Потому что мы друзья

      Шевелев волнуется так, что все без исключения, даже тамбовские, которым, по сути, такое состояние Серёжи только на руку, смотрят на него с неподдельным сожалением, а сердобольный Шастун чуть ли не на ушах стоит, лишь бы хоть немного успокоить. Относительно помогает… до того момента, как Антона забирают на примерку. После повисает настолько давящая тишина, что неловкость можно жрать ложкой.       Серёжа яростно кусает губы, бездумно пялясь в стенку, навряд ли понимая, что он творит, и гримёры смотрели бы на него с недовольством — всё-таки им потом с этим безобразием разбираться, чтоб в кадре более-менее выглядело — но они прекрасно видят состояние импровизатора, поэтому благоразумно помалкивают, боясь даже дышать лишний раз в его сторону.       Комната отдыха больше похожа на немую сцену из гоголевского «Ревизора»: Горох стоит столбом посередине с кружкой чая, не зная, сесть ему к тёзке или нахуй надо, потому что над Шевелевым как будто мигает табличка «не подходи — убьёт»; Гаус, скрючившись знаком вопроса, сидит в телефоне, листая ленту инстаграма, и даже голову не поднимает; остальные тоже находятся в каких-то статичных позах, стараясь издавать как можно меньше звуков.       Единственный, кого не трогает происходящее, это Макс. Он зайцем (оправдывает своё погоняло) скачет от человека к человеку, шутит, смеётся, показывает какие-то мемы, в общем делает всё возможное лишь бы не замечать состояния Шевелева. Будто специально обходит Серёжу как в прямом, так и в переносном смысле. Кажется, если бы он мог давать себе подзатыльник за каждый мимолётный взгляд в сторону Шевелева, пренепременно делал бы это.       Почему-то такое поведение Зайца раздражает больше всего. Пока что где-то на подкорке сознания — волнение перебивает всё остальное. Обычно всегда поддерживающий Макс сейчас решает устроить бунт ушастых. Прямо, сука, перед финалом. И ведь знает, что может просто сесть рядом, как всегда, и нести всякую чушь наподобие той, которую несёт сейчас каждому встречному-поперечному. Знает, но на практике свои знания не применяет.       Серёжа переводит взгляд на источник своих бед, что секундой ранее показывал что-то Гороху, всё же примостившемуся рядом с Гаусом, — теперь Макс беззаботно щебечет с Вадимом из тамбовских.       «Слишком близко! Слишком!» — орёт подсознание, но Шевелев отбрасывает странные мысли. Во-первых, Максим особо не скрывает своей любви к тактильности, при любом удобном и не очень случае касаясь собеседника, кем бы тот ни был, а, во-вторых, какое вообще Серёже дело до того, с кем там обжимается Заяц.       Почему-то от этого «во-вторых» хочется заржать. Шевелеву сейчас как угодно, только не «какое вообще дело». Зачатки ничем не обоснованной ревности, обычно яростно подавляемые Серёжей, вкупе с пресловутым волнением дают такую ядерную смесь, что, если бы была возможность преобразовать её в электроэнергию, москвичи не платили бы за свет ближайшую неделю.       В полнейшей тишине раздаётся громкий смех Вадима, от которого вздрагивают практически все находящиеся в комнате, на лице Макса сытая улыбка, его рука покоится на плече Попова, слегка сжимая ткань футболки, а у Серёжи внутри взрываются вселенные, не меньше. Если это не флирт, то Антон с Арсением просто коллеги.       Шевелев судорожно выдыхает, прикрывает глаза и откидывается на спинку дивана, вновь погружаясь в себя. Он бы крикнул: «Бинго!», ведь волнение и вправду отступает, однако заполнившие его многострадальную головушку мысли едва ли лучше.       «Заниматься самокопанием за пару часов до финала? Отличное решение, Серёж, просто во!» — Разговаривать с самим собой, хоть и мысленно (заговори он вслух, креативная группа точно вызвала бы ему докторов), конечно, тоже такое себе, но куда более безобидно. Особенно когда все твои мысли заняты другом. Особенно когда эти мысли совсем не дружеские.       Шевелев мог бы отпираться, списывая всё на мандраж перед игрой (больше похожий на лихорадку), но, чего скрывать, он давно уже стал замечать, что у них с Максом что угодно, только не дружба. Они проёбываются даже по лучшим друзьям.       Как поётся в песне: «Между нами передружба-недоотношения», так и их с Зайцем отношения находятся сейчас где-то в подвешенном состоянии. На весах, ага. В деревенском магазине, где к чаше с передружбой прикреплён огромный такой магнит, чтоб недоотношения совсем не перевесили.       Серёжа завыл бы волком, но это по части «Лютых», так что он просто (не так уж и просто после почти получасового сидения в одном положении) поднимается с насиженного места и уходит в сторону туалетов. Затылком чувствует, как практически все облегчённо выдыхают, стоит ему прикрыть за собой дверь. Не видит только, как Макс, зыркнув в его сторону, похлопывает напоследок Вадима по плечу, слабо улыбнувшись, и выходит вслед за Шевелевым, стараясь остаться незамеченным. Учитывая состояние последнего, это не вызывает никаких сложностей.       Серёжа, у которого на плечах демон с ангелом играют в цу-е-фа на повеситься или утопиться, едва ли не впечатывается лбом в дверь уборной, в последний момент вынырнув из своих тягостных мыслей. Опирается руками по сторонам от раковины и пристально смотрит на своё отражение: на наркомана со стажем он сейчас похож гораздо больше, чем на импровизатора.       Шевелев открывает кран, выкручивает ледяную воду и суёт под поток руки, чтобы хоть как-то остудиться. Была бы его воля, сунул бы голову, но тогда гримёры точно избили бы его своими плойками и всякими другими штуками со странными названиями, потому что около сорока минут возились с волосами, придавая им экранный вид.       Серёжа почти не удивляется, когда слышит хлопок двери и в отражении появляется силуэт Макса, подпирающего косяк плечом. Выглядит при этом Заяц максимально расслабленно. Серёжа до скрипа сжимает зубы и выключает воду. — И что это было? — спрашивает хриплым от долгого молчания голосом, уставившись на Макса через зеркало. Тот давит смешок, смотря в ответ чуть исподлобья. — Что? — Вы бы ещё потрахались, ей-богу. — Серёжа, не в силах держать зрительный контакт, опускает голову и пялится на всё ещё влажные ладони. — А ты бы хотел? — Макс в отличие от Шевелева продолжает буравить взглядом его отражение.       Если бы Серёжино горло не пересохло ещё тогда, когда он увидел Зайца в туалете, обязательно поперхнулся бы слюной. — Хотел… чего? — А в голове лишь: «Господи, только бы не проебал шанс вернуть всё в нормальное русло». — Потрахаться. — «Проебал». — Ты серьёзно или опять шутки шутишь свои? — не сдаётся Серёжа, надеясь, что вот сейчас они всё переведут в любимые хахайки и разойдутся с миром. — А как ты хочешь? — Чё ты вопросом на вопрос отвечаешь? — В голосе Шевелева слышатся истерические нотки. Удивительно, как один долбоёб может парой фраз окончательно вывести его из условного душевного равновесия. — С-сука… — шипит, всё же запуская пятерню в шевелюру — пиздюли от гримёров волнуют его сейчас в последнюю очередь. — А чё ты морозишься? — Макс продолжает идти к победе на конкурсе «Мистер Невозмутимость». Картина Репина «Приплыли», блять. — Наверное, потому что мы друзья? — Звучит это так жалко и неуверенно, что Шевелев сам готов засмеяться. — Если сольём финал, я тебе отсосу, друг. — Слова так легко вылетают из этого комбината по производству «умных» мыслей, что Серёжа не сразу понимает их смысл, а когда до него доходит, Макса в туалете уже нет — его зовут то ли гримёры, то ли костюмеры — один хрен.       Через час начинаются съёмки финала.       Через три «Лютые» становятся чемпионами второго сезона.