падение к свету

«пока человек не выгонит бога из своей головы, он никогда не станет свободным«

— ㅤдени дидроㅤ

казалось бы, на вере в давние времена держалась жизнь всего общества, а на сегодняшний час для многих это становится отсталой вещью, отходящей на дальней план человеческого восприятия. в древности она являлась основным светом при тяжелых днях, рождая надежду на лучшее, но спустя века религия перенесла колоссальный поток изменений, отчего её нынешний облик отличается от истоков с истинными значениями. серость и полная бездуховность опорочила светлое начало святой веры, превращая её в плод сплошного греха и источник финансовой наживы. общество слишком сильно оскверняет само себя едкой желчью эгоизма, теряя святость и первозданный облик. однако непримечательный на первый взгляд юноша по имени ким сынмин смог найти в этой тлеющей вере свой приют, пока вокруг творится этот разрушающий хаос. он не относился к ней с какой-то нездоровой фанатичностью, как особые её представители, даже наоборот — был всегда сдержанным, относился к каждой догме и идее осознанно, с тёплой верностью и преданностью. это стало одной из ста причин, по которой он связал свою только начавшуюся жизнь с церковью и со службой по выходным в небольшом городке, который находился в ста милях от столицы. окружение мина совершенно отказывалось принимать тот факт, что такому юному, красивому и статному парню захочется поставить крест на себе в виде религии с её острыми зубьями запретов, позволяя давить самого себя совестью. многие говорили, что это лишь способ управления свободой людей, но ведь и свобода по своему понятию имеет границы, не так ли? сынмин часто размышлял об этом, но всегда сходился к тому, что религия стала его убежищем после разрушающего прошлого, которое невозможно забыть. ещё с самого детства ему пришлось вкусить терпкую горечь этой жизни, оставляя внушающий осадок в его светлой и непорочной душе. в возрасте семи лет произошла страшная трагедия, повлиявшая на его дальнейшее мировоззрение. за два года до неё отец мальчика безвозвратно увлекся азартными играми. первое время это выглядело совершенно безобидно, да и ким старший грешил этим делом лишь по выходным после тяжелой рабочей недели, когда хотелось просто расслабиться. однако вскоре это стало заходить слишком далеко, делая хуже не только ему, но и всей его семье — жене и подрастающему сыну. дорогостоящие и ценные семье вещи стали незаметно и быстро пропадать из дома, как и сам отец. в одни дни он мог вернуться лишь под утро со свинцовыми ногами от ужасной усталости, потому что проиграл все деньги и был вынужден добираться пешком, ведь такси было не взять. мать сынмина оставила все попытки вразумить мужчину, поэтому просто смирилась и стала прятать деньги и украшения по возможности, чтобы иметь хоть что-то на черный день. однако в тот самый роковой вечер родители вновь невыносимо громко ругались, заставляя маленького ребенка громко плакать в просьбе прекратить. всю рутинную сцену прервал треск двери, слетевшей молниеносно с петель, откуда после в комнату вошло двое высоких и широких мужчин с черными лакированными битами в руках. озлобленное из-за ссоры с женой лицо отца сынмина тут же сменилось гримасой ужаса и безысходности, пока он медленно и судорожно тянул руки к прибывшим в умоляющем жесте, а колени судорожно согнулись. маленький ким не понимал что происходит, пока мать поспешно прятала его под дубовый стол, а сама тряслась от страха без возможности что-то объяснить. последним воспоминанием с того дня стала картина в разрушенной гостиной: два обезображенных до тошноты тела лежали безжизненно с застывшим сожалением и мольбой на лицах. мальчик, к сожалению или к счастью, не помнит как оказался в полиции, а после в приюте, откуда его забрала какая-то дальняя родственница, представившаяся тетей. дальнейшее детство пролетело совершенно незаметно, даже не давало возможности подумать о плохом. благодаря рассказам приютившей его тёти и воскресным прогулкам у сынмина зародилось трепетное чувство к Нему, что и повлияло на его решение. сейчас же его дни на учебе и в церкви были однообразны до поры до времени, пока однажды он не наткнулся на острый и пронзительный лисий взгляд среди одинаковых и пустых лиц прихожан. взгляд, который что-то смог прорезать внутри раненной груди, освобождая на волю. это случилось совершенно внезапно, ровно тогда, когда юный пастор заменял святого отца вечерней службой и читал главы из писания для прихожан в удивительно теплое воскресенье. ему было достаточно всего лишь невзначай оторвать взгляд от плохо пропечатанной строчки, которую сынмин уже знал наизусть, чтобы увидеть эти дьявольски манящие глаза, которые в последующих днях он не сможет забыть, потому что именно с этого рокового момента его теплые чувства к Создателю будут постепенно испаряться. юноша еще не понимал, что теперь своим духовным началом он бесповоротно пал, проиграл сразу все битвы дьяволу, а вместе с ними и войну. каждое воскресенье он искал украдкой те самые желанные глаза, которые принадлежали некому хван хенджину. его имя пастор узнал благодаря журналу пожертвований, который периодически вёл святой отец. естественно подобное с его стороны было запрещено, но юношу это уже не волновало, ведь так хотелось узнать его поближе, переступая через правила. одинокими ночами сынмину было тяжело уснуть, потому что в голове был лишь один единственный образ, который начинал казаться ему каким-то внеземным, запретным или даже порочным. его скромным выводом стало одно: хенджин — демон. демон, который бесстыдно забирал вместе с собой на самое дно. но действительно ли это все было так плохо? может быть, это не то дно, о котором все говорят? ведь от внезапных чувств юному пастору было так легко на душе, когда он мог позволить себе придаться облачным мечтаниям о загадочном парне, который так привлек его. именно в такие моменты киму становилось совершенно безразлично Его мнение. как-то в очередной вечер сынмин убирал всё после дневной работы, поглядывая изредка в окно, где было совершенно ничего не видно из-за позднего времени, а лунный свет приглушался темными облаками, словно прятался от любых наблюдателей. как и во все другие свои дни юноша всё ещё размышлял о том, кто сподвиг пастора усомниться в своей преданности создателю. такой ход событий его непередаваемо пугал, потому что допустимо ли это вообще? однажды отец кан ему говорил о том, что чувства не имеют греха за собой, а значит и сомнение не так страшно, верно? каждый раз подобные мысли открывали глаза на множество противоречивых вещей, которые злорадно манили на путь отречения. аналитический ход мыслей вскоре был прерван тихим голосом сзади, который буквально заставляет оцепенеть. он звучал так приторно маняще, что можно было сразу сказать: голос принадлежит не человеку, а чему-то неизведанному, таинственному и мистическому — демону. однако это было лишь одно скромное «прошу прощения», ведь сынмин встал перед самой дверью, мешая пройти. тихо извинившись, он получил божье благословение — яркую улыбку, заставляющую сердце пропускать удары и сбиваться в непривычном ритме. конечно, благословением это трудно считать, потому что для сынмина он демон. — я думал, что в это время послушные мальчики сидят дома перед кроватью и молятся, — образ из заветных мечтаний вблизи оказался куда лучше и прекраснее. высокий, статный и притягательный хенджин с довольной от своих неизведанных мыслей улыбкой смотрел на перепуганного и застывшего священника, который не отрываясь смотрел на своё новое божество. на довольно колкое замечание пастор никак не ответил и лишь отошёл, чтобы не мешать, однако гость не торопился куда-то уходить, потому что он подошел к окну, которое было искусно усыпано красивым витражом. — почему ты здесь? — этот вопрос касался далеко не физического присутствия в помещения, а он уходил гораздо глубже. ким опешил от такого, потому что не мог как-то понятно и действительно объяснить причину своего нахождения здесь, однако он просто нерешительно повел плечами, взглянув на этот самый витраж. безэмоциональный лик Его с пустым взглядом смотрел на пастора, словно пытался как-то осудить и достучаться, но для Него двери были уже закрыты. — это забавно, — вновь продолжал говорить хван, когда развернулся, чтобы так же посмотреть на чью-то хорошо проделанную работу из стекла, — часто думаю, что все религии основаны на том, чтобы большинство людей боялось наказания и смерти, а меньшинство — ловко использует этот страх… не так давно отец кан проводил сбор пожертвований в детский приют, но всё ушло в его новые швейцарские часы, я полагаю, — тихий смешок. — это не так! — пастор воскликнул совершенно внезапно, отчего даже сам не понял зачем он встал на защиту. в его голове стали прокручиваться картинки, где святой отец эмоционально разговаривает с прихожанами, сопровождая все жестами, что позволяет отчетливо видеть действительно новые часы. лицо сынмина вытянулось от осознания, но сказать что-то не мог больше. — увы, это так, — повернувшись к священнику, он расстроенно вздохнул, — был там на днях, ничего хорошего не говорят. со всей округи их спонсирует лишь какой-то сомнительный клуб пожилых дам, однако эта компания меня пугает. — но церковь не является источником финансов для кого-то! — от возмущения ким сильно нахмурился, но после расслабился, когда увидел понимающий взгляд в этих хитрых глазах напротив. — да, в этом ты и прав, — какая-то горькая ухмылка возникла на его лице, но пастор не смог что-то прочитать из его эмоций, пока хван медленно шёл к выходу, — ваша приверженность к мнимому ставит перед вами железный занавес, не позволяя чувствовать себя свободным. после этих слов внезапно и необратимо рычаг переключателя в голове опустился. громкий хлопок закрывшихся дверей вывел из транса священника, который прижался спиной к шершавой стене и сполз на пол, поникнув. пастор понял, что попал в безвыходное положение, когда его одолели отчаяние и уныние, которые толкали на раскаяние в своей запретной страсти. всё это улетучилось в один момент, когда до него дошел смысл сказанного. ведь действительно эта навязанная с детства «любовь» не позволяла свободно идти в жизни, пока он сам себя не привел сюда, сковывая в цепи запретов. к кому же были все эти трепетные чувства? нет, не к Нему, а к страху. именно он тормозил и закрывал проход к свободе, которой всегда так не хватало. сами же чувства не были теми, которые так восхваляют в книгах, а все это был один единый страх и покорность перед неизвестным. осознание такой истины для пастора стало моментом, надломившим его дни на «до» и «после». той же ночью глаза его так и не сомкнулись, пока все это время он долго размышлял и вновь боялся осуждения окружающих. сейчас ким прекрасно понимал, что эта жизнь явно не давала возможности идти вперёд, потому что даже самый неприятный период его в жизни стоило просто принять и отпустить, но не значит забыть. ему нужно менять себя, чтобы вырваться из тех тяжелых оков, накинутых временем. единственная вера, которая будет действительно толкать тебя идти вперёд — это вера в себя. когда солнце в рассвете окатило светом комнату, окончательно разрушая попытки уснуть, на телефон парня пришло уведомление, которое вызвало счастливую и широкую улыбку. он прекрасно знал кто это, и это «доброе утро, минни» уже несколько дней встречало его, даря каждый раз какое-то особое теплое и нежное чувство к отправителю. тихий смешок вырвался с губ сонного сынмина, когда вновь в голове всплыли воспоминания того, как хенджин достал его номер, уговаривая отца кана, который довольно скептически относился к лишнему вниманию на своих помощников. однако настойчивость и наглость юноши взяли вверх, и уже вечером он с крайне довольным видом написывал непонимающему священнику, который стал отвечать лишь спустя время, потому что боялся. мысли об этом забавном и притягательном парне в скором времени усыпили сынмина, постепенно освобождая от тяжести, которая так давно ходила следом за ним. в привычный вечер воскресенья сынмин вновь убирался в церкви и по завершении уборки ходил по периметру, чтобы погасить каждую свечу и отправиться домой. за последнюю неделю он пришёл сюда в первый раз, потому что уже не видел какой-то необходимости в этом, да и святой отец, кажется, осознал это, отчего и не стал его искать. вдыхая немного воздуха, а после выпуская его мягким потоком, он гасил каждую свечу, наблюдая как яркий огонь испаряется, оставляя после себя светлую и танцующую струю. от успокаивающего дела отвлек громкий хлопок двери, которая каждый раз заставляла вздрагивать от неожиданности. в темноте было совершенно не видно лица пришедшего, но что-то сказать сынмин не решился. ведь это место было готово принимать всех и всегда, поэтому он развернулся, чтобы закончить свою работу. однако этому не суждено было случиться, потому что рядом раздался тот самый голос, который ему даже породнился. в необъяснимом испуге юноша медленно повернулся, чтобы в конце концов принять факт того, что теперь он пропал. потому что в мгновение его тянут эти желанные руки к себе и прижимают так близко, словно позволяя раствориться в этих объятиях. с ним произошло падение в глубь того, что уже не позволит ему вернуться назад. ведь сынмин понял, что чисто и искренне любит своего демона, который спас его от падения в небытие. — слишком тоскливо было тут без тебя, — тихо проговорил хенджин, взглянув на него сверху, когда тот поднял голову и сконфуженно отвел глаза от пристального и изучающего взгляда старшего, который зачарованно любовался тем как падает свет на юношу сквозь цветной витраж. подобная картина как-то особенно его манила, что родилась мысль о том, как сам сынмин стал чем-то святым для него, тем самым светом, который выводил из глубокой тьмы, когда отчаяние хотело забрать с собой в самые дальние углы души. — не хотелось сюда возвращаться больше, а здесь по воскресеньям никого, поэтому подумал заглянуть и убраться напоследок, — сынмин осматривал церковь, как в первый раз, потому что она стала ему казаться какой-то чужой и слишком далекой, совсем не такой как обычно. вся архитектурная красота и тонкость отделки мастера теперь была видна куда четче, чем раньше. лепнина, которая окружила собой колонны, казалось диковиной, потому что всё это время парень и не думал о том, чтобы смотреть на вещи и мир как-то шире обычного, но стоящий перед ним с сияющим лицом хван стал тем самым плодом искушения, которое и сбросило заблудившегося адама на землю. — спасибо тебе, — это была действительно большая и нескончаемая благодарность за те перемены внутри, которые так были необходимы, как свежий глоток воздуха, который не имел тухлый запах дыма из скрипучего кадила. губы хенджина растянулись в теплой улыбке после его слов, а рука легла на чуть холодную от вечерней прохлады щеку священника, который все же перевел свой заинтересованный взгляд на него и так же мягко улыбнулся в ответ, принимая и свои, и чужие чувства. незнакомая им двоим эйфория накрыла парней волной чего-то неизведанного, но такого прекрасного, когда они сомкнулись в трепетном и немного жгучем от особой интимности поцелуе, тянущийся для них куда больше настоящего, загорая внутри что-то более приторное, чем они ощущают на данный момент, отчего огонёк страсти воспламенился и обжег их. настойчивость и страсть стали ведущими в поцелуе, пока они медленными шагами оказались у стены, а тело прижимало к прохладной поверхности другое. такие приятные и теплые губы хвана манили сынмина, отчего он с особой жадностью сминал их, боясь потерять подобные чувства или как-то испортить возникший момент. всё до сих пор казалось чем-то внеземным, даже каким-то дьявольски желанным. чувственный поцелуй перерос в нечто приторно-страстное, когда руки хвана осторожно начали пробираться под темную ткань рубашки кима, пока священник с особым обожанием смотрел на парня, на которого так красиво падал лунный свет, выделяя самые примечательные и тонкие черты. от увлекательного осмотра лица отвлек голос старшего: — мне стоит остановиться? — пальцы хвана мягко очерчивали края старой колоратки сынмина, сам же парень внимательно осматривал стоящего напротив юношу, в глазах которого было невозможно прочитать, что же значат эти маленькие блестящие бесята в его зрачках. ответа не последовало, потому что теперь ким сам прильнул к нему с пылким поцелуем, что, собственно, и развеяло какие-либо сомнения. кому-то могло бы показаться, что все его действия имеют легкомысленный и безрассудный оттенок, но всё было куда глубже. может быть, где-то в дальних углах души сынмина и скреблись кошки своими острыми когтями от происходящего, однако он был решительно настроен доказать в первую очередь самому себе, что теперь куда свободнее, чем в прошлом, что теперь не принадлежит Ему. хенджин чувствовал насколько велико желание кима, поэтому не смел останавливать и лишь подхватил инициативу устроить тот самый бунт в глубине душе. от такого порыва в хаотичных движениях с шеи уже бывшего священника слетела колоратка, нитки которой просто уже были как труха, да и в целом в ней самой больше не было никакой необходимости. "она должна остаться здесь", - успел сорвано выдохнуть сынмин на тихое извинение со стороны. пуговица за пуговицей отходили от рубашки парня, пока ловкие пальцы хенджина освобождали его от одежды, а губы покрывали влажными поцелуями кожу шеи, вынуждая её покрываться мурашками от небольшого сквозняка с окна. тихое эхо от тяжелых вздохов и кратких стонов отдавалось по всему залу нефа, говоря о маленьком преступление происходящем в стенах церкви, о маленькой и запретной любви, которую не подступится разрушить ни один закон в этом увядающем от жестокости и прогнивающем в кислоте желчи мире. может быть, что-то святое и есть на земле, но оно будет в самих людях и их чувствах, которым никто не сможет преклоняться. так верил в свои доводы сынмин, пока поминутно превращался в обмякшее облако из-за переполняющих его новых ощущений, которые дарил хенджин своими сладостными ласками и поцелуями. прикосновения были так тягуче горячи, что казалось ад с раем мельком менялись местами, либо же крутились в пафосном танце, пока не растворились друг в друге, сотворив мир. пока пальцы на затылке хвана крепко вплетались в мягкие пряди черных волос, путаясь и сжимаясь от доставляющих удовольствие движений тела, они дарили друг другу заветные поцелуи, несмотря на то, что их губы уже знатно опухли и зарумянились от частых касаний и игривых кусаний. каждый из них стремился запомнить это мгновение, чтобы вновь и вновь возвращаться к той искомой причине держаться за своё спасение, которое так маняще и сладко отдавалось ответными стонами на окутывающую негу. атмосфера полного упоения повисла в этих стенах, когда в маленьком углу пара с особой осторожностью и детской неловкостью от пришедшего стыда после содеянного обменивалась краткими поцелуями и тихим шепотом о чем-то заветном. слабая дрожь тела сынмина от холода не смогла уйти даже после разгоряченных действий ранее, поэтому в скором времени они направлялись уже к выходу, переплетая пальцы рук, не желая отпускать вновь. по просьбе внутреннего голоса парень решил обернуться на прощание, чтобы окончательно проститься не только с этим местом, но и с прошлой частью себя, отправляясь в руки своей долгожданной и блаженной свободе, ожидавшей его на рассвете.