Мазохистка.

Его голова была пуста. Мыслями он витал в облаках, мечтая о времени, которое проведёт с её телом. Он обнимал её. Вдыхал чуть резковатый запах шоколадных духов, сжимал руку на её талии сильнее. Ему не нужна она, её заливистый смех и длинные речи. Ему нужна нежная, гладкая кожа, тёплые женские ручки и сладкие, резковатые, как и её духи, стоны. В это же время её губы улыбались, а сердце плакало, разрываясь от боли. В это же время она смотрела на него, понимая, в чём он заинтересован, но стоило поймать его улыбку, как все сомнения в нём стирались из памяти. Однако, ощущая тяжесть его рук, она вновь погружалась в свой омут. Омут обречённого знания, прикрытого фальшивой радостью от происходящего. Её беда в том, что она до глупости умна. Всё знать и ничего не делать, от боли в сердце горько плакать и продолжать любить. Его беды в помине нет. Он чист и пуст, его намеренья ясны, как летний день. Но в каждом его жесте, в каждом слове она упорно ищет оправдание… не ему. Себе, своей влюблённости, тому, почему она, страдая, не прекратит свою беду. — Иди ко мне, — его жаркий, по-особенному интимный шёпот коснулся её кожи точно также, как он касался кожи других. А она покорно, с горечью тяжёлых мыслей повиновалась своей дурости. Доверилась. Открылась душой и телом, осознавая, что сгорит. Руками вплетаясь в его волосы, перебирая их и оттягивая, она ласковыми поцелуями покрывала его лицо. Его руки грубо сжимали ягодицы. Не было в его движениях ни нежности, ни мягкости. Ему ни к чему лишние прелюдии. — Я люблю тебя, — в очередной раз произнесла она, прижимаясь к нему всем тело. «Последний раз», — пронеслось у неё в голове, — «Больше я никогда не пересекусь с ним и взглядом». Поцеловала, не дав усмехнуться. Ей надоели насмешки над её чувствами, надоела игра с её телом. Она знала, что его интересует лишь оболочка, что о чувствах не может быть и речи, но огонёк надежды не желал угасать. Она любила. Видела безразличие, чувствовала его отношение к себе, слышала разговоры о них, о себе, и продолжала любить, улыбкой скрывая потресканную душу. Он нагло, с особой жёсткостью срывал с неё одежду. Упивался её ласковым, затуманенным взглядом и был уверен, что она, его верная влюблённая дурочка с ним навсегда. Наслаждался ею. Тем, как она тянется к нему, выполняет любой каприз, изящно извивается. Она принадлежала ему всецело. — Умница, — рычал он, сжимая её бёдра, — не останавливайся. Она и не собиралась. Она знала его, выучила, впитала в себя. Научившись любить и принимать его таким, какой он есть, она начала учиться забывать. Выходило плохо. Не выходило. На следующий же день она не смогла отвести взгляд. Она вновь поддалась, улыбнувшись ему. Она вновь провела ножом по кровоточащему сердцу. Мазохистка.