхлипнув в окутавшей их тишине. Его мокрые волосы мочат вязанную кофту, и на вкус — как морская соль. Мино прижимается к тёмной макушке губами и закрывает глаза сам — ради чего? Ради него. Ради этого момента. Ради того, что нас ждёт. — Расскажи мне ещё, — просит Мино, когда дыхание у Джину выравнивается. — Расскажи про себя. Пожалуйста? — Я… — Джину поднимает влажные от высыхающих слёз глаза. — Ты знаешь Ино? Он ведёт Мино по узкому коридору — только сейчас он успевает рассмотреть место, где Джину живёт: полупустой и грустный дом пах морской влажностью и старыми вещами — на стене у двери одиноко висел календарь на две тысячи третий год. — Я прочитал о ней, когда ещё жил в Сеуле, — в спальне Джину, слегка поднявшись на носочки, ищет что-то в книжном шкафу. — Это как русалка — про неё мало информации осталось, но я узнал, что по легендам она жила в Восточном море, и у неё словно бы было восемь ног и плавники вместо рук. Звучит страшно, да? — Джину осторожно устраивается рядом с Мино на прикрытой ветхим пледом кровати и протягивает несколько бумаг — сканы из книг. Мино согласно хмыкает — изображённое на картинках существо действительно выглядело страшно. — Рыбаки часто ловили её, и она просила вернуть её обратно в море… И плакала жемчужными слезами. Знаешь, я даже думал, что может быть… я как-то к ней отношусь. — Плачешь жемчугом? — Мино слабо пихает Джину локтём под бок, и тот толкает пальцем босой ноги какой-то подкроватный мусор — и маленький белый камушек со стуком прокатился по всей комнате, стукаясь о противоположную от кровати стену. — Ого. Поджав губы, Джину забирает бумаги обратно, и Мино осторожно перехватывает его руку, сжимая. — Ты был трейни. Я нашёл статью про тебя, ей лет пять уже, — пальцы переплетаются аккуратно, и Мино заглядывает Джину в лицо. — Я работаю сейчас в этой компании. Ха, ты знаешь, наверное… — … прочитал в навере, — слабо улыбается Джину. — Это не так. Я помню, как ты пришёл. Мне пришлось уйти недели через две. Ты, наверное, меня и не помнишь. — Не помню, — Мино просит одними губами — «поделишься?». — Отец пропал в море тогда — я не волновался, ты же знаешь, он был… такой же как я. Но рыбаки нашли его лодку — пустую, совсем целую, тогда и погода была спокойная — почти штиль. Он как будто не выдержал, и я… Мне пришлось вернуться, разобраться со всем, что он мне оставил, а когда одни дела решились, появились другие, а потом ещё больше. Я не знаю… Возвращаться потом казалось неправильным. — Ты умеешь петь, — журит его Мино, и Джину качает головой, теребя край футболки в пальцах свободной руки. — Мне никогда не нравился мой голос. Мама говорила, что у меня не выйдет — потому что у неё не вышло тоже. Она не любила петь. Его последние слова затихают в порыве ветра — буря за окном свирепела так, что стёкла тихонько звенят и, дрогнув, гаснет слабо освещающая комнату лампочка. Джину кладёт Мино у стенки, но почти сразу же лезет холодными ступнями между его икр. Одеяла хватает с трудом, и Мино тянет его ближе, чтобы закрыть открытую холоду спину, и Джину устало разворачивается ему лицом — только и видно слабые блики глаз. — Знаешь, я всё-таки смог написать новые песни, — сон не идёт от утомления, и Мино шепчет всё, что взбредёт в голову. — Я смог тебе помочь? — тихо интересуется Джину — слабо в темноте различается его ровный нос, и Мино снова очень сильно хочется чмокнуть его в переносицу. — Слишком сильно. У всех песен теперь только твой голос. — Я не умею петь. — Неправда, — Мино давит зевок, и Дижну несильно пихает его ледяной ступнёй — «ты, конечно, лучше знаешь». Мягкий поцелуй осторожно касается переносицы — «знаю». — А ты помнил меня? — зрение проясняется, и Мино может, наконец, посмотреть Джину в глаза. — Поэтому так долго смотрел тогда, на улице? — Я узнал тебя ещё до этого, — запнувшись, шепчет Джину — и его дыхание снова приятно щекочет обветренные в буре губы. — Я увидел, как ты стоял по колено в воде рядом с твоим отелем, совсем рано утром. Мне показалось, что ты так изменился… У тебя красивые татуировки. — Только татуировки? — Мино осторожно двигается ближе, и Джину, вздохнув, слабо улыбается — впервые за весь день. — Ты сам знаешь, что не только татуировки. Чужие пальцы осторожно выбираются из-под одеяла, касаются пропитанных солью тонких волос — Джину говорит беззвучно, одними губами: волосы, скулы, глаза, нос — красивое, красивое… Мино улыбается, целует его пальцы, когда они касаются губ, льнёт под прикосновения, окутанный запахом морской соли и звуком шумящих волн, всё тише, тише, тише… Чтобы завтра утром тихое солнце штиля осветило лицо заснувшего рядом Джину.