Love that is hotter than a flame

Sonya Belousova, Giona Ostinelli — You'll Have to Fight It Until Dawn

Кругом темно, искорки отскакивают от костра, разлетаясь в разные стороны, пока языки пламени стремятся ввысь к синему полотну, что затянуло густое облако тёмного дыма. Он проникает в лёгкие людей, бегущих из поселения, затянутого горячей стихией. Доски трещат с каждой стороны, куда не повернись, но окружение связывает одно — паника, посеянная тихой ночью страшным пожаром. Кругом царит хаос и разруха, здания падают, крошатся на части, осыпаясь на землю одно за другим. Омега носится возле дома, который уходит под волну нескончаемого пламени, высматривает, доски оттаскивает, какие может, какие позволяет физическая сила. Парень в очередной раз заглядывает и кричит: — Филиция! Филиция! Филиция показывается из-за поворота одной комнатушки в доме, бегло оглядывается, хочет выбраться из начинающего разрушаться дома. — Скорее! Девочка реагирует сразу же, бежит навстречу со всех ног по коридору, где за дверью её с объятиями встречает брат, подзывающе. По щекам девочки бегут блестящие слёзы, пока она несётся на выход, омега улыбается ей, у него тоже глаза на мокром месте, но он обещал быть сильным братом и защищать. Не смог… Перед выходом с грохотом обвалилась сгоревшая крыша, закрывая проход. — Нет! Нет! Нет! — Сондже! — девочка кричит изнутри, начиная рыдать. — Филиция! — парень пытается хоть что-то найти, чем можно убрать горящие доски. Хватает небольшое корыто с водой и плещет на огонь, что погас лишь наполовину. — Сондже, мне страшно… — девочка шепчет, обхватывает себя за плечи руками и смотрит, как окружающее её пространство рушится. — Сондже… — одно из креплений не выдерживает, трещит, щепками опадая на пол. На блестящих глазах отпечатывается улыбчивое лицо брата, который ждал её, руки раскрыв, она слышит его крики о том, что он вытащит её. Доска рушится… вместе с ней дом равняется с землёй, забирая невинную детскую жизнь. — Помогите, прошу вас! — слёзно умоляет пожилой мужчина. — У меня там вся семья осталась, пожалуйста! — он сложил ладони в умоляющем жесте, но никто не обращает внимания, отталкивает, расчищая себе путь к выходу, сбив старика с ног. — Бегите, скорее! — Осторожней! — Откройте ворота! Поселение до этого самого момента окружали массивные высокие стены, которые служили защитой, оберегая, вселяя надежду на мирную жизнь, которой не коснутся страшные кровопролитные войны. Сейчас ворота замещают любое военное войско, не позволяя выжившим сбежать. Двери, доходящие высотой почти до церкви, закрыты, а часовых не видно нигде, никто не знает, куда те подевались. А пламя всё ближе скребётся, трещит досками, подбирается к спине, своим жаром опаляет. — Почему они не открывают? — спрашивает мужчина, перемазанный в саже, пыли, в порванной одежде, почти полностью запачканной в грязи. За ним прячется девочка, такая же чумазая, с застывшими в разводах дорожками слёз на перепачканных щеках, и крепко держится за штанину взрослого альфы. — Как это вообще случилось? Не понимает никто. Огонь пришёл словно из ниоткуда, забрав меньше половины населения Вимсэта в свои смертельные объятия. — Огонь… он повсюду… — Откройте чёртовы ворота! — златовласая девушка сбито дышит, колотит руками тяжёлые двери, только они не поддаются, не сдвигаясь с места. — Помогите! Помогите! Мой сын, он не успел выбраться! Умоляю, спасите его. Но никто не пойдет его спасать, здесь каждому важна лишь своя жизнь и чужда другая, каждый хочет защитить лишь себя, не заботясь о других. А пламя наступает. Все спешат к воротам — единственному выходу из поселения, надеясь сбежать, выбраться и забыть эту ночь, как страшный сон, пришедший в пьяном бреду. Однако кошмар, увы, реален, и сейчас очень опасен. — Изверги! Бесчувственные ироды! Как можно оставить там ребёнка сгорать заживо?! — женщина бьётся в истерике, трясёт каждого, кто попадётся под руку, насылает самые страшные проклятия, но нет никому дела до чужого горя. — О боже… — один омега оборачивается, снова смотрит на родные дома — те охватили языки рыжего пламени. Огонь настиг их. Люди начинают отчаянно стучать по дереву, желают выбить проклятые доски, наваливаются все разом, только нет толку от этого, словно кто-то с другой стороны мешает им это сделать. — Папочка… — Всё будет хорошо, милая, — перед девочкой садится альфа и прижимает к себе хрупкое создание в тонком платьице, поглаживает по растрёпанной тёмной макушке, — всё будет хорошо, — как в бреду повторяет он, дрожащей рукой проводя вновь по спутанным прядкам, всё прижимает к себе маленькое тельце. Очи цвета тёмного ореха воззрились на яркий свет от огня, пока на глазах падает ближняя церквушка, с грохотом и треском ровняясь с землей. Из одного из ближайших домов выходит парень, придерживая за талию женщину средних лет, закинув её руку себе на плечо. Как только они добираются до тропы, омега падает, выскальзывая из родных рук. — Бонсу… — тихо говорит женщина. — Тише, тише, матушка, мы справимся, мы выберемся, слышите меня? — парень берёт чуть сморщенную руку, сплошь покрытую ожогами, оглаживает большим пальцем тыльную сторону, к губам своим прижимая. — Я люблю тебя, мой мальчик… — рука в хватке ослабла, после обвисая обессиленным мёртвым грузом в горячих ладонях парня. — М-мама… Мама-а-а-а-а! Другой омега начинает рыдать только сильнее, понимая, осознавая, что обречён на смерть, как и все здесь. Пожилая женщина, сидя на земле, прижалась спиной к ограждению, читает молитву, бормоча себе под нос заученные слова, молит о спасении, просит Создателя не гневаться на рабов Его, смилостивиться, простить грехи своим непокорным, нечестивым детям. Но вместо Бога слова женщины услышали другие. На верхней стене ворот показался мужчина с двумя прислужниками, стоящими по каждую руку подле него. На главаре, как и на сторонниках, накинут чёрный капюшон, что скрывал суровый нрав и чин мужчины с чуть длинной бородой. Плащ на талии перетянут тугим жгутом, со свисающим оберегом на одном из концов. — Жители Вимсэта, — начитает он громко, устремив людские взоры на себя, — да постигнет вас кара Божья, ибо не склонили головы вы пред посланниками Его. Не подали в дар первую красавицу поселения вашего. — Откройте ворота, немедленно! — Не противьтесь воле Господа и примите своё наказание за то, что ослушались и пошли против воли Его. — Выпустите нас отсюда! — девушка истошно кричит, камень с земли хватает и запускает вверх, попадая точно в лицо альфе. Тот отступает на шаг назад. По лицу потекла тёмная струйка крови, оставляя свой след на коснувшихся рассечённой брови пальцах. — Убить всех, — отдает приказ и спускается, гортанно рыча и стирая алую жидкость с лица. На стенах выросли фигуры людей в плащах с луками, которые они устремили на людей. Наконечники стрел были подожжёнными, светились огоньками пламени на высоких стенах уже не защиты, не спасения — смерти. Вимсэтцев загнали словно добычу в угол голодные хищники, только лакомиться они будут не плотью, а страхом. Страхом поглощающим, обволакивающим, закравшимся в самую душу, испепеляя последние крупицы надежды, исчезнувшей в один миг. Девочка стоит за альфой, что прикрыл её, боязливо смотрит, как народ истребляют, а спины уже касается жар дыхания смерти. Мужчина перед ней вздрагивает и заваливается на бок, схватившись за стрелу, пронзившую его грудь, а девочка смотрит, как закатились некогда живые глаза, как ослабла рука на деревянном стержне и упала на пыль, пока тело охватывает искрой. По коже пробегают мурашки, когда девочка поднимает голову и встречается лицом к лицу со смертью в летящем на неё светлячком. Последнее, что она увидела — было пламя.