После смерти

— Как думаешь, ему можно верить?       Джонни задумчиво вел машину, сам не понимая что сейчас произошло. Огни ночного города ярко мелькали в окнах «Порше», делая в салоне будто бы мини-дискотеку. Он поглядывал краем глаза на наемницу, которая с потерянным видом смотрела куда-то себе в ноги. В то время, когда рокер был лишь голосом в ее голове, в моменты неопределенности и непонимания, что делать дальше, обычно именно он подкидывал идеи, направляя ее сделать правильное решение и не ударить в грязь лицом. Но сейчас ситуация была гораздо более сложная, чем когда-либо. Сильверхенд и сам не знал, что ответить на вопрос Ви, но попробовал начать методом рассуждения. В конце концов, скорее всего помогать наемнице, сидя в ее башке, было легче, потому как бедолага постоянно проводила мысленный самоанализ, помогающий привести мысли с порядок. Почему бы сейчас не провести такой анализ ситуации? — Слушай… Он говорил убедительно, да. Но мне кажется, что ему нельзя верить вот так сразу. И нет, это не потому что Альт — моя бывшая, — вслух рассуждал мужчина, — Голубоглазый тоже мутил всякую хуйню с людьми, с тобой, Ви, а потом вот так просто взял и переобулся в воздухе, выкладывая все карты на стол? Да ну, не может быть все так просто. Да, может это действительно был способ спасти тебя от смерти. А может и Альт напиздела, что тебе жить осталось полгода, чтобы ты или я сделали выбор в пользу сохранения твоего конструкта в Сети на поживу Альт. Да что там, блядь, говорить, если я сам до конца не раздупляю, почему она меня за семь сраных лет не интегрировала с собой, хотя остальных жрала без колебаний. — Джонни, — тихо перебила его Ви, — Альт убила Мёрфи, Ти и Вика… Разве так поступают добрые персонажи? — Какие, блядь, персонажи… — тяжело вздохнул Сильверхенд и покачал головой, — Мы не в сказке, Ви, не в сраном фанфике или дешевом блокбастере, блядь… Это жизнь. Она гораздо сложнее, чем сюжет какого-то второсортного… Да даже первосортного высера голливудского сценариста под бутиратами. Не бывает абсолютно хороших или абсолютно плохих людей. Или, говоря попсово, черного и белого. Вот ты знала, что Смэшер не всегда был мудаком? — И это мне говорит Джонни Сильверхенд, который мечтал уничтожить Адама Смэшера максимально негуманным путем? — скептически спросила Ви. — Да, это тебе говорю я, — серьезно ответил рокер, — Смэшер, как и я, стал жертвой войн корпораций. Насколько я знаю, до войны он был таким же наемником, как ты, а потом пошел на фронт, где его однажды знатно размазало взрывом буквально в жижу. Учитывая, что он уже был известен, как соло, который беспрекословно выполнял свои заказы и убивал цель без колебаний, а не как ты иногда делала — побазаришь с жертвой и решишь пощадить — им заинтересовались пиджаки. У него просто-напросто было два выбора: либо сдохнуть, либо стать киборгом-убийцей в корпорациях. Вопрос чести отпадает, когда ты в состоянии жижи испытываешь предсмертную агонию. Так он и стал тем, кого ты видела. — То есть ты хочешь сказать, что мудаками не рождаются, а становятся? — Именно, Ви. Я тоже не всегда был тем, кто ненавидел корпорации и мечтал поводить членом по губам Сабуро Арасаке. И дело тут не только в войне, о которой я тебе рассказывал. Война была лишь одной из кучи предлогов к тому, кем я стал и чем жил до «Душегуба», — вдруг рокер начал тормозить, — Давай остановимся здесь. Хочу немного посидеть и выпить.       Они припарковались на побережье в Пасифике. Удивительно, как этот район уже по умолчанию стал знаковым для них обоих, где их отношения переходили на новый уровень. Сильверхенд купил в баре неподалеку несколько бутылок пива, после чего предложил Ви посидеть у воды в тишине. Они оба не хотели слышать пьяные голоса и громкую музыку, которые были в том баре, поэтому вскоре сидели на песке прямо у воды, разглядывая ночное небо. Было тихо и спокойно, на удивление без полифонии выстрелов, характерной для этой местности. Лишь шум воды и редкие звуки проезжающих мимо автомобилей. Открыв бутылку с хмельным напитком, наемница повернулась к рокеру и решила задать вопрос, ответ на который она, казалось бы, и так знала, ведь их воспоминания стали общим достоянием для обоих: — Джонни… Расскажи что-нибудь о своем прошлом. — Что ты хочешь знать? — Ну не знаю… Какой была твоя жизнь до войны?       Рокер задумался. Он не знал, с чего начать свой рассказ. Ви не торопила его, поэтому он некоторое время смотрел куда-то вдаль, словно перенося свое сознание на много лет назад. Сильверхенд не стал спрашивать, с чего вдруг девушка решила поинтересоваться его прошлым, если видела его память. Джонни сам не просмотрел все о ней. Особенно до жизни в Найт-Сити. Ви как будто блокировала эти воспоминания, не желая к ним возвращаться. Закурив сигарету, мужчина неспешно начал свой рассказ: — Ну… Я родом из Форкса. Моя мать сдохла от передоза, когда мне было несколько месяцев отроду. Я рос с отцом. Он не был образцовым батей. Напротив, любил бухать с такими же отбросами общества на веранде и пиздить меня по поводу и без. Я, можно сказать, рос сам по себе. Мы с отцом разве что жрали из одного котла, и то, чаще всего рыбу, которую я ходил ловить, потому что все деньги уходили ему на курево и пойло. В пиздюковом возрасте я пытался зарабатывать на жизнь, продавая эту рыбу на автовокзале в своем городке, но так как рыбалка являлась в принципе основным хобби местных жителей, то продавать было особо некому. Разве что редким путешественникам, проезжающим мимо нашего забытого богом поселения. Тогда же я начал учиться играть на гитаре, чтобы еще найти хоть каких-то денег. Она осталась от матери. Не знаю, была ли она музыкантом или нет. Я вообще о ней нихуя не знаю, кроме того, что она употребляла какую-то лютую химию, даже будучи беременной мной, — на мгновение Джонни замолчал и сделал несколько глотков пива. Несложно было догадаться, что эти воспоминания о прошлом причиняли ему боль, — А… Еще я знаю, что у меня была сестра, но ее оставили в роддоме за ненадобностью. Как ее зовут и что с ней потом стало, я не в курсе. Да и желания знать особо нет. Любил ли я отца? Нет. Но я и не ненавидел его. Наверное потому, что в голове была установка: родителей нельзя не любить. Типа родственные узы и все такое. Этот мудак отравлял мою жизнь и полностью лишил меня детства. У меня никогда не было игрушек, книг, мультфильмов… Вообще ничего такого, что могло бы радовать ребенка. Только вечно бухое агрессивное тело и рыбалка. Разве что игра на гитаре вводила меня в какой-то транс, позволяя ненадолго забыть об окружающем меня пиздеце и собственной никчемности. Я ненавидел свою жизнь, но сбежать не мог — вокруг лес, волков хоть жопой жуй, а я тощий пиздюк, который, помимо рыбалки и игры на гитаре, умел разве что следить за домом, чтобы он не сгнил нахер. Когда мне было 7, отец отправил меня в местную школу по настоянию местного шерифа. Если бы он этого не сделал, его бы лишили родительских прав, а меня отправили в какой-нибудь интернат, тем самым оставив отца без стабильной жратвы, моих пособий по потере кормильца и чистоты дома. Кто знает, может моя жизнь сложилась бы лучше, окажись я в детдоме… — Сильверхенд задумался, глядя куда-то в ночное небо, но после продолжил, — Только в школе я научился читать и писать. Вообще, из-за того, что моему отцу было глубоко похуй на меня и мое образование, сверстники меня унижали. Просто представь, какой кандидат на статус козла отпущения: нищий, воняет рыбой, читать-писать не умеет, тощий, грязный, вечно побитый и с уничтоженной самооценкой пацаненок.       Повисла тишина, которую нарушал лишь шум небольших океанских волн и отдаленные городские звуки. Джонни подбирал мелкие камешки и стекла, метая их в воду. Ви заметила этот способ сокрытия истинных эмоций еще давно: даже будучи бесплотной энграммой, он, помимо курения, мог бросать цифровые камни в воду. Скорее всего, Сильверхенд это делал еще с тех самых времен, о которых говорил. — Зная тебя, с трудом могу представить, что ты позволял кому-то над собой глумиться, — тихо прокомментировала Ви, пытаясь разрядить тишину шуткой. Неудачной, конечно же. — Это сейчас, когда меня уже закалила жизнь. Тогда я был ребенком. Слабым и больным. — Мда уж… Теперь я понимаю почему я не видела эти воспоминания. — Да. Это то, что я старательно хотел забыть. Самый хуевый период моей жизни. Даже на войне или за Черным Заслоном было гораздо лучше, — рокер отхлебнул пиво и закурил, — Так продолжалось до моих 12 лет. Я ненавидел себя и свою жизнь. Мечтал свалить хоть куда-нибудь подальше из Форкса. И тогда в нашу школу наведались люди в военной форме. Надо сказать, я был в восторге, когда смотрел на фотки военной техники в учебниках истории и мечтал хоть раз залезть в какой-нибудь танк. Поэтому на предложение пойти в военную школу я согласился без раздумий. Я поговорил с одним майором. Он спрашивал меня, почему я хочу в армию, как я живу и все такое. Я вывалил ему правду как есть. И об отце-алкаше, и о буллинге, и об условиях жизни, и о том, как проходило мое детство… Короче, вообще все и на одном дыхании. Впервые в жизни я тогда открылся другому человеку. Он искренне проникся моей историей тогда и сказал, что был бы рад вырвать меня из этого дерьма, но… требовалось согласие родителей. Тут-то я и обломался, но все же взял бумажку и после школы отправился домой. Пришел с бланком для опекунов и обнаружил отца в луже собственной мочи и блевотины. Он умер. Я не был расстроен. Скорее знал, что это наступит рано или поздно и был уверен, что выглядеть это будет именно так, как оказалось в итоге. Когда я это увидел, то сразу побежал к шерифу. Тот лишь вызвал местных медиков, которые констатировали смерть. Позже выяснилось, что у бати была запущенная язва, уничтоженная печень, посаженное сердце и раковая опухоль в третьей стадии, о которой даже он сам не знал, потому что списывал плохое самочувствие на похмелье, а после шел «лечиться» дешевым пойлом. Началась бумажная волокита по определению меня как сироту. В тот момент военные уже должны были уезжать с новобранцами в Вашингтон и я не мог попасть в армию, хотя сиротам туда податься гораздо проще и легче — достаточно лишь согласия директора интерната, которому вообще похуй на то, что он отправляет детей на верную смерть. За это корпорации отваливали кучу бабла на ремонт детдома, большую часть которого, разумеется, директора подобных заведений забирали себе в карман. Меня просто-напросто не успели определить в интернат. Когда я узнал, что набор в армию заканчивается, то пошел к аэродрому хотя бы издалека посмотреть, как военные ави поднимаются в небо. Там меня поймали какие-то солдаты и за шкирку повели к начальству, приняв меня за дезертира. Начальством оказался тот самый майор. Узнав меня, он приказал всем удалиться из помещения, после чего у нас состоялся диалог: «— Роберт? Как ты тут оказался?» — Подожди… Почему Роберт? — перебила рассказ рокера Ви. — Это мое настоящее имя. Роберт Бёрн. — Да ладно… Ты мне про это не говорил. — Дай я закончу свой рассказ и тогда узнаешь, как я стал Джонни Сильверхендом, — вздохнул рокер и, поймав взгляд Ви, продолжил, — Так вот, к диалогу: «— Я хотел посмотреть на ави. — Ты же хотел попасть в наши ряды. Что случилось? Отец не подписал бланк? — Отец умер… В тот же день. А меня еще не приняли в интернат. — То есть других родственников у тебя не нашлось? — Да.», — После этого он отдал приказ отсрочить вылет и повез меня в здание местной администрации, чтобы оформить отцовство. Не смотри на меня так. Я сам охуел от неожиданности, думал, что такое бывает только в тупом кино с предсказуемыми хэппи эндами. Но это факт. Особой бюрократии не было, поэтому через пару часов я уже сидел в ави с остальными новобранцами. Нас отправили в военный городок рядом с Вашингтоном, где у меня началась военная подготовка. Нас обучали стрельбе, военной тактике, стратегии, а также дисциплине. Плюс физическая подготовка. Тот майор, Джон, оказался начальником военного городка. Он был до мозга костей воякой, но иногда заменял мне отца. Я не понимал, чем заслужил такое внимание, пока однажды Джон не рассказал, что мое детство очень похоже на его прошлое. Он просто хотел помочь мне выбраться из того дерьма и у него получилось. Я уважал этого человека и полюбил вскоре как родного отца. Это был первый дорогой мне человек, Ви. При всех я был обычным курсантом, а он обычным начальником. Наедине мы были как отец и сын. Так я служил до 15 лет, а после началась Вторая Центральноамериканская война. Это был 2003 год. Нас, малолетних солдат, отправили тогда на фронт в Мексику во главе с майором. Это были ужасные месяцы. Много тогда людей погибло. Всех дезертиров расстреливали на месте. Я тогда получил еще ранение в живот, вот сюда, — Джонни приподнял майку, показав шрам слева, под ребрами, — пуля прошла по касательной, но ранение было серьезное. Меня буквально наживую зашивали в полевых условиях. Помнишь, я говорил тебе, что жетоны, которые ты забрала себе, принадлежали человеку, спасшему мне жизнь? — Да, помню, — глухо ответила наемница. — Этим человеком был тот майор. Джон. Потому после его смерти я взял себе второе имя и фамилию в его честь. Мое полное имя было Роберт Джон Линдер. Я считал его отцом. В тот же день во время боя я лишился руки, вместо которой теперь ношу имплант из серебра. За годы службы у меня появились друзья. И я их всех потерял, Ви. Всех до одного. Всех, кто был мне дорог. Именно поэтому я принял решение дезертировать. Я потерял их из-за того, что корпорации не могли, блядь, нормально поделить территорию. Они затуманивали разум малолетним, вовлекали их в армию, ни разу не беспокоясь об их возможной гибели. Вообще, дух патриотизма в то время еще с ранних лет навязывали детям еще в детских садах. Всем навязывали, что дезертиры — предатели, не имеющие право на прощение. Людей настолько зомбировали этим дерьмом, что никто не рисковал сказать и слова против корпораций. Я решил открыть людям глаза на правду, Ви. После месяца депрессии в мотеле, куда я тебя привел тогда, я решил купить гитару и начать пробовать зарабатывать музыкой. Я играл в обоссаном метро около года, пока меня не заметил один паренек с гитарой за спиной и не сел музицировать рядом со мной. Это был Керри Евродин. Потом уже позднее мы собрали группу и начали играть по всяким сомнительным барам, что ты и так знаешь. Мы смогли своими песнями донести людям то, что война — это зло, а корпораты — кукловоды. Таким образом появились наемники вроде Бестии и Сантьяго, которые всей душой ненавидели корпорации и без колебаний соглашались устраивать налеты на пиджаков. Из-за того, что мое имя мельтешило на всех таблоидах с розыском, я сменил его на Джонни Сильверхенда. Так было безопаснее, ведь дезертиров по-прежнему отстреливали, как собак, а любой сканер, показавший имя разыскиваемого автоматически отправлял геоданные копам. Я сменил имя, собрал группу, потерял Альт… Ну, а дальше ты и и сама все знаешь.       Когда рокер закончил повествование, он громко вздохнул и залпом выпил пиво из бутылки. Было видно, что ему с трудом дается говорить о прошлом спокойно. Ви молча пододвинулась к нему ближе и осторожно положила голову на плечо Сильверхенда. Он лишь нежно обнял ее в ответ. Так они просидели несколько минут в молчании, смотря куда-то вдаль. Тишину прервал рокер, который повернул голову в сторону лица наемницы и, серьезно глядя в глаза, сказал: — Ты единственный человек после Джона, который знает о моем детстве и юности. Ты для меня важна, Ви. Я хочу, чтобы ты знала, что даже если весь мир подорвется к херам, я сделаю все, чтобы ты не пострадала. Я просто не смогу тебя потерять.       Джонни прижал ее к себе и поцеловал в макушку. В эту ночь он пустил Ви на самую глубину своей души. Для него это было куда более важно, чем разбрасываться словами о любви… Даже при условии, что попросту не умел говорить «Я тебя люблю». Она знала это. Ей не нужно было никаких красивых слов, чтобы знать о его чувствах. Это считывалось во взгляде, прикосновениях, поступках. Только для нее он открывался с другой стороны, оголяя самые уязвимые места. Теперь она понимала, насколько для него было важным решение подарить старые жетоны именно ей. Она молча обняла его в ответ. Время близилось к рассвету, но они никуда не спешили. — Джонни? — вдруг обратилась Ви. — Да? — А вот если бы была возможность откатить время назад… Что бы ты изменил в своей жизни?       Сильверхенд задумался. — Знаешь… Раньше я бы с уверенностью сказал, что не пошел бы в армию, пусть она меня и спасла от той жизни, которая была до службы. — Но? — Если бы я не пошел в армию, не возненавидел корпорации и не пошел бы подрывать «Арасаку», то не стал бы конструктом и не попал бы в твою башку. Теперь я чувствую, что должен поблагодарить Ёринобу за то, что он спиздил биочип у своего ебанутого бати, — рокер усмехнулся. — Да ну тебя, — Ви толкнула его в бок. — Я серьезно. Ты… — он прервался. Ему явно тяжело давались эти слова, — Ты — лучшее, что со мной случалось за всю жизнь, Ви. С кучей «но» и хуевыми последствиями, но все же я бесконечно рад, что все произошло именно так, как произошло… Если бы надо было, я снова пошел бы взрывать «Арасаку», чтобы оказаться в твоей башке. Серьезно, — протараторил, как штурмовая винтовка, Сильверхенд, а после небольшой паузы робко, словно по-детски, спросил, — А… ты? — Что? — спросила наемница. — Что бы ты изменила в своей жизни? — Раньше я бы сказала просто и лаконично: не покинула бы клан Баккеров, — спустя минуту размышлений, начала говорить Ви, — Сейчас… Ну, я бы пошла в Компеки-Плаза одна, обманув Джеки, тем самым сохранив ему жизнь. И вставила бы ебаный биочип в свою голову, — она улыбнулась и посмотрела в глаза Джонни. Девушка надеялась, что вопросов о клане не будет, но надежды рухнули спустя мгновение. — Кстати, Ви… А почему ты ушла из клана? — Ну… У меня не настолько богатая биография, как у тебя, до переезда в Найт-Сити. Да и я не совсем ушла… — уклончиво говорила Ви, надеясь съехать с темы. — В каком смысле? — Короче… — тяже вздохнув от неизбежности, начала отвечать девушка, — Я тоже сирота. Моих родителей убили «стилеты», когда мне было всего 5 лет. Под опеку меня взял друг моего отца. Его звали Клим. Мы жили в одном трейлере. Он баловал меня игрушками и всякими штуками, которые могли порадовать дитя-кочевника. Казалось бы, на что мне можно жаловаться… — Но? — Спустя несколько лет, Клим… — наемнице с трудом давалось говорить о прошлом, — короче, он меня изнасиловал. Я тогда этого не понимала. Он говорил, что это обязательный обряд посвящения и очень секретный. Что, мол, если я хоть кому-то расскажу об этом, его убьют… — Охуеть, вот ублюдок. Сначала сделал так, чтобы ты к нему привязалась, а потом… Пиздец, — Сильверхенд закурил. — Да, ты прав. Он заменил мне родителей и я его полюбила. А он трахал меня еще не один год. До тех пор, пока я случайно не узнала, что никаких обрядов не существует. — Подожди… А ты разве не знала, что такое секс? — Знала. Но Клим настолько запудрил мне мозги, что я реально верила, что это обязательный процесс. Когда я узнала, что он мне все эти годы врал, я не могла спокойно существовать с ним в одном клане. Будь это левый человек, я бы придушила его голыми руками… Или рассказала обо всем клану… Но мне было жаль его. Если отбросить интимные действия, то он реально берег меня как хрустальную и заботился обо мне. Он очень многое для меня сделал. Это и тормозило меня. До определенного момента… — Когда он снова полез тебя трахать? — Да. Я выстрелила в него с его же револьвера. И… Убила. Разумеется, клан услышал выстрел и люди прибежали на звук. Меня изгнали. — Почему? Ты им не рассказала ничего? — Рассказала. Но Клим был братом предводителя клана, Яна. Ян замял эту историю, потому что ему грозило изгнание с позором, выставив меня неблагодарной сукой, убившей своего опекуна. Мне поверил только Виллем, мой друг. Но ему опасно было поддерживать со мной связь, поэтому последний раз, когда я с ним говорила, был 8 лет назад. На том самом заказе с игуаной, — Ви с грустью вспомнила знакомство с Джеки — до сих пор до конца не верилось, что его больше нет, — Знаешь, Джонни, я часто думаю о том, что было бы, если бы я стояла за правду и доказала, что убийство было самообороной… Именно это я имела ввиду, когда говорила, что «не покинула бы клан Баккеров». Но тогда я была потеряна. Меня распирало от гнева, отчаяния, предательства и… скорби. Поэтому я сама поторопилась уйти. Пара лет скитаний по Пустошам в одиночку закалили меня, ну а после ты все знаешь. — Мда… Я не удивлен, что ты его убила. И понимаю, какие чувства при этом испытала. Пиздец.       В голосе девушки давно чувствовался предательский ком в горле, который она сдерживала, но все же слезы потекли из глаз сами. — Тише… — обхватывая ее плечо рукой, произнес мужчина, — Все позади. — Ага, а что впереди, Джонни? Явно будет еще пиздец… — Я буду рядом. Обещаю.       Он обнял ее. Так рокер и наёмница просидели до утра. Две израненные души, которые даже после стольких лет страданий смогли сохранить в себе любовь. Неизвестность пугала их, но Джонни прав. Они есть друг у друга. И вместе они способны на все.