Invisible Battles Still Leave Scars

Лукас с самого обеда тихо работает с регистрациями жидких образцов. Он в наушниках и никого не ожидает, ведь Генри обычно оставляет его одного и занимается бумажной работой в своём офисе. Голова парня качается в такт музыке, в то время как звук проходит сквозь него, смывая скопленную за день тревожность. Он и не слышит доктора Вашингтона, пока старший судмедэксперт не вынимает из его ушей наушники. — Мистер Уолл. Я задал вам вопрос. Работа — это не место для прослушивания музыки, — Лукас роняет ручку, торопясь спустить рукава, при этом глядя вниз, чтобы не злить мужчину ещё больше. — Эм. Д-да, сэр. Ч-что? Доктор Вашингтон становится ближе и вторгается в личное пространство Лукаса, хватая его бледную руку и поднося ее к флуоресцентной лампе. Бледные белые шрамы проходили по всей внутренней стороне его предплечья, а некоторые скорее были похожи на надрезы. Вашингтон выглядит одновременно раздраженным и злым, когда отшвыривает руку Лукаса от себя. — Что с тобой не так? Насколько больным и сломленным нужно быть, чтобы резать себя?! Смущение и старые чувства самобичевания вгоняют Лукаса в краску, пока он спускает рукава. И прежде, чем парень может что-либо сказать, узнаваемый звук шагов Генри отбивается эхом в тихом морге. Генри приносит с собой запах весенней свежести. Аромат только что сваренного кофе врезается в нос, облетает пространство помещения и обвивает Лукаса так, как один из шарфов Моргана. — А вот и мы, Лукас. Свежий кофе… — Генри известен своим умением читать людей. Он может прочесть Лукаса так же легко, как и книжку. Он должен, учитывая сколько времени днём и порою ночью они провели вместе. Доктора Вашингтона тоже легко прочесть. Он делает свою работу, но с меньшей озабоченностью о жертвах в морге и с желанием как можно быстрее закончить дела. Генри слегка хмурится, расправляя плечи и продвигаясь вперёд, чтобы отгородить своего возлюбленного, чей язык тела наполнен стеснением и стыдом, от Вашингтона. Кофе аккуратно поставлен на стол рядом с Лукасом, а сам он стоит между ними. — Доктор Вашингтон. Я не знал, что вы все ещё здесь. — Доктор Морган. Вы знаете, куда сегодня делись образцы с тел? — О, да. Курьер уже однажды заходил. Полагаю, он говорил что-то о покрытии расходов? Поэтому вполне понятно, что у нас с ним возникли проблемы. Что, конечно же, объясняет причину, по которой все вчерашние образцы, а также образцы сегодняшнего утра были отправлены вместе. Уверяю вас, что все они были зарегистрированы должным образом. Лукас как раз заканчивает послеобеденную запись. — Послушайте, Морган. Ваш ассистент слушает музыку на рабочем месте. А ещё есть признаки того, что он психически невменяем… Глаза Генри вспыхивают. — Доктор Вашингтон — и сейчас я называю вас доктором специально — вы должны знать, что психические заболевания — это не невменяемость. Лукас абсолютно в здравом уме. Болезнь может быть вылечена, непосредственно или симптоматически. Не трогайте, пожалуйста, моего ассистента. И сейчас это профессиональная этика. Генри всегда выглядит собрано и производит впечатление того, кто не желает причинять боль. Однако Генри вполне компетентен в своём умении нанести серьезный вред, несмотря на клятву Гиппократа. Доктор Вашингтон и доктор Морган смотрят друг на друга на протяжении секунд десяти, а затем Вашингтон отступает назад и покидает морг. Генри же продолжает стоять между ним и Лукасом пока первый не скрывается из виду. Морган медленно выдыхает, позволяя злости выйти вместе с воздухом. Он поворачивается к Лукасу, его сердце разрывается. — Ох, Лукас… — Генри нежно пробегается пальцами вдоль руки Уолла. Он снимает свой шарф и ласково оборачивается им шею Лукаса, прежде чем заключить его в свои объятья. Лукас льнет к нему, скрывая лицо в пальто Генри, пока тот запускает пальцы в мягкие, каштановые волосы парня. — Он сказал, что я сломлен, — голос Лукаса приглушённый. — Ты не сломлен. Ты все ещё жив, и ты здесь, со мной. Ты не сломлен. Просто слегка накренён, — другой рукой Генри поглаживает спину Лукаса и целует его макушку. Он делает глубокий вдох, впитывая аромат собственного шампуня на волосах Уолла. — Мои шрамы… Генри крепко обнимает Лукаса. Лукас в его руках тёплый и живой. — Твои шрамы — это ранения. Ранения, которые ты пережил. Так же, как и любой солдат, который прошел через войну. Так же, как и моё ранение в грудь. Твое сражение против зла внутри, а не снаружи. И это не делает вещи менее значимыми, или тебя менее сильным. Лукас всхлипывает в пальто Генри, но тот приподнимает лицо Лукаса за подбородок и нежно целует его, а затем берет руку с длинными тонкими пальцами в свою. Генри задирает рукав футболки Лукаса и начинает по очереди целовать каждый шрам. — Ты пережил этот. И этот бой вот тут. И эту стычку, — шепчет Генри в каждый шрам. Генри поднимает голову и сокращает расстояние, чтобы поцеловать Лукаса в губы. — Есть и другие, борющиеся с тем же врагом. Ты не один. Есть и другие, кто падал, не способные подняться. Но ты не один. Я здесь, Эйб здесь. Джо и Хэнсон здесь. Я никогда не оставлю тебя, пока ты жив. Ты такой храбрый, Лукас. Ты пережил столько боёв, ты не обязан вновь идти на сражение один. Не важно, насколько беспомощно ты себя чувствуешь, мы здесь. Я люблю тебя. Таким, какой ты есть. У тебя больше шрамов, чем у меня, потому что, когда я умираю, они исчезают. Я сражался в двух войнах. Я был подстрелен, зарезан, рассечен… И я бы прошел через все это вновь, если бы это избавило тебя от твоего противника. Я не могу защитить тебя. Но я всегда буду здесь. Чтобы залечить твои раны, насколько я смогу и удерживать тебя во время кошмаров. Голос Лукаса мягок: — Клянешься? — Всем, что у меня есть. До конца своей жизни. Генри опускается на колени и обнимает Лукаса так же крепко, как его обнимает Лукас. Кофе медленно остывает, но все, о чем они думают — это друг о друге.