Сводящий с ума контраст

Было жарко. Яркие солнечные лучи золотили прибрежную водную гладь. Кое-где в белесом песке поблескивали голубые ракушки. Легкий ветерок, налетевший с моря, ласково шевелил листву и тихо гудел в разбросанных по округе останках древних машин. Очередной заказ и очередная победа. В этот раз Руинный охотник дался им проще - сказывается наработанный опыт. Напрягало, что в этот раз его обнаружили так близко к Ваншу, а соответственно - и к гавани. С каждым днем машины и монстры подбирались все ближе и ближе, а способных им противостоять оставалось все меньше и меньше. Это отнюдь не радовало, но многие нашли способ извлечь из подобного какую-никакую пользу. Удивительно, но среди них оказался и юный наследник влиятельной торговой гильдии, чьи геройские похождения неожиданно начали приносить семье почет и соответственно - что звучало еще страннее - дополнительную прибыль. Стоит ли говорить, что после подобного на его "прогулки" за пределы города стали смотреть сквозь пальцы? Или про то, что он с удовольствием пользовался этим при любом удобном случае? Вот и сейчас он в паре дней пути от дома отдыхает под раскидистым деревом в компании молодого экзорциста. По-хорошему, им бы стоило продолжить путь обратно в гавань, чтобы быстрее сдать задание и получить награду, но погода сказала им на это свое непоколебимое "нет". Слишком солнечно. Слишком жарко. Слишком... уютно? Син Цю сладко потянулся и закинул ноги на друга, удобно устроив их на его коленях. Голую кожу слегка пекло полуденным солнцем, так что лёгкая прохлада, исходившая от Чун Юня, была как никогда кстати. Тот, изнывавший от жары в разы сильнее кого бы то ни было, молча смирился с этой наглостью, устало прислонившись спиной к древесной коре. Ясный и спокойный взгляд задумчиво созерцал окрестности. Син Цю знал: он может делать что угодно, хоть играть на гуцине - это останется незамеченным. Однако приближение какой бы то ни было опасности будет обнаружено мгновенно. В этом, наверное, заключалась особая способность Чун Юня, выработанная за годы странствий. Пусть и большинство из них, к сожалению обоих, экзорцист совершил в гордом и (Син Цю улыбнулся мысленному каламбуру) холодном одиночестве. Ну что поделать, если дорогих сердцу людей приходится искать долгие годы? Им повезло, что они управились с этим за дюжину. Большинству везет гораздо меньше. Парень посмотрел на друга поверх книги. Да, им повезло. Ему повезло. Иногда Син Цю думает, что все везение его жизни ушло на эту одну-единственную встречу. Потому что не бывает так, что сокровище достаётся герою просто за красивые глаза. Всегда, абсолютно всегда он чем-то жертвует. Отказывается от чего-то важного. Но на ум не приходило ничего, что пропало или разрушилось бы с появлением крио-воина. Отнюдь - он готов был поклясться, что только благодаря ему все еще оставался самим собой, не сошёл с ума от тяжести долга и вороха комплексов и моральных дилемм. Чун стал его отдушиной. Способом убежать от торговой суеты, от несбывшихся надежд и бездны самокопания, гораздо более страшной, чем Бездна физическая, что бы там ни говорили "знающие люди". Син Цю знал лишь то, что Чун Юнь помогает ему сохранить остатки рассудка в этом жестоком изменчивом мире... и одновременно сам сводит его с ума. "Нельзя быть таким..." - думал он, приглаживая взглядом растрепанные от лёгкого ветерка волосы. Каким "таким" мечник сформулировать не мог. Просто "таким". Просто "Юнь-Юнем". Друзья не любуются друг другом? Бросьте. Мечник готов вызвать на дуэль любого, кто скажет подобную глупость. Ведь это же Чун Юнь! Как, ну вот как этим оболтусом можно не любоваться? Волосы красивого, благородного оттенка, невероятно мягкие - Син Цю узнал об этом не так давно, но до сих пор нежно удерживает в памяти ощущения от прикосновений. Кто бы мог подумать, что он будет благодарен дендрослаймам за запутавшиеся в этих локонах листочки? Спокойное, пока еще по-мальчишески изящное лицо, статная тренированная фигура, лёгкий холод прикосновений. И пламенные кошачьи глаза. Стоит посмотреть в них, вглядеться - и вот ты уже сомневаешься, что элемент экзорциста Крио, а не Пиро или Электро. Эмоции, стремления, бесконечная страсть - слишком много огня для этой ясноглазой снежинки. Обжигающий холод. Сводящий с ума контраст. Фигурально, конечно. "Буквально" сводило иное. Спокойный взгляд перестал блуждать по округе и остановился в одной точке на линии горизонта. Воин окончательно ушел в свои мысли, чуть прикрыв глаза от солнечных лучей. Руки он задумчиво опустил на тонкие ноги друга. Син Цю аж сглотнул. Его руки - это слишком для бедного книголюба. Крупные, ощутимо крупнее его изящных ладоней, мозолистые от постоянных тренировок, невероятно сильные, да еще с этими чертовыми выпирающими костяшками! Парень плавился от их прикосновений, самым беззастенчивым образом таял внутри от каждого дружеского объятия или касания запястья на прогулке. А перевязка ран, когда эти нежные и уверенные ладони скользят по плечам и спине? Вот именно из-за них мечник ненавидел - и до дрожи обожал - получать ранения в их путешествиях. Экзорцист же, черт побери, заботлив, как последний ангел, он полезет обрабатывать абсолютно все, от рассечений до ссадины на коленке! И это много, слишком, невероятно, мучительно много для бедного Син Цю. Он готов был упасть на колени и зарыться лицом в эти прекрасные руки, чтобы они касались, касались, касались... И они касаются. Крио-воин, с головой ушедший в мысли, рассеянно провёл ладонью по тёплой коже, не заметив тихий судорожный выдох. Когда холодные пальцы снова прошлись по его голени, Син Цю сдержал себя, изо всех сил поддерживая спокойное дыхание. Он снова уткнулся в книжку в надежде отвлечься от ощущения этих рук (этих невероятных, блин, рук) на своих ногах. Получалось, прямо скажем, плохо, да и экзорцист особо не помогал процессу, продолжая все так же отсутствующе глядеть вдаль, вырисовывая пальцами одному ему понятные узоры. Ладонь проходится по голени от коленки до щиколотки, пальцы обводят косточку, скользят выше, касаясь бедра, поднимаясь близко к краю шорт. Син Цю снова сглатывает. Эти ужасные, сводящие его с ума руки касаются его так нежно и уверенно, что внизу живота образуется клубок из чувств и ощущений, которые мечник совершенно не хотел бы выпускать. Что сделает Чун, если узнает, как у его друга тянет в паху от одной мысли о его холодных руках? Как он посмотрит на него - дорогого и обожаемого лучшего друга, если увидит, как Син Цю ласкает себя, представляя его ладони на самых сокровенных местах, как у героев очередной низкосортной "взрослой" книженции? Что он почувствует, заметив голодный взгляд и горящее лицо? Ничего, что не отдалило бы их - уверен мечник. И проверять свои догадки не собирается. Не с ним. Не так. Ни за что. Отсесть? Это бы точно привлекло лишнее внимание и скрыть эмоции не вышло бы. Мечник сжимается, словно натянутая тетива, прячет смущение за книгой, старается отвлечься. Но эти невероятные руки... Он бы все отдал, чтобы они поднялись выше, прошлись по бедру, прижали к сильному телу за чувствительную поясницу. Насколько неловко по шкале от нуля до десяти было бы кончить от того, что лучший друг погладил тебя по коленке? Миллион. Он жмурится и откидывается спиной на корень, жёсткостью вековой коры отвлекая себя от неожиданной ласки. Пальцы ледяные, но кожа под ними словно горит. Холод и жар - гремучий коктейль, от которого кружится голова и хочется прижаться, зарывшись носом в светлый висок, пока чужие кисти пересчитывают позвонки и обводят лопатки, скользят ниже, к бёдрам. Как в одной из тех книг, где... "НЕ ВСПОМИНАЙ" - заорал внутренний голос, -"НЕ СМЕЙ ПРЕДСТАВЛЯТЬ НАС НА ИХ МЕСТЕ, НЕ СМЕЙ ПРЕДСТАВЛЯТЬ КАК..." Чужая ладонь опустилась на коленку, мягко поглаживая ее большим пальцем. Громкий судорожный вдох. Син Цю практически уткнулся в книгу лицом, закусив губу и втянув голову в острые плечи. На какой-то миг он даже забыл, что прятался от друга. Все, что сейчас имело смысл - чужое "холодное тепло" на его ноге и те сумасшедшие бабочки, что бьются изнутри о его грудную клетку. А Чун Юнь замер, повернув голову к другу. У него иногда бывали проблемы с восприятием обстановки, так что понадобилось какое-то время, чтобы мысленно объединить одной логической цепочкой мелко дрожащую книгу, выглядывающую из-под нее слегка заалевшую шею и нежную кожу под собственными руками. Результат сперва ощутимо выбил обычно спокойного юношу из колеи, но одно его нервное неловкое движение - и последующий за этим задушенный сладкий выдох мечника - словно переключили что-то в голове. Потому что тогда, когда Син Цю таял от его рук, сам он сходил с ума от его смущения. Пусть в некоторых вещах ему свойственна ледяная заторможенность, а в других - нелепая наивность, дураком экзорцист не был. Он видел реакцию на свои поступки и делал выводы. "Приручал" - пронеслось в голове. Накинуть свою толстовку на чужие узкие плечи во время прогулки по ночной гавани? Обязательно, ведь тогда можно заметить лёгкий благодарный румянец. Взять тихого на людях, но активного и шумного наедине парня за запястье, чтобы отвести под навес? Несомненно, чтобы почувствовать бархатную нежную кожу и слабую дрожь стеснения. По-дружески шутливо приобнять за плечи и позволить озорным глазам уговорить себя на очередное блюдо с перцем? Безусловно - можно поймать глубокий вдох и манящий блеск тонкой прикушенной губы. А может, даже, уже падая в острое безумие, коснуться волос или щеки, услышать тихое смущенное "Юнь-Юнь?...". Чун плавился изнутри от вида смущенного друга. Ловил его взгляды, румянец и неловкость грудью, словно неумолимый клинок. Любовался изящными движениями, засматривался на сонное лицо по утрам, мысленно касался рук, плеч, горящего лица... На всем Тейвате не найти ничего и никого милее смущенного Син Цю - неоспоримая истина, за которую он готов биться. Румянец и тихие вздохи - сокровище, которое он хочет себе в единоличное владение. Хотя он чувствует, что оно и так принадлежит ему. Догадывается по поведению друга, по яркому румянцу, спрятанному за книгой, по дрожи тела под своими руками. Син Цю нравятся его прикосновения. А ему нравится Син Цю. Простая истина. Самые прекрасные вещи в этом мире - самые простые. Но кто сказал, что он не может немного поиграть? По крайней мере до тех пор, пока способен держать себя и температуру своего тела в руках. (Проносится мысль, что Син Цю бы оценил такой недокаламбур). - Что-то не так? - спокойно бросает крио-воин, как бы невзначай увереннее касаясь чужой кожи. Вид друга в таком состоянии ломает что-то внутри, собирает это в тёплый комок в горле и щемящую тяжесть в животе, но он не может не помучить книголюба, мстя за все подколы и розыгрыши. Он сейчас в его власти. И экзорцист использует это на полную. - Д-да нет, кхм, с чего ты вообще это взял? Син Цю жарко, очень жарко, он весь обратился в осязание, но крохи сознания все еще подают признаки жизни, изо всех сил стараясь натурально изобразить беспечность. Не получается, он знает об этом, но признавать не хочет, сдавая себя с потрохами. - Просто ты так покраснел... - Чун Юнь с нажимом ведёт от колена до ступни, мимолетно сжимает тонкую щиколотку в кольце пальцев, в который раз поражаясь внешней хрупкости этого закаленного во многих боях мечника. - Неужели обнаружил что-то непотребное в своей книге? Я думал, ты уже давно перестал стесняться подобного. Провокация. Явная, лобовая, как удар митачурла со щитом, но утонувший в чувствах книголюб ее не замечает, кусая губы и вжимаясь в дерево позади с удвоенной силой. - Ох. Что ты, Юнь, какие непотребства, ха-ха? Просто сегодня так душно, разве не чувствуешь, хах? По обнажённой коже бегут мелкие мурашки, и Чун Юнь любуется ими, скользя взглядом по чужим ногам до самых шорт. Незаметно облизывается, переводя дыхание. - Пожалуй, ты прав, - пальцы сжимаются сильнее, крепко, но нежно, чтобы не оставить следов, - здесь и правда горячо...- свободной рукой касается ступни, ведёт пальцами по своду - не настолько сильно, чтобы причинить боль, но и не чрезмерно легко, чтобы не вызвать смех, - Мы оба перегрелись, правда? - Д-да... - громко выдыхает Син Цю, чуть елозя на месте от слабой щекотки. Чун честно старается дышать через нос, чтобы дыхание окончательно не сбилось от такого великолепного вида. - М-м-м... Кажется, я знаю, что нам поможет. - Д-да?... - мечник закатил глаза, чувствуя, что движения пальцев на его ступне стали активнее и ощутимее. По подошве мягко ведут ногтем, и он окончательно сдаётся, запрокидывая голову. Из-за книги появляются растрепанные волосы и жмурящиеся от удовольствия глаза. - Нам просто стоит... - руки скользят, жадно касаются кожи. Выше, выше, выше. - Избавиться от лишней одежды, чтобы не растаять, как мороженое. Чун Юнь почти мурлычет, останавливая ладонь у самой кромки шорт, поглаживая кожу под ней дрожащими пальцами. Сперва Син Цю кажется, что он умирает от этого прикосновения, хватая ртом воздух и мелко подрагивая. Секунду спустя, когда разгоряченный мозг таки переваривает сказанное, ему уже не кажется. Он уверен, что сейчас умрёт от разрыва сердца, когда эти чёртовы бабочки проломят изнутри ребра, чтобы осесть на красном лице Чуня. - Чт... Он смотрит на друга почти с ужасом. Он понял, что с ним происходит и... принял? Экзорцист не может оторвать глаз от лица напротив. Широкие горящие глаза, алые ушки... Он наклоняется к другу, не разрывая зрительного контакта. - Это значит "да"? Холодные губы касаются книжной обложки в том месте, где за ней скрывается приоткрытый рот мечника. Того словно прошибает током. - Я... да... то есть нет, то есть... Кхм... - Ох, значит "нет"? Экзорцист улыбается одними глазами и снова отстраняется. Руки вновь скользят по чужой ноге, придерживая ее у щиколотки и под коленкой. Приподнимая. Касается губами колена. Син Цю охает, роняет книгу и закрывает горящее лицо руками. А Чун только рад его реакции. Целует дальше, чуть прихватывая нежную кожу губами, касаясь ими родинок, обводя их языком. Парень под ним умирает, совершенно точно умирает, сползая все ниже и ниже и дергаясь в попытке вырваться, прервать сладкие муки, но все, что он может - сладко вздыхать под руками и губами друга, смотреть на него из-за чуть разведённых пальцев, впитывать происходящее. Терпения его хватило лишь до того момента, когда Чун провёл по своду ступни носом, поиграв с чувствительным местом кончиком языка. Он застонал, так тихо и жалобно, так не-вы-но-си-мо, и крио-воин сдался, быстро сокращая расстояние между ними, нависая над тяжело дышащим юношей. Собственные руки уверенно отнимают от лица, заменяя чужой ладонью, что горячо гладит по щеке, чуть касаясь искусанных губ. Мечник сам тянется за поцелуем. Умоляюще, жадно, словно хочет вместить в одно движение всю гамму чувств за этот вечер, весь жар и всю жажду. Ему отвечают медленно и нежно, так, словно он хрустальный, словно он величайшее сокровище, и от этого ведет сильнее, чем от всего, что было раньше. Парень не выдерживает и тихо стонет в чужие холодные губы. Неожиданно становится еще холоднее. Син Цю распахивает глаза. Вокруг них мягко парят снежинки. - Чт... Все вопросы сразу выветриваются из головы, стоит кинуть взгляд на лицо напротив. - Ты слишком горячий, - чуть улыбается в ответ экзорцист, абсолютно точно не вкладывая в эти слова подтекст, но мечник все равно давится воздухом, чувствуя, что краснеет все больше и больше. Хотя куда уж больше? Но бесконечность не предел - и он заходится лихорадочным румянцем сильнее, ведь холодные ладони скользят под поясницу, опускаются на бедра... и, подхватив, усаживают на чужие колени. Чун Юнь смотрит на него снизу вверх. В глазах плещется восхищение вперемешку с нежностью и желанием - так горячо и так ярко. Син Цю кажется, что один лишь этот взгляд способен растопить парящие вокруг них потоки крио, но этого так и не происходит. Холод - продолжение экзорциста, часть его обжигающего естества и мечник чувствует это, ощущает всей кожей. Холодные губы касаются его лица, покрывают горячими поцелуями губы, щеки, веки, прихватывают мочку уха, оттягивая изящную сережку. Парень запрокидывает голову, подставляясь под прикосновения, открывая им шею. Пара мгновений - и верх его одеяний отброшен в сторону, а аккуратная рубашка смята и распахнута. Ледяные ладони Чун Юня скользят под нее, оглаживают поясницу, прижимают за нее ближе к телу, а на удивление горячий жадный язык медленно проходится по обнаженной коже от плеча к красному ушку. Еще раз. Еще. И еще. Син Цю очень тяжело мыслить. Все сознание занимают чужие прикосновения: расцветающие на бледной коже словно горящие метки и ловкие пальцы, что скользят под пояс шорт и оглаживают худые ягодицы. Сжимают. Мнут. Он жмется ближе, кожа к коже. Обнимает за шею, зарываясь в голубой затылок пальцами, перебирает мягкие локоны и чувствует под бедрами чужое возбуждение. Повинуясь какому-то чутью или наваждению (инстинкту?) приподнимается, чтобы медленно потереться пахом о пах. Чун Юнь тихо стонет ему в плечо (Син Цю уверен, что звука прекраснее еще не слышал) и мстительно опускается ниже, прикусывая нежный сосок. Входит во вкус, продолжая сладкую пытку, мнет его губами, оттягивает, чтобы через секунду подуть охлажденным крио дыханием. Слишком много. Слишком горячо. Син Цю готов кричать от всех этих чувств и ощущений, ему хочется смеяться и плакать и стонать, стонать, стонать... - Возьми меня. Слова примерзают к остывшему воздуху, звенят в ушах. На какое-то мгновение мечник даже пугается сказанного, но передумать ему не дают. Экзорцист издает тихий рык, от которого по телу Син Цю пробегает стайка сладких мурашек. Он прижимает мечника ближе, поднимаясь губами к уху, и хрипло произносит, чуть касаясь раковины: - Даже не сомневайся. Вау. У Чун Юня может быть такой голос? Это просто... вау. Краем сознания книголюб осознает, что выгибается, готовый вот-вот кончить. Еще только пара фраз и прикосновений... Руки экзорциста поддевают пояс его шорт, тянут вниз... Бам! Син Цю лежит у самых корней дерева на толстовке друга (и когда он успел ее снять?), а сам он одним метким ударом материализованного из воздуха меча отбрасывает в сторону неожиданно подкравшийся пирослайм. Несколько монстров показываются с другой стороны, но экзорцист уже готов к этому, разворачивая корпус и обрушивая град яростных ударов. Помощь ему не требуется - для кого-то его уровня слаймы - дело пары минут, и Син Цю не влезает, пытаясь восстановить дыхание и вернуть себе способность трезво мыслить. Получалось с трудом. Он привстал, прижимаясь спиной к древесной коре. Ноги дрожали. На идеальной прежде рубашке не хватало нескольких пуговиц, поэтому он не нашел ничего лучше, чем стеснительно прижать к груди чужую толстовку. Мягкая прохладная ткань приятно ласкала разгоряченную кожу. Что... Что это все сейчас было? - Ты в порядке? - подлетел к нему даже не запыхавшийся друг, - Я пытался быть осторожным, но вдруг? - Н-нет, все хорошо. - Тогда нам стоит двинуться в Ваншу. Уже вечереет. Действительно смеркалось. Син Цю удивленно посмотрел на водную гладь, озаряемую последними солнечными лучами. Сколько времени они провели в... объятиях друг друга? Он вздрогнул, почувствовав мягкое прикосновение. Обернулся на друга. Тот нашел где-то его сапожки, отброшенные в сторону еще после сражения и теперь аккуратно помогал надеть их, по-рыцарски опустившись на одно колено. Книголюб подумал, что упасть в обморок от переизбытка чувств было бы не самым плохим решением. И он таки чуть не упал, когда экзорцист, разобравшийся с застежками, мимолетно прижался губами к его коленке. - Тебе стоит надеть мою толстовку. Холодает, а ты и до... кхм... и до этого был легко одет. Заболеешь. В обычное время мечник бы обязательно возразил, может быть, даже начал бы спорить, или даже поддел "Юнь-Юня" за "излишнюю" заботу, но сейчас сил на это не было. Застывший глубоко внутри теплый комок заставлял подчиняться, следовать, подмяв собственную гордость. Он молча кивнул, натягивая на себя кофту, неловко спрятал в ней горящие щеки... и подпрыгнул, когда уха коснулось горячее дыхание. - Я никогда не нарушаю обещаний, - тихо промурлыкал родной голос, - закончим в Ваншу. Холодная ладонь нырнула под одежду, ласково ложась на тонкую талию. "Чертов Чун Юнь с чертовым крио. Я с тобой с ума сойду".