Весна в городе N.

Весна прокралась в Город на мягких лапах, принюхалась. Никто не погнал её прочь. Она смахнула хвостом иней с серых окон, обустроилась. С тёплых чердаков на улицу вылетали тощие воробьи и голуби. Крикливому неприхотливому воронью пришлось потесниться. Город пах талой водой… Хайне расчихался. - Будь здоров, - автоматически говорил Бадоу, закуривая. – Простудился? - Аллергия, - бубнил Хайне с заложенным носом, - на пыльцу, блядь. - Откуда тут пыльца? - Без понятия! Но я же чихаю... В марте Раммштайнер был какой-то дёрганный. В апреле Раммштайнер стал совсем странным. Задания брал себе одиночные и то принимал их по телефону. На звонки Нэйлза не отвечал, из всех их общих мест появлялся только в «Бон Вояже». Брал себе столик в самом углу, шумно втягивал в себя спагетти, заливался кофе и сваливал быстро, как автомобиль с заправки, угрюмый и с красным носом аллергика. Так говорила Кири, а самому Бадоу всё никак не посчастливилось прийти в то же время, что и Раммштайнер… - А какое моё дело, где он и что с ним? – Нэйлз бросал телефонную трубку на рычаг, вдоволь наслушавшись гудков. Убеждал себя, что ему не обидно. В самом деле, какое ему дело? Хайне ему кто? Так... напарник. Иногда вместе ходят на дела. Пару раз трахались. Но он же не наивная девственница, прекрасно понимает, что людям иногда свойственно трахаться. Особенно в пьяном адреналиновом угаре после задания. Просто так. Ничего личного. - Хайне? Да, был тут. Взял две миссии и исчез, - говорит бабка Лиза. На её костлявых коленях пяльцы с вышивкой, не законченная пасторальная картиночка: два голубя, несущих в клювах красную ленту. - Вот как? Понятно… - кивает Бадоу, совсем без досады. Ну почти. А в груди неуютно покалывает. «Наверное, пора завязывать с куревом», - думает Нэйлз. На самом деле, что бы в груди не покалывало больше – завязать надо с Раммштайнером. Бабка Лиза напевает старый-старый романс. С чего бы это? И на неё действует эта идиотская весна, как и на всех? Мими крутит романы с одноклассниками. Пьяная и весёлая она однажды выкатилась в их компании из ночного клуба. Бадоу шёл с другой стороны улицы, но всё-равно узнал свою маленькую подружку. Она была в короткой курточке, с ярким вечерним макияжем и очень весенняя. Деньги кончались. Нэйлз предложил взять парную миссию Наото. Работать с неразговорчивыми угрюмыми машинами убийства он уже привык. Непреодолимой неприязни к женщинам, в отличии от некоторых, не питал. Фуюмине отказалась, покачав головой: - Я сейчас с Михаем работаю в паре. В мочках её ушей появились серёжки. Прозрачно-голубые слезинки - дешёвое, но красиво огранённое стекло. Но ей шло. И смущённый румянец, с которыми она сказала «с Михаем», тоже шёл. Бадоу махнул на всех рукой. - Совсем со своей весной ебанулись. И немедленно закурил… - У всех что-то меняется в жизни, мой друг, - он сидел на подоконнике в трусах и майке. Со сна Нэйлз был похож на сову. Тощую большую рыжую сову. На завтрак была колбаса, куриное яйцо и пачка масла. Яйцо Бадоу выпил, надбив об угол подоконника, масло есть не стал, а колбасу делил со своим единственным благодарным слушателем. Хотя этот слушатель делал вид, что его интересуют возлияния Бадоу. Интересовала его явно только колбаса. - А вот у нас с тобой всё по старинке. Нас устраивает и гордое одиночество, да, Пёса? Пёса гавкнул и завилял хвостом. Нэйлз кинул ему колбасы – тот сожрал на лету, даже не прожевав. У этой дворняги был невероятный желудок. В животе у Бадоу забурчало. Колбасы явно не хватило для полноценного завтрака. Он сказал собаке: - Иди поводок ищи. Мы идём жрать… Пёса унёсся в коридор, радостно лупцуя себя по бокам куцым хвостом и сваливая всё на своём пути. Бадоу вытряхнул из кофейной банки пару купюр заначки. Машинально отметил, что оставшегося хватит дня на два, а потом надо будет снова задуматься о заработке. С такими невесёлыми мыслями он собрался на улицу. Пёса нарезал нетерпеливые круги вокруг и пытался запрыгнуть на своего нерасторопного хозяина. - Лапы прочь! Нэйлз прицепил поводок к ошейнику пса и вышел, громыхая связкой ключей и мусорным пакетом. Спускаясь по лестнице, заметил на лестничной клетке второго этажа движение, мелькание тени. Чихание. Он подошёл. У лифтов тёрся никто иной, как Хайне Раммштайнер. Нос он прятал в поднятый воротник плаща. Нэйлз напомнил себе, что нельзя забывать дышать. - Привет, - сказал Бадоу. Прислушался к звукам своего голоса: достаточно ли обыденно прозвучало? Или следовало отделаться коротеньким «Хэй!»? Или надо было воспользоваться конструкцией вроде «Добрый день, коллега», брошенной ироническим тоном? Не выдал ли он своим быстрым «привет», то что скучал, ждал и очень рад его видеть? Дворняга обнюхивала Хайне руки, которые он протянул к её морде без боязни или брезгливости. С собаками он хорошо ладил… - И тебе привет. Твой новый друг? - Да, подобрал. - Как зовут? Бадоу прикусил губу. Сказать прямо? Или соврать «Это Рекс»? - Назвал Пёсой. Закурил и посмотрел на Раммштайнера. Интересно было, как он отреагирует. Пёса – это очень интимное. «Пёса, ещё!» - это он хрипел, лёжа под Хайне и обнимая его ногами, как блядь последняя. «Пёса, пей!» - это он возился рядом, пока Хайне лежал простуженный и непривычно слабый в его постели. «Пёса…» - это Раммштайнер, которого он считал своим, а оказывается нихуя подобного… «И не твой, и не свой, а ничей». Хайне криво улыбнулся. Значит, плевать. Называй свою собаку как хочешь. - Мы идём есть, ты с нами? – поинтересовался Бадоу. Как тяжело ему давалась эта беспечная интонация! - У меня сегодня есть дела. - Пизди больше, нет у тебя дел, - ответил Нэйлз. - Откуда знаешь? - Так, к старой кочерге недавно наведывался деньги в долг брать. Вот она и наплела. - Ну-ну, в долг! Сам пиздишь… Просить у неё в долг, всё равно что одалживать у скорпиона его жало… Нэйлз прикусил кончик языка. Да, неубедительное враньё вышло. Лиза хоть и бабуля, но трепаться попусту не любила. Особенно о делах других людей. Была бы не в меру болтливой - не дожила бы до седых волос в этом Городе. Надо было что-нибудь поправдоподобней заготовить… «А хотя похерать!» - зло подумалось Бадоу. Сделает рожу потаинственней - пусть Хайне думает, что у него тоже есть свои дела и свои секреты от него. И не его это собачье дело! Пёса тянул Бадоу за собой, радостно гавкая. Забавная дворняга, он не жалел, что взял её в свой дом. - Что, Пёса, нетерпячка? - усмехнулся Нэйлз. По ошибке Раммштайнер принял это на свой счёт и огрызнулся: - С каких хуёв ты взял?! - Я не тебе, мудак, а собаке… - Дай ему другую кличку, что бы не было путаницы! - Не будет никакой путаницы. Ты же теперь сам по себе, а я - с Пёсой. В фаст-фуде он развёл Хайне на два бургера и большую упаковку картошки фри, а пива и сигарет купил на свои деньги. В парке, куда они завалились, были таблички «Выгул собак запрещён» и «По газонам не ходить». - А кто тут собак выгуливает? Ничего не знаю, - сказал Бадоу и отцепил от Пёсы поводок. Дворняга тут же убежала метить урны и знакомиться со стриженой болонкой, которую выгуливали в другом конце парка. Бадоу снял свой неизменный плащ камуфляжной расцветки и расстелил на газоне, откупорил бутылку пива, захрустел пакетом из фаст-фуда. - Будешь есть? - Не хочу, - отмахнулся Раммштайнер и заложил руки за голову, растянулся на плаще. Куртку он расстегнул, рубашка задралась вверх. Было видно голый подтянутый живот, ямку пупка и прозрачно-белую дорожку редких волосков над пряжкой ремня. Солнечный свет раздражал Хайне глаза. Он улёгся так, что бы тень от Бадоу падала ему на лицо. - Ну и дурак. Мне кажется ты отощал и стал бледней, - Нэйлз откусил от бургера, дальше говорил уже с набитым ртом, - хотя казалось куда уже бледней… Погода была хорошая: голубое небо, по которому быстро бежали облака, солнце пригревало немного… Народа в парке было мало. Парочка собачников, тёлка с коляской, парень со своей девушкой на скамейке. Бургер Нэйлз стрескал, заев пересоленной картошкой фри. Заметил бутылку пива, о которой уже успел забыть, повеселел. - Пиво-то будешь? – спросил Нэйлз. Хайне лежал тихо, казалось спал. Правда так сильно во сне не жмурятся. - Пиво буду, - хрипло ответил он, открывая бордовые глаза. Хайне без помощи рук принял положение сидя. Бадоу заметил, как сократились узлы его мышц на животе и незаметно сглотнул вязкую слюну. Отвёл глаза. Нечего пялиться, а то лезет в голову всякая порнография и дурь. «Если в голову лезет дурь – значит она хорошая», - вспомнил он короткий наркоманский анекдот. Молча пили, провожая взглядом редких прохожих на аллее. - От пива несёт мочой, - отозвался Хайне. - А ты чего хотел за такие деньги? – усмехнулся Бадоу. – Чем занимался без меня? - Да так… Да так… Отвали ты Нэйлз, не твоего ума дела чем я занимаюсь, сколько раз меня подстрелили на этой неделе и кого подстрелил я. Пёса прибежал обратно. Если бы у собак была бы более развитая мимика – эта божья тварь, наверное, улыбалась во всю пасть. Мимики у собак не было, за то природа дала им хвост. Пёса крутил своим как лопастью вертолёта. Увидев, что хозяин ест, тут же состроил умильные глазки умирающей от голода сиротки. - Не клянчи. Собака прижала уши к голове. Раздался тоненький жалостливый скулёж. - Вот зараза, - буркнул Бадоу, доставая из пакета второй бургер. Вынул из него жирную котлету, отряхнул от колечек жареного лука и швырнул собаке. Пёса опять ловко поймал жратву на лету. Похоже предыдущий хозяин, перед тем как вышвырнуть собаку на улицу, хорошо её выдрессировал. - Я боюсь, что его не прокормлю, - пожаловался Нэйлз, лишь бы не повисло снова это неуютное молчание между ним и Хайне, - у него желудок будто бы без дна. Утром спорол всю колбасу, и сейчас жрёт. Куда в него лезет? Бадоу хотел вытереть жирную руку об свои джинсы. Хайне поймал его пальцы, хрипло рыкнул: - Дай сюда. …И засунул в рот. - Хайне, придурок, смотрят же! Краска прилила к лицу. Все рыжие краснеют моментально и очень ярко. Раммштайнер сосал его пальцы, покусывал, выпускал изо рта и втягивал снова, мыча, словно в рот ему попало лакомство. С таким же лицом он когда-то Бадоу отсасывал: сначала вылизывая весь ствол до головки, кончиком языка отодвигая крайнюю плоть, затем принимая до основания. Язык у него был как у собаки шершавый и горячий, Бадоу вечно не хватало надолго… - Хайнееее... - Пусть смотрят, - сказал Хайне. Глаза у него были как у пьяницы. С бутылки пива так крышу не сносит. Нэйлзу было не по себе. Он отпихнул от себя напарника, тот подмял под себя и прижал к земле. - Тут же, блядь, люди, идиот, - прошипел Бадоу. - Со стороны ты похож на девушку. Особенно если валяешься подо мной, - заявил Раммштайнер и накрыл его губы своими. Очень вовремя, иначе бы Нэйлз заорал «Какая нахуй девушка?!» на весь парк, но сейчас ему оставалось только стонать. Можно было сколько угодно строить из себя безразличного парня, делать вид, что ему плевать где и с кем этот Хайне, но тело Бадоу не было обучено юлить, притворяться и врать. Когда руки Раммштайнера выдернули из-под пояса заправленную рубашку Нэйлза, погладили по животу и груди, задевая напряжённые соски, его тело предательски выгнулось на встречу. Хайне скользнул губами ниже, к шее и ключицам. Всё подонок помнит… Шея – уязвимое место. Хайне раздвинул ему ноги и лёг между. Бадоу чувствовал, как он напряжён. Ему и самому джинсы стали жать в паху. Он протяжно застонал, когда Раммштайнер погладил его там через ткань. У него так давно никого не было… - Хочу тебя, - прошептал Хайне, наклонился к его пупку, коротко поцеловал. - Не здесь же, извращенец грёбаный! - скульнул Бадоу. - Я оголодал… Постоянно хочу тебя трахать. На задании. В душе. В обед, завтрак, ужин. Мне всю весну башню рвёт, я уже охуел от дрочки. - А ты, дурак, скрывался… Сказал бы мне… я бы понял. Помог, - попытался отползти Нэйлз. Хайне подмял его обратно, мстительно ущипнул его за острый сосок. Уползи мне ещё тут. - Я бы тебя до смерти затрахал. - Ничего, я выносливый, - прищурился Бадоу, потёрся набухшим членом о Хайне. Тот потянулся к пряжке его ремня и ширинке. Нэйлз легонько его пнул. - Хотя бы в кустах, идиот! Без штанов я за девушку не сойду. У меня там есть одна штука… - Пойдём посмотрим, что за штука… Он затащил его в реденькие кусты и прислонил к дереву. Хоть бы в эту часть парка не забрёл какой-нибудь дурной собачник! Хайне изводил его поцелуями. Не похоже было, что он так уж сильно был измучен недотрахом, его напротив хватало на долгую прелюдию. - Быстрей, дурак… Раммштайнер встал перед ним на колени, стянул с Бадоу джинсы вместе с трусами до щиколоток, погладил по бедру. Спокойно, мой хороший, сейчас всё тебе будет. Член у Нэйлза стоял колом, головка лоснилась от выделявшейся смазки. Хайне растёр её большим пальцем, попробовал на язык. Нэйлз замычал, подался бёдрами вперёд, заставляя Раммштайнера взять в рот, вцепился в его светлые жёсткие волосы. Так тяжело было не стонать во весь голос. Голову кружили непристойные чмокающие звуки. Раммштайнер то засасывал его член полностью, то выпускал изо рта, дразнил кончиком языка, поглаживал по поджимающимся яичкам, сжимая, разжимая, катая в руках. Нэйлз, не успев предупредить, кончил тугой струёй ему в лицо. Раммштайнер отфыркнулся, свирепо посмотрел снизу вверх. Бадоу привалился к дереву. Взгляд у него был шальной и расфокусированный. Прочитал по его губам: - Выеби меня, Хайне… Бадоу развернулся лицом к дереву, прислонился горящей щекой. Выгнулся в спине, развёл руками ягодицы, приглашая. Его член снова начал твердеть. - Ну что ты медлишь? – проворчал Бадоу, прислушиваясь к звукам за спиной, угадывай, что бы это могло быть. Шорох, звук растягиваемой молнии на джинсах… Шелест упаковки презерватива? Он вздрогнул, когда почувствовал холодную струю, текущую в ложбинку между ягодицами. - Смазка – успокоил Хайне, растирая пальцами. Прикоснулся к колечку мышц. Холодные скользкие пальцы покружили вокруг, вынуждая расслабиться, надавили, проникая на одну фалангу внутрь, затем на две. Нэйлз царапал обкусанными ногтями кору дерева, ему было больно и непривычно. Он в себя не тыкал даже пальцами, пока Хайне не было… Может быть будет больно почти так же как в первый раз. Раммштайнер опасался причинить ему боль: долго готовил, толкаясь в нём пальцами, осторожно ввёл третий. На глазах Бадоу наворачивались слёзы… - Входи уже, блядь, Хайне! - Не торопи. Он положил ему руки на бёдра, притянул к себе ближе. Бадоу поджался, когда головка горячего хайневского члена коснулась его напряжённого ануса. - Сам давай, - сказал Раммштайнер. Бадоу закусил губу, направляя Хайне в себя, насадился до середины, выдохнул сквозь сжатые зубы: - Охуееенно. Ему так не хватало этого чувства заполнолненности изнутри. И он начал дёргано двигаться, впуская в себя Раммштайнера, вспоминая ритм, в котором они могли изматывать друг друга по пол ночи. Медленно вперёд, резко назад и наоборот. Хайне так забавно и нетерпеливо злился. Края заднего прохода растянуло до боли, смазки было мало. Когда Раммштайнер взял дело в свои руки и начал двигаться быстрей, их немного жгло. Бадоу верещал от острого удовольствия и цеплялся за ствол дерева, будто бы за мачту корабля, претерпевающего крушение. Хайне сжимал его бёдра до синяков, часто дышал в затылок, вжимая в ствол. На щеке Бадоу остался отпечаток коры… - Сейчас кончу, - простонал Раммштайнер. Внутри Нэйлза разлился жар. Слишком быстро. Он заскулил, но Хайне довёл его до разрядки: два раза толкнулся глубже, обмякающим членом, сжал рукой так хорошо и правильно... - Сука ты, - всхлипнул Нэйлз, сползая. Дерево было забрызгано белёсыми каплями. - А говорил, что ты выносливый, - поддразнил Раммштайнер, отфыркнулся и застегнул ширинку. Бадоу всё ещё был в обнимку с деревом, слишком было хорошо и ноги были ватные. Улыбался как сытый кот. Тело сотрясало ещё слабое эхо обрушившегося оргазма. Хайне натянул на Бадоу штаны. - Идём к тебе? – поинтересовался он. - Ко мне, - кивнул Бадоу. – И больше ты не пропадаешь, хорошо? Если хочешь меня трахать – трахай. - Могу случайно до смерти, - предупредил Раммштайнер. - Я только за. Настала очередь Хайне краснеть. Он отвернулся в сторону. Дворняга Бадоу рылась в урне, а мамаша с коляской пялилась на них… Может быть с завистью, может с ностальгией, может вообще ему показалось, что она смотрит в их сторону. - Ну смотри сам, Бадоу. И да. Дай своей сраной собаке другую кличку, хорошо?