cradle

В первый раз, когда это случилось, Чуя чуть не взорвал всю высотку штаба до небес. Одно дело знать что-то в теории и совсем другое - видеть на практике. Ничто на семинарах и во вручённых ему брошюрах не подготовило его к этому зрелищу, к этой абсолютной невозможности и чудовищности ситуации. Некоторые люди сказали бы, что Чуя драматизирует, но на самом деле нет двух вариантов. Альфа в агонии ночных кошмаров, вызванных периодом гона - это одно. Но это совершенно новая Вселенная, когда альфа, о котором идёт речь - Дазай. Его тело тяжело рухнуло, прижалось к двери спальни Чуи, принеся с собой болезненную бледность и пропитанные потом бинты. В натянутых конечностях была определённая грация движений, даже когда глаза Дазая светились ярким кроваво-красным, распахнутые так широко, что это казалось болезненным. Глаза, потому что плотный слой повязки над правым глазом был распущен, безвольно свисал, как петля, наброшенная на широкое плечо, обвившая костюм Руководителя и будто разросшаяся даже больше, чем его полномочия. - Зачем ты здесь? - спросил Чуя, несмотря на то, что ответ проник в его сознание ещё в тот момент, когда вопрос только сорвался с губ. Дазай, несмотря на сильное воздействие гормонов своего тела, наказывающих его за то, что он не ищет убаюкивающих объятий омеги, фыркнул. В воздухе повисло невысказанное: «Перестань задавать глупые вопросы, Чуя». Представление в виде альфы или омеги в настоящее время очень редко. Гены представления разбавлены до такой степени, что нередки случаи, когда целые города имеют население без кого-либо, представляющего вторичный пол. Это было нормой в далёком прошлом, но не теперь. Более агрессивные презентации также были снижены эволюцией; в настоящее время течка омеги являет собой всплеск гормонов, заставляющий чувствовать раздражающий зуд, от которого некоторые предпочитают избавляться, занимаясь сексом. Но это вряд ли сравнимо с течными циклами омег былых дней. Без течки омеги, способной спровоцировать его, гон альфы в настоящем времени сдерживает обильное выделение гормонов, что порождает неприятные ночные кошмары. Это не так плохо для большинства альф, но опять же, существует очень мало людей, которые ежедневно сталкиваются с таким же количеством резни на постоянной основе, как Дазай. И кто-то такой, как Дазай, тяжело рухнул возле двери его спальни. Чуя сглотнул и впустил Дазая внутрь.

***

Несмотря на смущение и недоумение, на деле никого не убивают за то, что они провели одну ночь вместе. Нет необходимости чинить то, что не сломано. По вполне понятным причинам это означает, что всякий раз, когда Дазай погружается в муки ночных кошмаров, вызванных гоном, он проводит ночи в объятиях Чуи, который колебался лишь несколько секунд в ту, самую первую ночь.

***

- Ты такой проблемный, - шепчет Чуя, вжимаясь губами в лоб Дазая. За запахом пота, из-за которого взъерошенные каштановые пряди липнут к голове, в воздухе ощущается подавляющий, тяжёлый запах железа. Пропитанная кровью рубашка Дазая прижата к его собственной одежде. Обычно Чуя поднял бы большую шумиху из-за того, что его простыни и пижама испорчены пятнами крови. Но с другой стороны, Дазай отследил его до туристического отеля, слишком мелкого даже для того, чтобы его можно было указать в местных путеводителях. Чуя должен был отправиться на континент после того, как позаботился о побочной миссии. Но Дазай появился в дверях его отельного номера: взгляд потерянный, плечи опущены, одежда пропитана кровью. Он не произнёс ни единого слова, но Чуя и не нуждался в этом. Он взял альфу за дрожащую руку и повёл к упругому матрасу своей кровати. Дазай остаётся тихим, за исключением прерывистого хрипа в лёгких во время дыхания. Чуя проводит несколько мгновений в ужасе от осознания того, что Дазай, возможно, заплачет. Этого так и не случается, но это так же плохо, как и душераздирающе, потому что Дазай просто смотрит неотрывно в пустоту, несмотря на то, что вжимается лицом в рубашку на груди Чуи. - Какой же ты проблемный партнёр, - продолжает бормотать Чуя, заключая Дазая в своё личное пространство. Его руки как раз подходящей длины, чтобы надёжно обхватить трясущуюся спину, пока сам Чуя продолжает оставлять мягкие поцелуи поверх волос Дазая. Он никогда раньше не целовал его, но сейчас это кажется лёгким, почти инстинктивным. Как будто инстинкты омеги в крови направляют его, как и Дазай кричит о нужде в утешении: если не словами, то тем, как его тело - гордое и презирающее такие вещи, как мягкость и податливость - практически тонет в объятиях его рук. Внутри Чуи кровоточит почти головокружительное желание убедиться, что Дазай будет в безопасности, всегда. Оно отравляет пагубные инстинкты Арахабаки к разрушению. Оно разлагает его ненависть и раздражение всем, что связано с этой дерьмовой скумбрией. Чуя позволяет своим ладоням оглаживать спину, что всё ещё дрожит, но уже не так сильно, как раньше. На мгновение он желает, чтобы его руки были достаточно большими, чтобы он мог держать Дазая в них, чтобы мог удостовериться, что ничто из внешнего мира его не коснётся. Конечно, это невозможно. Лихорадочное желание, управляемое бессмысленными вещами. - Чуя, - стонет Дазай в пуговицы на его рубашке. Такой слабый, разбитый звук. Это первый раз, когда Дазай сказал хоть что-то во время этих визитов. Телефон вибрирует на тумбочке. Чуя не сжимает кулаки, даже если напрягается. Кровь, период времени, чистое отчаяние... Даже если Дазай ничего не сказал, Чуя никогда раньше не нуждался в том, чтобы подобные вещи озвучивались. Потребность эта не возникает и сейчас. - Всё хорошо, - уверяет Чуя парня в своих объятиях и игнорирует неприятное искривление в шее, когда склоняется ниже и собирает влагу с чужого лица лёгкими, как пух, поцелуями - никто никогда не подумал бы, что это что-то, подобное слезам горя. - Всё будет хорошо, чёртов Дазай. Дазай вздрагивает, а затем наваливается на него, теряя сознание. Чуя смиряется с бессонной ночью, присматривая за Дазаем и следя за тем, чтобы он спал непрерывно, даже если это означает, что ему самому, вероятно, придётся иметь дело с коллегами по работе, выслеживающими предавшего Порт Руководителя. ... Поэтому Чуя удивляется, когда на следующее утро обнаруживает себя сонно моргающим после пробуждения. Дазай исчез, как и его запачканная кровью одежда, как и все доказательства того, что он провёл всю ночь в его руках, пытаясь смириться со своим горем из-за смерти друга. Чуя вздрагивает, вставая - у него болит шея. Только когда он добирается до ванной, то замечает это - огромный след от укуса на шее, уже превратившийся в налившийся багровым синяк. - Такой проблемный, - бормочет он зеркалу. Пара в ванной недостаточно, чтобы скрыть выражение удивления на его лице, когда Чуя легко прослеживает укус. В настоящее время альфы и омеги не разделяют ожиданий общества в отношении того, что станут партнёрами. Ситуации, когда альфа клеймит укусом выбранную им омегу, рассматриваются скорее как сентиментальное, романтическое событие, а не как нечто, связанное с владением и притязанием на права относительно будущего потомства омеги. ... Чуя решает, что причиной покраснения его лица является пар. Он продолжает свой путь на континент, не скрывая восторга из-за того, что Дазай, наконец-то, покинул Портовую мафию. Тем не менее, первое, что он покупает после посадки самолёта, это чёрный чокер, который как раз подходит, чтобы скрыть укус, оставленный ему Дазаем. Гладкая кожа укрывает синяк почти любовно, и Чуя решает, что ему это вполне нравится.

|End|