Букинист и бродяга

Бродяга По ночам, когда Сириус стоял высоко в небе, он видел смутные дочеловеческие сны: об огромных тенях папоротников в болотах Суматры, о тысячелетних деревьях-клонах, сползающих по раскрошенным поверхностям гор, о дремлющем на равнине Мэгидо Мафусаиле, истлевшем пне самого старого дерева мира. Теперь это имя носит другой - зеленый саженец, который уже не помнит эхо от разрушения вавилонских стен. Он задавал им один и тот же вопрос, и не получал никакого ответа, кроме вечного безмолвия опадающей листвы. Возможно, это и было все, что ему необходимо услышать: что-то заканчивается. Его лес вырубили двадцать лет назад. Выкорчевали косые пни, убрали спиленные ветки, забросали землей укромный холодный пруд, подернутый ряской. Раньше из него всегда оглушительно орали лягушки и жабы. Их и теперь иногда слышат поздней майской ночью в раскрытом окне, нет-нет, да и повеет знакомой болотной сыростью, да вскрикнет жаба, но если выглянуть в окно - то увидишь только голый квадрат парковки и бетонный угол соседней «Пятерочки». Когда лес срубили, чтобы построить жилой район, он лежал на земле несколько дней. Рядом стояли мусорные контейнеры, проходящие мимо люди брезгливо отворачивались, принимая его за бомжа. Которым он теперь и являлся. Иногда подходила бродячая собака, тыкалась холодным мокрым носом в щеку или в ладонь, просила хлеба, а может и сочный кружок докторской колбасы. Только откуда взяться колбасе у такого, как он. Подходил другой бездомный, Тимоха, предлагал выпить. Садился рядом в продавленное рваное кресло, меченое всеми окрестными котами, вздыхал и спрашивал всегда одно и то же: «ну ты, это, живой, или помер ужо?» Он не отвечал Тимохе: ведь нельзя было сказать, чтоб он жил, а теперь, без леса, разве это жизнь? Нужно было лежать и ждать смерти. Однако она так и не приходила за ним. И тогда как-то утром он поднялся с земли, отряхнулся - под ним зеленела сочная юная трава, а Тимоха крякнул с удивлением: «смотри-ка, и правда живой, а я ужо думал...» Закинув на спину тощий рюкзак, он хлопнул Тимоху по плечу - на бездомного повеяло не тяжелым сивушным запахом, и не прелой вонью немытого тела, а палой листвой, скрывающей яблоки, марципаном и миндалем. - Ты кто ж такой? - озадаченно просипел бомж. - Я - леший. Только леса у меня больше нет, а значит, я бродяга, как и ты. Пойду, поброжу, что ли, - ответил ему леший перед тем, как растаять в воздухе. Он отправился в места, которые видел в своих снах: поднимался на горы и спускался в холодные неолитические пещеры; видел дольмены на хребте Герпегем, и кислотные озера цвета медного купороса в кратерах камчатских вулканов, и можжевеловые леса, пахнущие, как вечность. Видел он и другое - безлюдные когда-то земли стали центром цивилизации, там кишела жизнь: грохотали железные дороги, над загрязненными реками повисли тяжелые громады мостов, из ниоткуда возникли высоченные дамбы, на каждой сидели и ткали бесконечную сверкающую нить неутомимые пауки гидроэлектростанций. Исчезли только леса. Повсюду, везде – несколько раз он встречал таких же изгоев, как и он сам, и они вызвали у него чувство ужаса и жалости: позабыв, кем были, они обитали теперь в городском парке или в грязных остатках былых владений на самых окраинах промзоны, где торчало несколько серых бетонных скелетов недостроев, а под ногами хрустели инсулиновые шприцы, деформированный пластик, стекло. Их глаза были, как сточная вода. Когда умирает лес, его дух обычно умирает тоже. Леший и сам не знал, отчего он выжил. Отчего не пахнет так же, как и остальные – вонью канализаций, в которые превратились ручьи; едким дымом целлюлозно-бумажных заводов, этого жадного молоха, в пасти которого сгинули целые гектары лесов и рощ. Для него это был постапокалипсис; дантовский ад без надежды встретить Беатриче или хотя бы проводника, он только видел одни муки за другими, до тех пор, пока не сбежал туда, где человек жил осторожно, уважая границы старых хтонических богов. Он отыскал наконец подобие покоя, засыпая под крупными звездами, проглядывающими сквозь густые кроны японских кипарисов; темноглазые красивые женщины в узорчатых кимоно называли его бескрылым тэнгу, повязывали жертвенные амулеты на ветви старой искривленной криптомерии, под которой он проводил больше всего времени, вновь став невидимкой и болтая с настоящим тэнгу, который жил здесь уже тысячу лет. Но однажды весной, когда сакура одурманивала бело-розовой метелью, он сделал то, чего никогда не следует делать, но что рано или поздно делают все бродяги: закинул на плечо рюкзак, такой же тощий, как в самом начале его путешествия, и отправился домой, как когда-то Тангейзер и Одиссей. Букинист Мелодичный перезвон колокольчика возле стеклянных дверей отвлек нескладного веснушчатого парня в очках от его занятия: расстановки книг из тележки обратно на полки. - Буккроссинг уже закончился, - торопливо пробормотал парень, в последний момент успев поймать книгу с верхней полки, и запихнуть ее обратно. В этот раз все в магазине поставили вверх дном. Какая-то шумная компания духов университетских общаг или кто-то типа того, он не успевал всех их запомнить. Обычно они скороговоркой произносили названия книг и тут же принимались перекапывать стеллажи в поисках нужного экземпляра. Артемий - так звали владельца магазина, которого все принимали за бесполезного стажера, - не успевал и слова вставить, или начать помогать в поисках. Похоже, им просто нравилось разносить это место, как Аттила римскую империю. Но этот посетитель не был духом хипстерских магазинчиков или книжных развалов. Он вообще не походил на тех, кто обычно заходит – очень истрепанная запыленная одежда, крепкие ботинки на тракторной подошве, неряшливые лохмы черных, как смола, волос из-под тонкой шапочки со стершимся логотипом. Щетина, которая никак не могла сойти за трехдневную – настоящая борода, о которую можно сломать бритву. У Артемия едва пробивался пушок на щеках, хотя ему уже пошла вторая сотня лет, и иногда было как-то обидно. - А ты еще кто? – захлопнув дверь так, что стекла жалобно звякнули, отрывисто и холодно процедил посетитель. Он бесцеремонно прошел по небольшому залу, оставляя на только что вымытом полу свежие отпечатки весенней слякоти. - Я Артемий, - это прозвучало как-то не очень солидно. Букинист прижал указательным пальцем очки к носу, чтобы не сползали, и со всей строгостью посмотрел на гостя, намекая на полное отсутствие даже намека на манеры. - В том лесу, откуда вы явились, не учили проявлять хоть немного вежливости? - Завались, очкастое чмо, - нагло усмехнулся посетитель. Казалось, он совсем не такой злой, каким прикидывается, но ему явно нравилось разыгрывать этот спектакль. - Твоя лавка стоит рядом с тем, что когда-то было моим лесом. Кажется, я вспомнил, кто ты такой. Где этот старый книжный червяк, твой дед? - Ищет шумерскую библиотеку… снова, - кое-как проглотив ком в горле, отозвался Артемий. Узкие пальцы, которыми он прижимал к груди книгу, подрагивали. Букинист часто моргал, хлопая увеличенными из-за сильной оптики ресницами. - Он каждую весну это делает. Вчера прислал мне открытку из отеля «Дельфин», дыра на самом краю света, - Артемий дрожащей рукой пошарил в ящике стола и продемонстрировал карточку, на которой была запечатлена неизвестная гора в свете утреннего солнца и похожие на комки вербы или сахарной ваты овечки на ее склонах. Только одна из них была черной, как деготь. Паршивая овца. - Вернется через пару недель, когда снова ничего не найдет… - Ненавижу вас! – с чувством произнес гость, пиная ближайший стеллаж. Артемий едва успел схватиться за него, останавливая неминуемое падение. - Эй, вы что творите! – возмутился он, понимая, что, если задействовать охранную магию и попытаться вышвырнуть незнакомца, может произойти маленькая локальная война, пострадают бесценные книги и дед, когда вернется, прикончит его. А если не вышвырнуть, могут пострадать и книги, и сам Артемий, когда от пинков по стеллажам гость перейдет к мордобою, в чем Артемий, прямо скажем, не блистал, а этот тип выглядел довольно крепким и наверняка мог уложить его одной хорошей оплеухой. - Ты понятия не имеешь, каково это, очкастый, - незнакомец надвигался на него, как воплощение неотвратимого мрачного рока. Его ухмылка сообщала, что до стадии мордобоя осталось от силы секунды три или чуть больше. Артемий выпустил стеллаж и отступил, выставив раскрытую ладонь перед собой. - Ненавижу эти ваши… книги, - последнее слово незнакомец произнес с явным отвращением, и скривился, как обычно кривился сам Артемий, увидев у себя на тарелке шпинат. - Слушай, не надо, не делай этого, чем бы тебе не насолил мой дед, его тут нет, - попытался он воззвать к разуму гостя и тоже переходя на «ты». Несмотря на жуткое поведение незнакомца, они выглядели ровесниками, впрочем, у духов это довольно размытое понятие. Зато можно помериться уровнем силы, и не только физической. Артемий все же был на своей земле, а значит, он тут точно всех сильнее, но противное чувство, что и этот тип – на своей, никак не отпускало его. Что он там говорил про принадлежавший ему лес?.. - Не надейся, что я тебя не урою, если захочу, - просветил его тем временем незнакомец, все так же усмехаясь, но вдруг остановившись. Теперь их разделяла довольно эфемерная преграда в виде стола. - Это и твоя земля тоже? – осторожно спросил Артемий. - Когда-то мы были соседями, - кивнул гость, - но потом люди вырубили мой лес и построили свои дома, тебе-то пофиг, ваша лавка стоит не в их измерении, хоть и рядом. Из деревьев, которые я растил, наделали ваших чертовых книг. Скажи на милость, за что мне вас любить? Вы ошибка мироздания, нарушаете естественный порядок вещей. - Эй, эй, мы ничего не нарушаем, - слабо возразил Артемий, до которого, наконец, начало доходить, кто нанес ему визит. Обычно со взбалмошным лешим, который любил навести суету пару раз в год, разбирался дед, но сейчас дед был где-то в южной Месопотамии. Артемий понятия не имел, где именно находится странный отель «Дельфин». Вероятно, это вообще не человеческое измерение, а территория, принадлежащая духам. И разгребать старую вражду придется ему. Глаза незнакомца, зеленые, как трава, пристально смотрели на него, не обещая, что все закончится хэппи-эндом прямо сейчас от его умных доводов. - Вот эта вот проклятая книга, - вкрадчиво произнес леший, вытаскивая пухлый том с полки жестом обвинителя в суде, - сделана из моего леса. И вот эта тоже! - Это серия, - обреченно вздохнул загнанный в угол Артемий, складывая руки на груди. - И все – из моего леса, - сумрачно закончил мысль гость. Дед говорил, его старый враг подался в лесные духи где-то в Японии и принял буддизм, но что-то не было сильно похоже, будто он отказался от пути насилия. Японские тэнгу слыли хорошими воинами и охотно проливали кровь тех, кто покушался на их леса и горы. - Так это твой лес вырубили, а ты эмигрировал куда-то в Японию? – протянул Артемий. - Типа. Но я вернулся, - еще один шаг вперед. Ближе. - Ладно, прежде, чем ты вытащишь свою катану, самурай, хочу сказать, что дед кое-что сделал для тебя, просто он никогда тебе об этом не говорил. Я ему тоже помогал, понял? Поэтому ты до сих пор жив! – выпалил Артемий, сверкнув глазами за стеклами круглых очков. Это был последний аргумент, и дед теперь точно выгонит его, потому что уж кому-кому, а этому лешему не стоило знать об их помощи. - Мы похитили несколько саженцев из твоего леса, а затем нашли людей, которые ухаживали за ними. За двадцать лет они превратились в небольшую рощу совсем неподалеку… дед купил там землю, их никогда не вырубят, пока он жив, а он почти бессмертный. Ты и сам мог бы догадаться и сделать это, если бы не был таким неотесанным лесным сычом, – Артемий снова прижал очки указательным пальцем, с видом победителя разглядывая своего оппонента. Леший стоял растерянный; у него опустились плечи, а губы приоткрылись и подрагивали, как будто он повторял про себя каждое слово из услышанного. - Дед сказал, что без тебя ему будет скучно, - Артемий оперся ладонями о массивную столешницу, - вы ведь были соседями почти восемьсот лет. - Да, я… я же доставал его постоянно, еще со времен бересты! - Теперь уже леший застенчиво моргал, сделав шаг к дверям, чтобы удрать как можно скорее. - А он когда-то сжег несколько десятков гектаров твоего леса, прикрываясь торфяными пожарами. Помнишь, как горело в тысяча пятисотом? И в лесу, и у тебя. Ты тогда долго не показывался, дед уже решил, помер с горя. - Я так и знал, что это он! Старый пень! - снова вскинулся деморализованный было гость. - Но теперь все изменилось, - быстро перебил Артемий, пока снова не пошли в ход пинки по стеллажам и другие подлые приемы, - он тебе помог, и вы в расчете. - Мне ваши подачки не нужны! – гаркнул леший уже от дверей. Ему требовалось время, чтобы осмыслить только что услышанное, и сделать это он собирался подальше от очкастого ботана... Потому что Артемий, присев на край стола, выглядел не только победителем, но еще и слишком уж подозрительно-дружелюбно, его глаза так и сияли. Никакого тебе злорадства, полагающегося к ситуации. - Можешь поработать у нас! – с улыбкой предложил ему вслед Артемий, - не в магазине, конечно, дед говорил, что ему нужен садовник. - Размечтался! Вот, передай ему от меня! - леший на прощанье вытянул руку с красноречиво оттопыренным средним пальцем. - С возвращением домой! Заходи, если что! Крикнул Артемий ему вслед, помахав рукой. Где-то там, за стенами букинистического магазинчика, как и последние восемьсот лет, поднимались в небо деревья. Его деревья. Его лес, и теперь он точно знал, почему не умер, как остальные. Когда леший закрывал за собой дверь, уже осторожно, чтобы не зазвенело стекло, он улыбался.