Линия

— Еще одна линия, — шептала она, выводя последние штрихи на холсте.       Девушка опустила кисть на дубовый стол, придирчиво осматривая портрет. Правильные черты лица, чертовски выразительные глаза, смоляные волосы, едва заметная щетина — все это Лили аккуратно вырисовывала ночами, не смыкая глаз, все это писала, сцепляя зубы крепче и подавляя в себе желание порвать этот портрет на мелкие кусочки, а после сжечь в камине и долго смотреть на тлеющий пепел.       Но она не смогла. Никогда не могла. Она слабая — он ей так говорил. Он кричал о ее слабости, когда она ночами тягала железо. Он валил ее на лопатки снова и снова, когда она на секунду засматривалась на него. Он был тем, кто разрушал ее. Он был убийцей, а Лили податливо подсовывала ему оружие в руки.       Лили нельзя было назвать глупой. Никогда. Она не питала иллюзий, ни одной, никогда. Ее влюбленность была обречена на провал еще с того момента, когда в голове Лили только мелькнула мысль о ней. С того момента, как ее глаза расширились в неверии, а сердце забилось громче.       Лили обречена. Лили безнадежна. Лили слаба. Он сам так сказал.       Девушка складывает кисти в пенал, не задумываясь о том, что через пару-тройку дней их можно будет выкинуть. Она открывает окно, впуская в комнату спасительный холодный воздух. Лили всегда считала, что в прохладе боль кажется не такой сильной, как в тепле. Лили казалось, что холод забирал чувства. Лили много чего казалось — это была одна из ее самых больших проблем.       Прийти в Алфею, в школу, где обучаются феи и специалисты, и влюбиться в одного из директоров — вот она, та самая большая проблема, которая буквально кричала о том, что с Лили что-то не так.       Серые глаза Сола Сильвы смотрели на нее с осуждением. Как и в жизни. Как и всегда.       Лили до чертиков надоело затягивать длинные рыжие волосы в узелок на голове, надевать невзрачную одежду и никогда не смотреть в глаза. Ведь если она сделает обратное, каждый увидит синяки под глазами, бледное лицо и красные от слез глаза. Каждый увидит ее слабость, а она к этому не была готова. Она ни к чему не была готова.       Лили не хочет внимания, не хочет быть замеченной и, упаси ее все Семеро, она не хочет жалости. Она не хочет стать очередной влюбленной в Сола Сильву студенткой в глазах общественности. Девушке достаточно увидеть такую в зеркале перед выходом, чтобы понять — так нельзя. Ей нельзя было позволять этого себе, нельзя было смотреть на его мышцы, на широкую спину и улыбку, адресованную кому угодно, но не ей.       Лили устала. У нее нет сил на проекты, зачеты и новые упражнения. Она засыпает на лекциях, не успевает есть и ей, кажется, уже плевать, что подумает директор. Потому что единственное желание в ее душе это крикнуть вслед уходящему мужчине: «Посмотрите, что вы сделали! Вы счастливы теперь, когда разрушили меня до основания и заставили пройти сквозь все круги Ада?!».       Лили устала от притворства. Устала повторять раз за разом себе под нос: «Полный порядок». Потому что даже мать по телефону говорит, что с ней что-то не так.       А с Лили все не так. Определенно. Она не влюбляется в ровесников, не ходит на вечеринки и по ночам сидит на черепичной крыше школы, смотря на красивое черное небо, изредка разбавляемое яркими звездами. На крыше холодно. На крыше чувствуется правильность произошедших событий. И на крыше Сол Сильва ее никогда не достает. Она слышит, как там, внизу, он гоняет провинившихся специалистов, видит, как он смотрит на то же небо, что и она, и от этого легче. В такие моменты она думает, что, может, они не настолько далеки, что, может, у нее есть шанс.       Лили не глупая. Никогда не была. Но ночью, на крыше, она позволяет строить себе свой собственный замок, сотканный из иллюзий о вечной любви и взаимности. Она мечтает, как будет просыпаться по утрам в его объятиях, как будет целовать его скулы и губы, как будет прижиматься к нему ближе и понимать, что все это не какой-то прекрасный сон — лишь реальность, ее правда.       В дневное время иллюзий нет. В дневное время Сол Сильва на небо не смотрит. В дневное время они по разные стороны. Студентка и директор. Они не вместе и быть никогда не смогут. Любовь — это не то, чем увлекается Сол Сильва. Любовь — это не то, от чего Лили может избавиться.       Потому что иначе нельзя. Нельзя и все. Лили не глупая, Лили устала, Лили иссохла.       Сол Сильва — ее личный всадник Апокалипсиса, ее личный сорт марихуаны. Ей нужно больше и плевать, что после будет трижды хуже, чем есть.       У девушки сил не много осталось. Только смотреть, слышать крики Сола и не понимать ни слова. Он ругает ее за успеваемость, за прогулы и проигрыши. Лили плевать. На подкорке головного мозга в последние недели бьется только одна единственная мысль, и только она дарует успокоение.       У Лили теперь трясутся руки, а Сильва лишь непонимающе смотрит вслед ее сгорбленной фигуре. Лили теперь потеряна окончательно, смотрит на всех с полным безразличием и слабо улыбается, получая очередной выговор. Лили плевать на заботливые вопросы учителей и их вопрошания о том, что же случилось с лучшей ученицей. Ответ лишь один — большая, безответная любовь.       Лили часами сидит в кабинете Даулинг, совсем не слушая ее распинания. Ей плевать на то, что эта женщина ей скажет. Ничего толкового — Лили уверена. Мелькают слова про краткосрочный отпуск, психологическую поддержку и помощь. Ничего толкового — Лили знает.       Глупая влюбленность поглотила ее целиком и полностью, будто смола.       Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Ни сбежать.       Лили запирается в комнате, сидит там, обняв руками колени, и ждет чего-то… Чего она может ждать в этой ситуации? Сола Сильву с большим букетом полевых цветов и серенадами? Его сожалений? Его любви?       Нет, точно не этого.       Лили ждет конца года. Она дает себе месяц на то, чтобы попытаться вернуть все на круги своя. Девушка начинает исправно посещать занятия, усердно тренироваться и смеяться громче всех. Но она чувствует внутри, все это — фальшь, прикрепленная сверху актерским талантом. Но Лили дала себе месяц. Она пытается.       Девушка звонит родителям часто, рассказывает о пустяках и весело смеется в трубку над очередным неумелым анекдотом. Она притворяется, что не слышит встревоженных ноток в голосах родителей, что не слышит облегченных вздохов. Притворство — вот ее стезя, та, в которой она лучшая.       Лили вновь начинает общаться с друзьями. Умело переводит темы и широко улыбается, смотря на их мирные задирания. Они лишь рады и обнимаются крепче при встрече.       Лили отрабатывает удары на груше, бегает с десяток кругов вокруг школы и все так же не смотрит в глаза директора. Знает, что увидит. Портрет в комнате служит хорошим и успешным напоминанием. Лили начинает выигрывать спаринги, умело орудует мечом и в первый раз идет на вечеринку. Пробует алкоголь и тут же сильно кашляет под смех друзей. Она прыгает в такт музыке, отдавая себя полностью. Она надевает легкие платья, развивающиеся на ветру и распускает потускневшие от стресса волосы.       Она живет каждым днем, ведь знает, это последний шанс. Не поймает его сейчас, значит, больше никогда. Знает все это и соглашается с внутренним «я».       Фара Даулинг широко улыбается, глядя на ее игры с друзьями на природе из окна. Улыбается, ведь искренне верит в то, что ее проповеди помогли. Лили думает, что если от этого ей спится легче, то она не против.       Лили выбивает себе пару выходных и отправляется в свой родной город. Там родители с широкими улыбками и все еще неумелыми анекдотами. Но Лили все равно. У ее мамы все еще безумно вкусный черничный пирог, а отец с задором зовет подраться на деревянных мечах. Лили чувствует себя спокойно, обнимая родителей в последний раз, и крепко целуя их в щеку. Ей кажется, что так и никак иначе — верно.       Лили успешно сдает переходные экзамены и идет на вечеринку праздновать конец года. На душе ничего, кроме облегчения нет. Она дала себе месяц и справилась с ним. Она была сильной, умной и небывало целенаправленной. Целью было прожить и она это сделала на пять с плюсом.       Кто-то зовет Лили уединиться где-нибудь, но девушка лишь весело качает головой и, кидая последний взгляд на друзей, уходит из крыла, где проводится вечеринка.       Она идет по длинному коридору, поздно замечая, что в другом конце у стены стоит директор. — Лили, — зовет он, а она послушно оборачивается, не поднимая на мужчину глаз. — О Семеро, да посмотри ты на меня!       Лили вздрагивает, но поднимает зеленые глаза на директора, тот спокоен и в хорошем расположении духа. — Почему ты не на вечеринке? — Сильва кидает взгляд на наручные часы. — Я начну всех разгонять только через два часа, у тебя еще есть время.       Он подмигивает ей и уходит, слегка задевая плечом. Лили не смотрит в след. Ей кажется, что это неверно. Точно не сегодня.       У нее больше нет времени. Директор ошибся.       Девушка поднимается к себе в комнату, оставляя дверь открытой, и набирает воду в ванную.       Лили кажется, что все это — чересчур банально, но она все равно достает лист бумаги пишет три слова, адресуя их лишь одному человеку, прикрепляет к портрету и оставляет в спальне. Она не звонит родителям, знает, ее голос дрогнет, и тогда они поймут слишком многое, будут винить себя за то, что не остановили, а Лили такого им не желает.       Девушка ложится в ванную в одежде и берет в руки холодное лезвие. «Орудие», которое навсегда лишит ее мучений и подарит долгожданное спокойствие.       Лили проводит линию по бледным рукам, вдавливая лезвие глубже. По телу, как после хорошего секса, проходит сладкая истома.       Порез за порезом, пока вода не стала окончательно кровавой, пока руки не забило мелкой дрожью, пока грудь не стала прерывисто подниматься, пока глаза не стали наливаться свинцом.       Он говорил ей, что она слабая. Она доказала это. — Еще одна линия, — все так же шептала она, в последний раз проводя лезвием по руке.