Последний подарок

      – Вы звали меня, шехзаде? – замирает у дверей Менекше.       – Да, заходи, – шехзаде Махмуд кивает служанке.       Менекше заходит. Она не понимает, зачем её позвали. У шехзаде очень странный вид. Вроде, он улыбается ей, совсем недавно был у матери и с радостью рассказывал, что надеется получить войско и отправиться против разбойников джеляли, давно посягающих на порядок в землях империи. Но всё-таки что-то не так. Это чувствуют все. Халиме-султан, маленький шехзаде Мустафа, сама Менекше. Отчего-то всех охватывает беспокойство, все боятся чего-то необъяснимого. Нет страха лишь во взгляде шехзаде Махмуда. В его глазах – бесконечная печаль.       – Ты знаешь, я заказывал у ювелира украшения для своих матери и сестры. Я надеюсь, они им действительно понравились. Или, может, Халиме-султан и Дильруба просто не хотели меня расстраивать и признаваться, что у меня очень дурной вкус?       – Ну что вы, шехзаде! Им всё очень понравилось. Дильруба-султан сразу же велела мне закрепить ту рубиновую заколку в её волосах. А корона для Халиме-султан и вовсе бесподобна.       – Я очень рад, – шехзаде кивает и бесцельно скользит взглядом по комнате.       Он подходит к письменному столу, берёт в руки небольшую деревянную шкатулку. Менекше продолжает стоять неподвижно, ожидая каких-либо приказаний. Несмотря на строгий дворцовый этикет, требующий подобострастного трепета перед султанской семьёй, с шехзаде Махмудом Менекше чувствует себя спокойнее, нежели с кем-то другим. Но и её не отпускает предчувствие незаметно подкрадывающегося несчастья, как бы она не пыталась гнать от себя дурные мысли.       – Я не говорил, но у меня есть подарок и для тебя. Иди сюда. Нет… Лучше подойди к зеркалу.       Менекше хочет сдержать улыбку, но просто не может скрыть от шехзаде, как ей приятен его небольшой знак внимания.       – Ты верно служишь моей матери и вообще нашей семье, а значит, заслуживаешь награду за свой труд.       – Ну что вы, не стоит. Служить вам – честь для меня, – говорит Менекше то, что обязана сказать, и, зачем-то оглянувшись по сторонам, подходит к зеркалу.       Шехзаде Махмуд открывает крышечку шкатулки, пальцем поддевает цепочку и уже почти вытягивает подвеску, когда вдруг останавливается.       – Повернись к зеркалу, закрой глаза и придержи платок. Я надену это, – мягко говорит он тоном человека, привыкшего отдавать приказы.       – Шехзаде. А если кто-то зайдёт? Как это будет выглядеть? Что подумают…       Если то, что шехзаде ценит честную службу Менекше, ей было приятно, то предложение надеть украшение её смутило.       – Что они могут подумать?       Менекше поднимает взгляд на шехзаде и видит, что шехзаде искренне не видит в своих действиях ничего неприличного, в то время как Менекше, освоившаяся в нравах гарема, уже представляет, как будут судачить, что бывший воспитанник к ней не безразличен.       – Ты служанка моей матери и бывшая наложница моего отца, падишаха. Между нами ничего не может быть.       – Да, это так…       Однако слухам это не помешает. Все и так видят благосклонность шехзаде к Менекше. Она ещё молодая женщина, а он, если бы отец отправил его в санджак, уже мог бы иметь свой гарем. Сплетники судачили обо всё и не вникали в природу той непонятной дружбы между шехзаде и служанкой, которая сложилась за те годы, что Менекше присматривала за Дильрубой и Мустафой.       – К тому же никто не войдёт сюда без моего на то позволения, – добавляет шехзаде Махмуд, желая успокоить Менекше.       – Хорошо, – смиряется она и отводит рукой волосы и лёгкую ткань бирюзового платка, который в свою очередь подарила Менекше Халиме-султан.       Менекше вздрагивает, когда чувствует холодное прикосновение холодного металла между ключицами. После шехзаде неловко застёгивает маленький замочек на цепочке, нечаянно задевая пальцами кожу Менекше. Махмуд справляется. По ощущениям Менекше, на её шее оказался какой-то по-настоящему увесистый камень.       – Смотри, – разрешает довольный собой шехзаде.       Она открывает глаза. Взгляд тут же останавливается на подвеске. Крупные сапфировые лепестки фиалки обрамлены россыпью мелких прозрачных камней. Два зелёный лепестка играют на неярком свете. Менекше несмело улыбается, отчего её отражение становится ещё симпатичнее.       – Тебе нравится? – спрашивает шехзаде, и так видя ответ на свой вопрос.       – Шехзаде… – шепчет Менекше.       Она с полминуты уже безотрывно смотрит в зеркало, лишь иногда поворачиваясь то влево, то вправо, чтобы камни блеснули. Но вот она замирает, а после оборачивается к щедрому дарителю. Она уже не улыбается, скорее наоборот, в её глазах виден упрёк.       – Шехзаде.       – Что такое?       – Я понимаю, что вы хотели сделать приятно мне, и за это я вам очень благодарна. Однако вы не можете сделать мне столь… значительный подарок. Вы же хорошо знаете, в гареме есть строгая иерархия. Это замечательная подвеска, но она достойна того, чтобы её носила госпожа. Простая рабыня не должна сметь появляться в чём-то подобном.       – Да, я думал об этом, - шехзаде кивает. – Но скажи, тебе нравится?       – Нравится, шехзаде, но…       – Тогда возьми это украшение. Ты не можешь носить его, поэтому просто храни у себя. Может быть, ты посмотришь на него, и это принесёт тебе радость. Пусть оно останется у тебя в память обо мне.       Радость Менекше, пусть и тщательно скрываемая ею из-за дворцовых формальностей, после этой фразы рассыпается на множество мелких осколков.       – Ты ведь знаешь, что я скоро отправлюсь усмирять разбойников, посмевших поднять бунт во владениях моего отца.       – Да, знаю.       Она отвечает и прямо смотрит в глаза шехзаде. Она знает, что также преступает дворцовые порядки, как если бы вышла в гарем с этим дорогим украшением. Но ей важно убедиться, что Халиме-султан ошибается в своём искреннем материнском беспокойстве за сына, что шехзаде точно знает: он едет воевать и вернётся с триумфальной победой. Во взгляде Махмуда – лишь безграничная печаль.       – Халиме-султан очень волнуется за вас, – говорит Менекше тихо, по-рабски покорно опуская голову.       – Не нужно. Я буду достойным сыном султана Мехмеда.       Вряд ли эти слова утешили бы мать. Не успокаивают они и Менекше.       – Джеляли известны своим непокорным и жестоким нравом. Связываться с ними очень опасно.       – Да, это так. Но наши янычары победят. Они несут людям мир, а значит, на их стороне будет Всевышний.       Губы Менекше беззвучно двигаются, и наконец с них слетают запретные слова:       – Шехзаде, может быть, вам не стоило ходить?..       Она поднимает голову, ей важно снова взглянуть в лицо шехзаде. Махмуд смотрит в стену, его губы сжаты. Он поворачивается к Менекше, и она чувствует, что и он сейчас скажет то, что наверняка не собирался говорить никому.       – Я знаю, валиде этого не поймёт. Не понял и Ахмед. Я должен был пойти к повелителю. Должен был попросить у него отряд. Должен был попытаться остановить джеляли. Они грабят нас. Грабят народ моего отца, тот народ, который однажды я могу назвать своим. А падишах… – непроизвольно шехзаде начинает говорить тише. – Падишах во власти валиде Сафие-султан, которой важнее перестановки пашей в диване. Он не останавливает их. Даёт свободу бунтарям, которые однажды, набравшись самодовольной смелости, посягнут и на нашу власть, если мы их не сдержим. Если султан не желает идти против мятежников, то это должен сделать я, иначе я не могу называть себя шехзаде Османской империи, наследником престола. Я должен был хотя бы попытаться…       Менекше чувствует, как слёзы появляются на глазах. Она видит, как шехзаде верит в то, о чём говорит, как крепки его идеалы, и одновременно она проклинает все те принципы, которые подводят его к самому страшному.       – Я понимаю это. Понимаю, чего вы желаете и насколько ваши помыслы искренни. Но сочтёт ли их правильными повелитель? Вы хотите наказать мятежников и сами идёте на бунт перед ним.       – Нет. Я верен своему отцу. Каким бы правителем он ни был, как бы ни вёл политику, я лишь смиренно прошу его о позволении принести пользу нашему государству. И если он откажет…       Менекше кажется, что она впервые видит, как шехзаде Махмуд плачет, хотя знает его лет с десяти. Хотя, может, ей лишь кажется: свет приглушён, шехзаде стоит в полоборота, лишь на скуле что-то поблёскивает.       – Никто не сомневается в вашей преданности, – кланяется Менекше и уже не может сдержать слёз.       Шехзаде Махмуд никогда не любил, когда кто-то рядом с ним плачет и напоминал Менекше об этом всякий раз, когда она позволяла себе расчувствоваться. Но сейчас он ничего не говорит. Он подходит к Менекше, мягко кладёт ей руки на плечи.       – Ты ведь понимаешь, что я не мог поступить иначе и ни о чём не жалею?       – Да, шехзаде… Вы не могли… Вы сделали так, как были должны… – говорит она то, что он больше всего желает услышать. – Но, может быть, вы пойдёте к повелителю, объяснитесь перед ним, чтобы он знал, насколько праведны и искренни ваши замыслы.       – Нет. Я сказал ему всё так, как мог. Он знает меня, в нас одна кровь. Мне не скрыть от него ничего. Остаётся ждать его решения. Или я возглавлю войско, которым не желает управлять повелитель, или он покажет, что не доверяет мне, как сыну и как наследнику. Валиде так боится всего. Я же не хочу думать плохо о своём отце. Ничего плохого не должно случиться, но… У меня всё-таки будет к тебе одна просьба.       – Я слушаю вас.       – Будь рядом с моей матерью, как ты была всегда. Заботься о Дильрубе и Мустафе, потому что, я знаю, Халиме-султан некогда уделять время своим детям, она занята борьбой в гареме. Она хочет ото всех защитить нас. Но и она не всесильна.       – Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы оберегать ваших брата и сестру и помогать вашей матери.       – И пускай не винит себя. Я сам.       – Вы сделали то… Что… Должны были… – шепчет Менекше, понимая, что вот-вот разрыдается.       – Ты не представляешь, как дорого мне слышать это, – говорит шехзаде, должно быть на его лице улыбка, но Менекше плотно закрывает глаза, безуспешно пытаясь сдержать поток таких солёных слёз.       Шехзаде Махмуд обнимает её, совсем невесомо касаясь руками спины. Менекше помнит и другие прикосновения. Тяжёлые и без причины неприятные прикосновения султана Мехмеда. От них хотелось бежать, однако бесправная рабыня терпела всё то внимание, которым соблаговолил одарить её господин. Действия шехзаде, напротив, невинны и не вызывают никакой неприязни. Менекше понимает, что произойдёт, хотя и убеждает себя в обратном, однако что-то заставляет её успокоиться. Ей не хочется уходить, кажется, будто если они простоят так до самого утра, то ничего не случиться. Но вот она немного отстраняется, и шехзаде тут же отпускает её.       – Мне нужно вернуться. Халиме-султан неожиданно пожелал видеть повелитель, а шехзаде Мустафа наверняка не уснул и сейчас разыграется снова.       – Да, конечно, иди.       Менекше тянется к шее, чтобы снять украшение, но шехзаде останавливает её знаком.       – Но ведь я не смогу идти так в гарем.       – Не нужно, не снимай, – возражает он. – Накинь платок так, чтобы не было видно. И не говори никому о нашем разговоре. Пускай думают, что я позвал тебя, чтобы… – непривыкший лгать, он заминается.       – Никто не узнает, – кивает Менекше и снова склоняется перед шехзаде Махмудом, утирая рукавом платья уже подсыхающие слёзы. – Спасибо вам, – добавляет она, прикрывая платком бесценный подарок. – Спасибо за всё.       Он кивает и улыбается. Кажется, даже печаль из его взора пропала. Может, ему не хватало того человека, который бы подтвердил, что он всё сделал верно. Им стала Менекше, за что она сама была готова проклясть себя. Что это за вера в идеалы, граничащая с глупым упрямством, которая подводит к самому краю? Именно сегодня в эту бездну может упасть шехзаде Махмуд. Тем, что он исполнил свой долг, нельзя будет утешить ни его мать, ни сестру, ни братьев, один из которых ещё не познал жестокость дворца. Зато сам шехзаде знает, что он прав. А остальные надеются. Ведь есть же ещё в этом мире справедливость?...