tingling remorse [покалывающее раскаяние]

      Дверь со скрипом отворилась. Холодный и колючий от снежинок ветер резко поднял старые, проеденные молью шторки, пролетел по комнате, поднимая толстые слои пыли, и вернулся к выходу, без сочувствия обдав ледяным вихрем девушку в легкой мантии.       Комната была омертвевшей. Видно, что когда-то, очень давно, тут кто-то жил; об этом говорили те же шторки с цветочным узором, ставшие блеклыми и пыльными, пустующий стол на кухне, покрытый пятнами и царапинами, на стенах остались следы от давно снятых картин, забытые, или скорее, ненужные книги на таких же ненужных полках. Когда-то светлый и полный радости дом превратился в блеклую тень, хозяева оставили его, ушли в лучшую жизнь, а он так и стоит покосившийся, отсыревший, с прогнившими досками, доживающий свой последний век. Единственными его гостями оставался студеный ветер, да всякая мелкая живность в летнее время. Бессмысленный мусор, который кто-то забыл смести с карты мира.       Дверь захлопнулась, и, казалось, весь дом всколыхнулся от этого грохота. Девушка вздрогнула, встряхнула головой, очнувшись от мыслей, которые посещали ее далеко не в первый раз. Не в первый раз она оглядывалась и точно не в первый поднималась по ужасно скрипучей лестнице на второй этаж с одной единственной комнатой, в которой было также пустынно, как и вокруг.       В левом углу комнаты стоял маленький, совсем уже хлипкий и с потрескавшейся краской столик. Рядом стояла двуспальная кровать, покрытая застиранным, а оттого поблекшим покрывалом, с одной единственной, исхудавшей и неприятно скомкавшейся подушкой. Воздух был затхлый, застоялый, ветер так или иначе гулявший по дому по щелям, как по тоннелям, его не разгонял. Казалось, что этот запах и сама атмосфера навсегда въелись в старые доски, пыль окутала каждый уголок, а серость затянула каждое окно, смотря через которое и внешний мир становился безжизненнее.       Послышались шаги по лестнице, и дверь в комнату отворилась, впуская еще одну душу. Парень остановился на пороге, смотря пустым взглядом на девушку. Она невольно задалась вопросом, всегда ли он был таким или это были чары дома? Попадала ли она под них, и становился ли ее собственный взгляд бесчувственным, мертвым?       — Чего ты застыла? — Во вновь воцарившейся тишине дома вопрос прозвучал слишком громко и оттого неприятно. Но вопрос был рационален, а потому девушка прошла дальше, усаживаясь на чёрствую кровать, которая издала жалобный скрип. Как и каждый раз до этого.       Одежда бесшумно легла на грязный пол, в то время как кровать снова заскрипела.       Комнату окутали сумерки, а тьма поглотила потолок. На секунду показалось, что эта мгла приближалась, облизываясь и предвкушая полакомиться еще одной, потерянной в обстоятельствах и несбывшихся надежд, душой, пыталась утянуть в себя, отправить дрейфовать по бесконечной темноте без света и надежды из нее когда-то выбраться.       Скрип остановился, зашуршала одежда, как мыши в норах, а после захлопнулась дверь, повеяв ветром.       Бездна окончательно проглотила комнату, не оставив ни тепла, ни крупицы света. Во всей этой нескончаемой пустоте девушка поняла, что окончательно потеряла былую себя.