Полеты во сне и наяву

Празднование в Цинхэ Не по случаю уничтожения ордена Вэнь было роскошным. Многие заклинатели, даже убеленные сединами, не могли припомнить настолько пышного праздника и богатого застолья. Яства несли из кухонных помещений не переставая, часы напролет, а вино лилось рекой. И конечно, все славили победителей. Не Минцзюэ пил неторопливо. Он тоже радовался победе, иначе ради чего все это было. С другой стороны, ему не нравилось то, что Мэн Яо, сидящего рядом с Лань Сичэнем, славят так же бурно и радостно. Лань Сичэнь говорил, что Мэн Яо заслужил, но Не Минцзюэ все равно не мог ему верить. Но если Лань Сичэнь доверял ему… Не Минцзюэ поморщился и поднял свою чашу, чтобы слуги, снующие по пиршественным залам, налили еще вина. Он не хотел думать об этом сегодня, все равно мысли не принесут ничего, кроме злости. Лучше он… Видимо, лучше он будет смотреть на Хуайсана. Он тоже раздражает, но это хотя бы привычно. Наблюдая за ним, Не Минцзюэ не заведется так сильно. Раздражение привычно покатилось по венам и глухо, тревожно ударило в голову. Хуайсан тоже пил, как и все присутствующие на празднике, и беспрестанно смеялся, прикрывая веером нижнюю часть лица. А кто его смешил? Конечно же, тот самый Вэй Усянь, который пошел по Темному пути и теперь бахвалился этим так, что смотреть было тошно. Не Минцзюэ не был против Темного пути принципиально, в отличие от многих, но он как никто другой знал, как сложно будет этому юнцу контролировать огромную силу, которой он пользуется. Не он играет со Тьмой, как считали многие, а Тьма играет с ним. И Не Минцзюэ это не волновало бы, если бы рядом с ним не отирался постоянно Хуайсан. Вэй Усянь жарко что-то рассказывал, Цзян Чэн, который сидел рядом, уже не смотрел на него, устав от этой болтовни. А вот Хуайсан с восторгом и обожанием смотрел на новоявленного героя и постоянно что-то переспрашивал, поддакивал… Выпивал он тоже постоянно. Не Минцзюэ в один прекрасный момент понял, что считает выпитые братом чаши вина, и счет уже перевалил за десяток. А ведь сколько было до того, пока он не смотрел… Он видел, что движения Хуайсана стали замедленными и неловкими, и это тоже раздражало. Когда брат опрокинул на свой драгоценный расшитый халат остатки вина из чаши, Не Минцзюэ поднялся с места и направился через весь пиршественный зал прямо к столу, за которым сидел Хуайсан. Тот заметил его и замер от испуга, как обычно. Точнее, попытался замереть, но от выпитого его неудержимо клонило в сторону, и он привалился плечом к плечу Вэй Усяня, чтобы не упасть. Тот заботливо поддержал товарища, от чего Не Минцзюэ захотелось срубить его безмозглую голову прямо сейчас, и посмотрел косыми глазами снизу вверх с нахальной улыбкой, почти такой же пьяной, как и у его брата. — Чифэн-цзунь, — протянул он. — Не сочтите меня невежей, я бы встал, чтобы поклониться, но… вы же сами видите… он упадет. И Вэй Усянь кивнул налево, в ту сторону, где лежал Хуайсан. Казалось, что тот уснул прямо здесь. Отвратительно. — Кажется, моему брату хватит на сегодня, — резко сказал Не Минцзюэ и, обойдя стол, вздернул Хуайсана на ноги, пытаясь привести его в чувство и придать вертикальное положение. Выходило слабо. Идея привести в себя настолько пьяного Хуайсана была полностью провальной. Не Минцзюэ нахмурился, сжал зубы, чтобы не начать отчитывать его хотя бы при всей толпе заклинателей, и закинул его руку себе на плечо. Так они и ушли. Не Минцзюэ думал, что ночной свежий воздух немного взбодрит брата. А еще больше его взбодрит, если голову обмакнуть в бочку с холодной водой. Не помогло ни одно, ни другое. Хуайсан висел на нем, как мешок с мукой, и только чудом не сваливался с плеча, инстинктивно цепляясь рукой за шею. Не Минцзюэ вздохнул, придержал его за пояс и повел вперед. Спустя несколько шагов плюнул на все приличия — в конце концов, он здесь хозяин, — поднял Хуайсана на руки и поспешил отнести в его личные покои. Ощущения были самыми что ни на есть отвратительными. Мало того что брат напился хуже городского бродяги, так он еще и идти не мог, и теперь удобно устроился в его руках и дышал в шею. И это дыхание было горячим. Еще хуже стало, когда голова Хуайсана упала окончательно, и теперь к его шее прижались губы. А потом Хуайсан начал что-то бормотать во сне. Не Минцзюэ не помнил, как донес брата до его комнаты и скинул на кровать. Зато он отлично помнил, как очень давно, годы назад, когда еще жив был их отец, а он сам был всего лишь старшим сыном и наследником, он учился управляться с саблей. У него всегда получалось отлично и даже лучше, чем отлично. Отец гордился им, и Хуайсан смотрел на него восторженными глазами. Это настолько нравилось Не Минзцюэ, что он, пролетая мимо, специально опустился почти до самой земли, чтобы подхватить брата и поставить на саблю перед собой, а затем взмыть в воздух под громкий и испуганный вопль. — Я держу, — сказал он и обнял Хуайсана за пояс, прижимая к себе. Обнял крепко, так, что у того дыхание стало коротким, поверхностным, но он не жаловался больше, только прижимался сильнее, вцепляясь пальцами в его руку. Одна рука Хуайсана стискивала его предплечье, другая вцепилась в ладонь. Не Минцзюэ сжал его пальцы в ответ. — Расслабься, — сказал он весело. — Мы совсем не высоко. Посмотри вниз. — Нет, спасибо. — Хуайсан мотнул головой, пощекотав нос и губы Минцзюэ волосами, которые успело растрепать ветром. И прижался еще сильнее, мимоходом задев запястье большим пальцем. И от этого Не Минцзюэ накрыло возбуждением внезапно, прошило горячей волной от сердца к голове и к паху. Он поспешил отодвинуться, но Хуайсан не давал, желая прижаться к нему всем телом — должно быть, так он чувствовал себя в безопасности. И все равно ему нельзя было позволить почувствовать… — И в кого ты такой трусливый? — спросил он зло, и Хуайсан сглотнул и застыл. — Когда ты сам возьмешь саблю и полетишь на ней рядом со мной? — Мне нравится кататься на твоей сабле, — пробормотал Хуайсан. — Пожалуйста, брат, давай спустимся вниз. Не Минцзюэ повел саблю вниз так резко, что чуть было не уронил Хуайсана, и снова прижал его к себе. И отпускать потом не хотелось, поэтому пришлось оттолкнуть резко и уйти, как только тот окажется на земле. И дрочить потом, стоя в холодной реке. И чувствовать, как минутное помешательство сходит на нет. А потом оно стало возвращаться. И сейчас снова пришло в самый неподходящий — или, наоборот, подходящий — момент. Не Минцзюэ тоже выпил сегодня достаточно, чтобы не выйти из комнаты сразу же, как требовалось сделать. Хуайсан лежал перед ним на кровати и спал. Можно было сесть рядом и погладить, распустить волосы и уложить черной волной по подушке. Щеки Хуайсана покраснели от выпитого, и Не Минцзюэ, как во сне, коснулся их пальцем. Кожа была очень горячей и очень нежной. Хотелось отдернуть руку, как от раскаленного железа, и в то же время — продолжать касаться. Он провел пальцем по губам, сухим и мягким, надавил совсем слегка, и рот приоткрылся, пальца коснулось влажное дыхание, полное винных паров. Хуайсан спал беспробудно, и Не Минцзюэ склонился над ним, чтобы губами прижаться к этим мягким, влажным, пахнущим вином губам. У него никогда не было столько самообладания, сколько от него требовалось сейчас. Голову уносило, казалось, что и он спит, и это определенно самый лучший кошмар, в котором он никому не признается, даже себе, но станет вспоминать его постоянно. Он потянул за пояс, чтобы избавить Хуайсана от верхних одежд. Так удобнее спать, и конечно же, это было отговоркой, настолько мерзкой и лживой, что Не Минцзюэ ее отбросил сразу же. Не для этого он раздевал Хуайсана. Он только полюбуется и отойдет. Прикоснется, оглаживая покатые плечи и грудь, — и отойдет. Живот. Бедра. Член уже был напряжен и увеличился в размерах. Но можно было сделать его еще тверже. Нет, никуда он не отойдет. Не Минцзюэ склонился, чтобы поцеловать живот. Опустился губами еще ниже и обхватил головку, облизывая, затем взял глубже. Услышал тихий стон и тут же оторвался, чтобы взглянуть на лицо. Брови Хуайсана сошлись у переносицы, губы приоткрылись, но все-таки он спал. И это дало Не Минцзюэ продолжить, раздвинув ноги чуть шире, чтобы было удобнее ласкать и вылизывать, брать в рот глубоко, гладить по внутренней стороне бедер и чувствовать себя бесконечно порочным человеком. И слушать тихие и короткие, заглушенные сном стоны, которые успокаивали его лучше, чем ланьские мелодии, потому что давали знать — он все делает правильно. Брат не проснулся, даже когда выплеснул семя прямо в горло Не Минцзюэ. Тот вытер рот и поднялся, встряхнув головой. Собственное возбуждение никуда не ушло, но хотя бы наваждение спало. Он укрыл Хуайсана одеялом, погладил по алой щеке и быстро развернулся, оставляя его комнату. Что он сделал бы, обернувшись и увидев, что Хуайсан смотрит на него? Он не обернулся.