Усталость прошедшего дня навалилась с новой силой. Я тяжело вздохнула, рыская в карманах пальто в поисках ключей, и оперлась плечом о стену. Неделя прошла особенно продуктивно, и теперь хотелось хорошего отдыха, пары бокалов вина и фильма «на подумать». Подруга уже давно советовала посмотреть «Солнцестояние» от 2019 года, намекая, что мне понравится из-за отсылок к кельтам и славянским мотивам.
Привычная рутина успокаивала. Зашла домой, погладила кота — несоизмеримо огромного, несмотря на, вроде как, чистокровно-дворничью породу — убрала на сушку обувь. ЖЭК — или ЖКХ, я так и не разобралась в этой странной штуке под названием взрослая жизнь — опять отлынивал, а потому прямо перед подъездом снова растеклась громадная лужа. Грунтовку поворовали соседи, у которых из-за паводков растекалась парковка, а новая машина с гравием до нашей улицы всё никак не могла доехать. Хотя, судя по жалобам моего молодого человека (точнее по их количеству), уже была где-то близко.
— Ты дома, маленькая моя?
Почему-то по спине пробежал холодок.
Нет, у нас были прекрасные во всех планах отношения. Я любила Никиту, чувствовала себя в безопасности рядом с ним, смеялась над шутками, умилялась подаркам, постоянно получала цветы, комплименты, завтраки в постель… но всё в нём как будто бы было каким-то ненастоящим. Именно рядом с женихом я ловила жёсткую деперсонализацию, странное ощущение, при котором мне казалось, что я нахожусь не на своём месте. Не в своём мире.
— Да, — протянула я, отбрасывая глупые мысли; впереди самый долгожданный вечер недели, с фильмами, пиццей, хорошим вином и бесконечными обсуждениями. — Глянем сегодня «Солнцестояние» перед сериалом? Наташа советовала.
Небольшая пауза заставила замешкаться и удивлённо приподнять брови.
— Маленькая, а ты уверена? Я вроде читал про него, он немного…
— Странный?
Его лицо выглядело участливо-пугливым, когда я вошла в гостиную с продуктовым пакетом и ещё не снятым шарфом. В голове промелькнула мысль, что новые туфли сильно натёрли ногу. Нужно найти пластырь.
— Жестокий.
По спине снова пробежал холодок. Стараясь улыбаться, я фыркнула и принялась доставать из большого квадратного пакета местного гипермаркета продукты, силясь успокоиться. Монотонные движения всегда приводили в порядок мысли.
— А ещё я охренительно жестоко плачу своему психотерапевту за мои травмы, поэтому могу позволить себе посмотреть что угодно, чтобы потом загнаться из-за этого.
Парень рассмеялся, вставая, чтобы обнять меня и, кажется, помочь с продуктами. Он вообще был классным, если честно. Добрым и классным. И не важно, что я там к кому чувствую.
Мой психолог говорила мне, что ничего не чувствовать в моём случае — это, вроде как, даже нормально. Ну, то есть, не совсем нормально, но это лучше, чем саморазрушение, от которого я таким образом сбежала. Нет эмоций — нет проблем.
Некоторые говорят, что пустота — худшее чувство, хуже боли. Я думаю, что это не так. Пустота разрушительна только тогда, когда болезненна. А если ты живёшь с ней большую часть своей жизни, то неожиданно и для себя, и для других утешение находится в бесконечном покое.
Стабильность — это круто. Стабильность — это признак мастерства.
— О, ты купила цезарь, — улыбнулся мой самый домашний в мире мальчик, целуя меня куда-то в висок. — А я хотел его завтра приготовить.
— Вместе приготовим, — я развернулась, обнимая его за талию. — Принесёшь вилки и бокалы? Устала, хочу уже сесть. Ну или лечь, там как пойдёт.
Он рассмеялся и легко кивнул, соглашаясь. Никита всегда так делал, что бы я ему ни предложила. Посиделки с семьёй? Ремонт? Совместные ужины с друзьями? Взять паузу, чтобы я переспала с бывшим?
Я вздохнула, усаживаясь на диван и прикрывая глаза. С тех отношений прошло уже лет пять точно, и первые полгода из них меня вытягивали за шиворот. Он бил меня, один раз изнасиловал, а я бегала за ним, как влюблённая дурочка. И что тогда в нём нашла?..
Как и раньше, сейчас в нём ничего нет. Недавно случайно встретила его на улице, у гипермаркета, пока искала ключи от машины — у меня была ужасная привычка рассовывать всё по карманам верхней одежды — и в какой-то мере даже ужаснулась.
Люди не меняются. Он всё также странно одет, неловко улыбается, совершенно за собой не следит. И всё также один, проводит вечера за бутылкой и убеждает себя, что совсем не алкоголик. Работает на какой-то стройке, получает свои двадцать и живёт на квартире родителей. Вот уж и правда, жизнь, которой я боюсь.
Помню, как с каким-то больным удовольствием рассказывала психологу о том, что не почувствовала ничего, абсолютное и безграничное ничего, когда он подошёл поздороваться. Годы моего труда расширили пропасть между нами до размеров марианской впадины.
Я улыбнулась, подставляя принесённый фужер разливающему вино Никите.
Гордость. Я горда собой до предела.
Фильм и правда оказался странным. Не особо чарующим, но что-то в нём всё-таки было.
— Реально кельтские мотивы, — заметил парень, слегка приобнимая меня за плечи. — Дальше у нас что-то по планам?
— А дальше классика, — удовлетворённо пробормотала я, клацая по интерактивной клавиатуре в поисках «Джейн Эйр».
Никита рассмеялся, слегка трепля меня по голове и лохматя волосы, но смиряясь с выбором фильма. Эту картину он понимать отказывался, сколько б мы её ни смотрели.
Знакомые кадры наконец-то заставили мою душу успокоиться. В этом фильме я почему-то всегда видела чуть больше, чем другие. Какую-то свою собственную реальность.
— Да что тебя в нём так завораживает, я не пойму…
Недовольное бурчание молодого человека заставило меня расхохотаться, отчего и бокалы, и вино пришлось ненадолго отложить в сторону. Удобно устроившись у него на плече, я удовлетворённо вздохнула.
— Ты посмотри просто, сколько там простора и воздуха. А ещё чистоты и свободы.
— Она скована по рукам и ногам, — скептически пробормотал он.
— О, нет, совсем нет… внутри она свободная. И чистая. Понимаешь, всё это — весь этот мир — сейчас такой грязный. Огромные потоки информации буквально смывают людей, заставляют их тонуть. А Джейн убережена от всего этого одиночеством, спокойствием и пуританской рутиной.
Никита зевнул и слегка пожал плечом.
— Скука.
— Свобода.
— Ну, пусть так. А теперь освободи моё плечо, пожалуйста. Срочные физиологические нужды не требуют отлагательств и вовсю перетягивают внимание на себя.
Я улыбнулась, легко скатываясь на подушки и ставя фильм на паузу. Картинка на телевизоре замерла, успокаивающе мерцая цветами огромной пустоши перед фамильным домом Фейрфаксов. Телефон оказался у меня в руках буквально сам собой, а найденный в недрах памяти Тик-Ток тут же приветливо мигнул рекламой.
Листая ленту, я вдруг почувствовала странное покалывание где-то в спине; точно лежу на чём-то холодном и твёрдом — как на камне — а не на диване с кучей подушек. Подобное изредка происходило при деперсонализации: я начинала чувствовать странные запахи, слышать голоса. Всё это доводило меня едва ли не до инфарктов, подскакивало давление, учащался пульс.
Следующее видео и вовсе заставило меня задохнуться от дурного предчувствия. Чёрный экран и страшная для человека с летающей менталочкой надпись: «Это последний наш способ до тебя достучаться».
Милая, ты за Гранью. Маглы называют это комой.
Возвращайся, наша маленькая девочка. Мы так сильно тебя ждём.
Чувствуя, как кислорода становится всё меньше, я дрожащими руками вцепилась в мобильный, чувствуя, как с каждой секундой этот чёрный экран с бегущей строкой всё больше сводит меня с ума. И вдруг приятная музыка смолкла, но лишь на мгновение, чтобы тут же взорваться до боли знакомой мелодией. А после пошли картинки.
Образы рождались в голове быстрее, чем на экране менялись изображения. Большой зал, огромное чёрное поместье, поле и свежий ветер, пригнувший рожь. Белая лошадь и два всадника, скачущие рядом с ней галопом, платье из тёмно-зелёного шёлка, букет чайных роз на подоконнике. Палочка, поднятая вверх и выпускающая сноп искр, большое уютное помещение с гобеленами, расшитыми серебряными и изумрудными нитями, огромная библиотека… Тёплая рука с фамильным перстнем в виде извивающейся змеи, первый вальс у пруда, лёгкий поцелуй в щёку. Посиделки до ночи у камина, перевязанный лентой сноп ржи, материнские ладони, огромная ёлка, стеклянная дверь в столовой…
Из груди вырвался полустон-полуплач, взрывая лёгкие болью. Кажется, я упала. Дышать было сложно, воздух вокруг резко похолодел, толчками врываясь в мои лёгкие. Смутно я слышала голоса и чувствовала странную тяжесть на щиколотках и запястьях.
А в один миг всё словно прекратилось. Звук кандалов, рассыпавшихся где-то совсем рядом, такой звонкий, словно по медной чашке металлом ударили. И надрывное, радостное: «Возвращается!».
Дальше ждала пустота.
***
Худосочная темноволосая женщина упала на колени перед алтарём, вцепляясь в бледную руку крестницы тонкими сильными пальцами. Пульс ребёнка, участившийся секундами ранее до лихорадочного, приходил в норму. На щеках девочки проступил румянец. На мгновение — всего на мгновение — она приоткрыла глаза и тяжело вздохнула, чтобы тут же провалиться в спокойный крепкий сон.
Вальбурга Блэк отёрла кровь со своего лица и уткнулась лбом в маленькую ладонь единственного в Роду человека, которого она по-настоящему боялась потерять.
— Она… вернулась.
Она вернулась.
