Не отрицаю

      Всезнающий и всеумеющий Базаров растерян. Всю жизнь этот нигилист отрицал любые проявления человеческих чувств: дружбу, родственные чувства и любовь. Больше всего на свете Евгений Базаров боялся влюбиться. Прочувствовать все прелести любовной лихорадки. Больше всего Базаров боялся влюбиться. Правильно делал, что боялся. И влюбился. В кого? В наивного мальчишку, слепо бегающего за ним. Базаров был готов рвать на себе волосы от безысходности. Все принципы, устои, взгляды — все полетело к чертям из-за милой мордашки Аркадия Кирсанова. Это можно было стерпеть, но Евгений и представить не мог, что нужно делать в таких ситуациях. Дарить цветы? Краснеть, бледнеть и не спать ночами? Как можно чаще прикасаться к объекту вожделения? Внутренний голос, который Базаров скромно именовал «дурацкие глупости» подсказывал совсем уж сопливые ситуации, в которых можно признаться. Плюнув на «дурацкие глупости», Евгений Васильевич решил пустить все на самотек, положившись на русский «авось».       На следующее утро Базаров решил все проблемы с признанием с помощью десятикопеечной монетки, но и та его подвела. Придется открыться Аркадию сегодня. Евгений со страхом ждал момента, когда они вместе пойдут на болото за лягушками. «А может все к черту отменить?» — пронеслось в голове у самого смелого влюбленного существа на планете. Но было уже поздно, на крыльцо вышел человек, из-за которого Евгений не знал, что делать. Кашлянув, Базаров сказал: — Долго ты. Идем уже. К болоту друзья шли молча. Мысли Базарова метались от одной к другой, в итоге он не придумал ничего лучшего, как сказать, что Аркадий лучше лягушек. — Знаешь, Аркаш, ты красивее жабы.  Кирсанов удивленно повернулся к мастеру комплиментов. В его глазах ясно светилась надпись «Ты ебанутый?». — Я же не зеленый… — Некоторые жабы серые. Ты лучше даже серых жаб. Внутри Базаров надавал себе столько пощечин, что будь эти удары реальными, он бы давно свалился. «Какие к черту жабы?!» — верещал внутренний голос. — «Получше ничего придумать не мог?!». «Не мог!» — огрызался на самого себя Базаров. — «Придумай сам тогда, раз не нравится!».  На ходу Евгений сорвал лист, показавшийся ему красивым. — Смотри, ты как этот лист. Аркадий аккуратно взял несчастное растение и осмотрел его. — Он гнилой, Евгений. И его наполовину съели гусеницы. Базаров чуть не завыл. — Я не заметил. Остаток пути Кирсанов подозрительно смотрел на своего неудачливого друга. «Что это на него нашло?». — Евгений, скажи мне честно. Внутри Базарова что-то замерло. — Ты пьян? — Аркадий внимательно наблюдал за Евгением. — Тобой, — ляпнул Базаров. «Что за сентиментальная чушь?!» До Кирсанова медленно доходил смысл сказанного. По мере понимания он все больше и больше недоумевал. «Мы не настолько близки, — думал он, — что это значит?» — Ты все утро сам не свой. Что случилось? Ты не заболел? Рука Аркадия потянулась проверить, нет ли у приятеля температуры, но Базаров оттолкнул его. — Не трогай… меня, — тяжело дыша, произнес тот. — Как скажешь. «Еще чуть-чуть, — говорил про себя Евгений Васильевич, — и я зареву.» Под ногами Кирсанова что-то шевельнулось. Тот испуганно отпрыгнул: — Что это вообще такое?! Базаров наклонился. Выпрямившись, он поднес к лицу Аркадия миниатюрного ужа. — Смотри, какой красивый! — восхищенно сказал нигилист, презиравший природу. — Убери от меня эту гадость! — скривившись, произнес не-ценитель живности. Пожав плечами, Базаров отбросил змейку подальше. Тот оскорбленно высунул язык и уполз от огромных разговаривающих существ, не обративших внимания на его красоту. — Наконец мы пришли на это чертово болото… — устало воскликнул Аркадий Николаич, похлопав приятеля по плечу. — Раз так устал, иди полежи. Кирсанов послушно кивнул. У него не было сил возражать. Присев на траву, Аркадий откинулся назад, подложив руки под голову. Он задремал. Ему снилась полнейшая нелепица: Базаров плясал вместе со своими жабами, а Павел Петрович разговаривал с оранжевыми ужами. Поэтому Кирсанов был рад, когда Евгений разбудил его. Потянувшись, Аркаша зевнул. Пока Базаров пялился на сонного друга, тот приподнялся на локтях. — Я принес тебе лягушку, — смущенно улыбнулся Базаров. — А на кой черт она мне… — прошептал Кирсанов. Вслух же он сказал: — Спасибо. Евгений вложил животное в ладони своего друга, совершенно ненужно огладив его запястья, на что, впрочем, тот не обратил внимания. Лягушка квакнула. — Ты также говоришь, как эта лягушка, — произнес Базаров, желая угодить. Аркадий нахмурился. — Право, это уже обидно. — Обидно?! Я люблю лягушек, и если я сравниваю человека с ними, значит, я его… — Базаров остановился, поняв, что сморозил глупость. — Впрочем, неважно. Извини. — А вот это уже на тебя непохоже! Чтоб ты извинялся, да еще и передо мной… Евгений приземлился рядом с Аркадием. — Да и вообще ты стал каким-то странным. Чуть ли не нежничаешь со мной, я что, девица? — Нет, конечно! Просто я бы хотел перевести нашу дружбу на… новый уровень. Кирсанов удивленно охнул. Его щеки покраснели от стыда. — Ах, прости, пожалуйста, — заладил было Аркадий, но его прервали. — Прекрати. Я бы и сам удивился, будь я на твоем месте. «Будь я на твоем месте, Аркадий, — продолжил внутренний голос, — я бы не был таким глупцом и давно бы понял, что все знаки внимания неспроста». «Замолчи, ехидна», — парировал Евгений. Кирсанов смотрел на зеленую листву деревьев, окружавших болото, как окружают огромные горы старинный замок. — Ты набрал лягушек? — нарушил тишину Аркадий. — Нет. Я хотел собрать их вместе с тобой. Базаров уже смирился с тем, что рушит своими речами все принципы и продолжал вести себя как влюбленный дурак. Не привык к этому лишь Аркадий. — Ты прости меня, Евгений, если я веду себя как-то неловко. — Пошли уже. На болото, — буркнул Базаров, словно коря себя за слабость. Кирсанов еле заметно выдохнул от облегчения. Это уже куда больше походит на прежнего нигилиста. Болото было покрыто вязкой тиной. Оно притягивало. Совершенно некстати вспомнилось Аркадию фраза «Болота — это ворота в ад». Он повел плечами. — Вот тут, аккуратней спускайся. Да что же ты, в самом деле! Барский сыночек, — язвительно произнес Евгений.        Он разрывался от противоречий. То ему хотелось целовать руки у объекта своей влюбленности, то грубо и нехотя отвечать на безобидные фразы. Натура нигилиста брала верх над влюбленностью. Самое печальное было в том, что Базаров прекрасно понимал, что это кратковременно. Прекрасно понимал, что проклятая физиология возьмет верх над самым жестким самоконтролем.   Аркадий Кирсанов, не замечая внутренних терзаний своего друга, неаккуратно спускался по склону. Вдруг его ноги заскользили, руки начали беспорядочно шарить в поисках хоть какой-нибудь опоры, сердце ушло в пятки, а зрачки расширились. Базаров, увидев, что его приятель скользит в болото, опрометью бросился на помощь. — Женя! — Ну, бери же руку, давай, держись, ага…  Евгений, с риском самому провалиться в это злосчастное болото, вытащил Аркадия.  Тот отполз подальше от водоема. Базаров подошел к другу. Сейчас нужно удостовериться, что с ним все в порядке, а отчитать мальчишку Евгений всегда сможет. — Ползи сюда, дурачила. Аркадий виновато улыбнулся. — Я бы хотел поблагодарить тебя за то, что-,  — договорить Кирсанов не успел. — Помолчи ради бога, не до этого сейчас. Базаров ощупывал лодыжку неудачного охотника за лягушками. — Она не сломана, меня это удивляет, но легкий вывих есть. На лице Аркадия отразился испуг. — А как я домой пойду? Ты же не Фенечку будешь сюда звать? — Нет, конечно. Сам дотопаешь, ничего там такого нету. Я возьму с собой сачки.   «Почему я так себя веду?» — думал Базаров.  — «Любовь моя, конечно, своеобразна. Или не любовь это вовсе?» При виде морщащегося при каждом шаге Кирсанова, страдальчески вздыхающе с видом средневекового мученика, Базаров не выдержал. — Дурак ты, Аркадий, дурак натуральный. Барин, что с тебя взять. «Мученик» потупил глаза. — Иди сюда, неженка, — выплюнул Евгений. Закинув руку Аркаши к себе на плечо, для чего тому пришлось вытянуться, Базаров ободряюще шепнул «Ты молодец». По пути в Марьино Кирсанов сказал: — Спасибо, что возишься со мной. — Самопожертвование свойственно человеку, — невпопад ответил Базаров. Кирсанов удивленно поднял брови на это высказывание, но промолчал. — Половили лягушек, называется… — ворчал Евгений, пока они медленно шли к дому. Аркадий лишь виновато улыбался, потому что знал: из-за него они ничего не сделали. Показался дом Кирсановых, и реакция у друзей была совершенно разная: Базаров скривил губы, ведь на пороге их ждал Павел Петрович, скептически скрестив руки на груди, а Аркадий наоборот, улыбнулся. Он не хотел заставлять Евгения заботиться о нем. — Ну и где вы так долго были? И что с тобой, Аркаша? Поранился где, али что? — Павел Петрович заваливал их вопросами, которые задавал скорее для собственного облегчения, нежели в самом деле из заботы. — На болоте. Аркадий упал и вывихнул лодыжку. Врачей не надо, ничего серьезного нет, — ответил Базаров, видя, как побелело лицо родственника Кирсанова. — Ну, если ничего серьезного нет, — улыбнулся Павел Петрович, — то тогда проходите. Фенечка сама сготовила обед, да и Николай уже заждался. Во время на удивление мирного диалога вечно враждующих людей Аркадий Николаич оглядывался по сторонам, словно видел это место в первый раз, хоть и вырос тут. — Ты дойдешь, Аркадий? — спросил Павел Петрович у племянника. — Дойду, дядя, со мной Базаров. Тот не подал виду, но внутри у него что-то сжалось. «Со мной Базаров». — Пошли уже, нога твоя распухла наверняка. Кирсанов извиняюще улыбнулся своему дяде. — Мы, скорее всего, не придем на обед, — поймав взгляд Евгения, произнес Аркадий. — Ну хорошо, хорошо, только ведите себя чинно, — заторопился Павел Петрович. Он ушел куда-то вглубь дома, оставив после себя аромат изысканных английских или французских духов. Базаров поморщился, но промолчал и шагнул, крепко держа Кирсанова, к себе в комнату. Тот чувствовал себя обузой, и вел себя неловко от этого. — Все, Евгений, полно. Спасибо за заботу, большое спасибо, но я пойду. Базаров уставился на Аркадия. — Это, по крайней мере, неразумно. Тебе нужна моя помощь, и- --Да хватит уже! Ты — не тот Евгений, которого я всегда знал! «Не тот». Сердце Базарова словно кто-то сжал мощными пальцами. И он даже знал, кто. «Прежний» нигилист. «Кем ты вообще стал?! Посмотри на себя, тряпка! Ты расстилаешься перед мальчишкой, ты предал идеалы нигилизма, ты поверил в  любовь! Ты твердил «любви не существует, это всего лишь физиология», а сейчас что?! Да ты жалок, жалок, жалок, жалок!» Никогда бы Евгений Базаров не поверил в то, что сейчас происходит с ним. Прежний нигилист плюнул бы в лицо нынешнему. За сентиментальность, за нерешительность, за то, что полюбил. «Дурак» — произнес бы тот Базаров. А теперешний ответил бы ему «Влюбленный». «Да ты даже не знаешь, ответит ли он взаимностью!» «А мне и не надобно!» «Вы оба мужчины!» «Нигилизм борется с предрассудками.» «Ты не нигилист!» «Нигилист, я просто не отрицаю любовь!». Глаза Базарова были подернуты дымкой задумчивости, что не случалось с ним с детства. Аркадий, яро что-то доказывавший, умолк. Он посмотрел на своего друга, который медленно убрал руки от Кирсанова. — Если, — хриплый голос Евгения звучал немного надломленно, — тебе неприятно мое общество и мои прикосновения, я сейчас же могу приказать закласть повозку. — Да нет же… Ты просто стал другим каким-то! Пойми, тот- — Да какой тот?! — взревел Базаров, — какой тот?! Я — вот он я! Я очень сильно изменился, но это я, Кирсанов, я! — Я понимаю! Просто… Просто я понять не могу, отчего ты такой стал! Отчего сюсюкаешься со мной? — Аркадий тщательно подбирал слова, — отчего ты ведешь себя, как я вел раньше, до встречи с тобой? Базаров слушал доброго своего приятеля и поражался. Аргументы, который Кирсанов приводил, были неопровержимы, слова правильны, говорил он очень хорошо. «Да вот кто настоящий нигилист! Вот кто не предал философию!» — думал Евгений. Внутренний голос ехидно шепнул, что благодаря ему самому Аркадий стал таким, но Базаров особого внимания на это не обратил. Что-то перевернулось внутри Евгения, когда Кирсанов приблизил свое лицо к нему, и что-то встало на свои места благодаря их поцелую. Все стало таким правильным и понятным, таким безупречным и чистым, когда на следующий день Аркадий проснулся в объятиях Евгения, который сжимал его, словно куклу.       И стало окончательно ясно, что нигилисты, оказывается, очень даже в состоянии любить.