неотъемлемый

Дилан просыпается задыхаясь. Простыня под ним мокрая от пота. Он не может вспомнить, что именно ему снилось. Лишь нечёткие образы. Коул, ещё со своим настоящим цветом волос. Какая-то драка, почему-то с ножами, или мечами. Какая-то лестница. Луна, вкус медовухи, чувство безграничного счастья, а затем… Дилан сглатывает и начинает кашлять, во рту пересохло. Затем там, во сне что-то случилось, он, или кто-то кем казалось он был, чувствовал себя непобедимым, бесконечно сильным, огромным. Полноценным впервые за всё своё существование. Это чувство было мимолетно и сменилось огромным, давящим чувством потери. Это было так больно. Там во сне, это были не только чувства, эмоции, но и физическая боль. Кто-то кем Дилан был во сне, кричал, и его крик смешивался с другим, не менее знакомым криком. Дилан откашлялся и сидел на краю кровати стараясь перевести дух. Его комната почти не изменилась после отъезда. Хотя и меняться особо было не чему. Он не любил её. Не декорировал. Не вкладывался, стараясь сделать своим убежищем. Для Дилана, это было просто место, где он спал, делал уроки, бросал свои вещи, и тратил день за днём, ожидая, момента, когда наконец-то сможет уехать. Было странно, что мама не сделала из неё спортзал, кабинет или что-то ещё. А оставила всё как есть. Просто, пыльный памятник ничему. Он вернулся вчера до заката. Шатался по дому, готовил (кто-то забил свежими продуктами холодильник и шкафы). Они находились в одном доме, вдвоём до вечера, но так и не пересеклись. Гарольд уехал за их мамой, которая почему-то оставила свою машину дома. Дилан просто бродил. Пару раз останавливался перед дверью комнаты Коула, один раз даже собирался постучать, но каждый раз передумывал и отступал. Он слишком долго не был дома и забыл, что когда ты подходишь к двери этой комнаты, с той стороны отлично видно, что за дверью кто-то стоит. После нападок Гарольда сил ни на что не осталось. Коул вернулся в уже не свою комнату, и заперся там. Он слышал, как вернулся Дилан, но даже не стал выглядывать в окно. Позже кто-то уехал, но и на это ему было плевать. Он лежал на кровати, рассматривал как синие узоры извиваются на обоях, и всеми силами пытался подавить нарастающее чувство тревоги и паники. Коул казалось, что он уже забыл какого это ощущать Гарольда так близко. Какого это когда все тело напрягается, за шиворот течёт струйка пота, зубы сжимаются, сердце бьётся так, что ты слышишь его удары у себя в голове, и тишина. Все звуки становятся тише, зато каждый шаг, вздох, каждое слово сказанное Гарольдом кажется подобным удару грома. Он потратил столько часов на психотерапии, стараясь не говорить прямо, и всё же пытаясь объяснить. Какого это, когда тебе тринадцать, четырнадцать, шестнадцать, когда ты растешь, развиваешься, становишься старше, когда все твои ровесники делают всё, чтобы добиться лучшего будущего. А всё, что делаешь ты, это пытаешься выжить и скрыть от всего мира то, насколько ты на самом деле напуган. Тебя не волнует будущее, скорее всё, что тебя интересует это возможность сбежать. Хоть в никуда, лишь бы из этого дома подальше. Кто-то стоит за дверью. Дома тихо и пусто. Коул погружен полностью в свои мысли, но вот ещё одна деталь, которую он попытался скрыть от самого себя. Он всё ещё сканирует местность. Может не всегда и не везде. Может это вина дома, его мрачное, пыльное влияние. Может воспоминания, казалось бы похороненные под алкоголем, наркотиками, самовнушением. Кто-то стоит за дверью. Коул всё также продолжает лежать на кровати, не шевелясь и даже перестав дышать. Тень от стоящего ещё некоторые время видна, и затем человек уходит. Коул выдыхает. – Ящик? Ты купил целый ящик? – Коул насмешливо и недоуменно переводит взгляд с Дилана на огромный картонный короб, полный красных ягод. Дилан хмурится: – Не нравится – не ешь, выбрось там или ещё что. Ситуация напоминает Коулу детство. Тот же насупленный взгляд брата и какой-нибудь, нелогичный, идиотский поступок. Помнится, они оба будучи детьми, не отдавали себя полного отчёта и причинно следственной связи происходящего. Просто Дилан совершал какую-то глупость, а Коул в итоге решал их проблемы или наоборот. Уже позже, они оба став старше стали замечать за собой и друг другом все эти «непонятные штуки»: «я совершу глупость ради тебя», «я прикрою тебя», «я пожертвую чем-то ради тебя, и мне ничего не нужно взамен, кроме твоей улыбки». Они долгое время списывались это на братские отношения, на весь этот "близнецовый бред", который они отрицали при всех, но в который на самом деле верили. Но в определённый момент, стало сложно закрывать глаза на очевидные вещи, например на абсолютное притяжение, симпатию, влечение. Всё то, что приходит и интересует тебя, когда ты становишься старше, они испытывали к друг другу. Коул улыбается, и даже не помыв, берет ягоды из ящика и отправляет в рот, затем ещё и ещё одну. Дилан перестаёт хмурится, и его аж передергивает: – Ты, что творишь?! А помыть? Он выхватывает ящик, и несёт его на кухню, но Коул все равно успевает заметить, что брат улыбается. – Это ужас, если честно. Они в комнате Коула, точнее в бывшей комнате Коула. Дилан неверяще обводит взглядом обои с гжелью, нелепо огромную кровать, новые полы. Он помнит пятно от воска, и чёрные стены, и плакаты, а это… Это вызывает чувство отторжения и нелепости. Как будто синий узор и перина пытаются скрыть правду. – Ага. А твоя как? – Не тронута. Но ты же знаешь, я свою не любил никогда. Там правда пыли полно, словно в неё никто не заходил после моего отъезда. – А в мою как видишь, заходили. Смешно, правда? То, что дорого мне – уничтожили. А то, на что тебе плавать – сохранили. Коул садится на пол, опираясь на край кровати, достаёт сигареты и закуривает. Свет из окна подсвечивается его лицо и волосы, делая их очень контрастными. Дилан мнется некоторое время и затем садится рядом, соглашается на предложенную Коулом пачку, и тоже закуривает. – Смотри, мама узнает – нам конец, – насмешливо тянет Коул, и стряхивает пепел на блюдце. – Эта комната теперь святая святых, даже не знаю, как мне разрешил здесь ночевать. – Прекращай. Это просто гостевая, а ты не просто гость. Не прибедняйся, Дилан повторяя за Коулом, стряхивает пепел в тоже блюдце. – Мыть будешь сам, усмехается Коул. – Но ты, же первый это сделал. Коул лишь разводит руками и смеётся. – Тэг говорит у тебя всё круто с фото. – Тэг? Откуда он знает? – Его жена, похоже, вы пересекались. Ну или только она с тобой. Коул отбрасывает челку назад. – Тэг уже женат, боже. Я помню, как ты вечно сбегал к нему, и таскал от него всякие вкусняшки. Он.. Ну знаешь, счастлив? Дилан выдыхает струю дыма, задумчиво смотрит на брата: – Вроде да. Когда он говорит о ней, то прямо светиться весь. Не знаю. Я в этом не очень силён, ты же знаешь. Люди, их эмоции. Но, Тэг он… Он, кажется и правда очень счастлив. Они молчат некоторое время. – Всё хорошо. Даже лучше, чем хорошо, Коул закуривает ещё одну. – Когда начинал, вообще не знал, что делаю и куда податься. А сейчас все эти люди, журналы, модели. Все они хотят работать со мной. Приходят на выставки, всерьёз обсуждают, что я хотел сказать каждой своей фотографией. Знаешь, иногда кажется, что это всё затянувшаяся шутка. Иллюзия. Что они все они делают вид, будто им интересна моя работа. Словно, я притворяюсь, и вообще не знаю, что делаю. Дилан улыбается, так, что рядом с глазами появляются маленькие лучики морщинок. Его взгляд настолько добрый и тёплый, что Коул на мгновение забывает как дышать. Дилан протягивает руку, и осторожно, словно боясь спугнуть, касается щеки брата. – Я думаю, что они все приходят, говорят и обсуждают, потому что ты, несомненно, невероятно талантлив. И, они были бы идиотами, упустившими бога, если бы не обратили на тебя внимания. Коул тихонько выдыхает, и жмется к руке Дилана, он не хочет, чтобы тот это заметил, и одновременно хочет. Дилан всё замечает, улыбается и не убирает руку. Все настолько хорошо и правильно, хочется, чтобы это мгновение никогда не кончалось. И именно в этот момент раздается стук в дверь. И в комнату, не дождавшись приглашения входит Гарольд. Им было по 13, когда их мама встретила Гарольда и решила выйти за него замуж. Он был красивым мужчиной, с красивым голосом, невероятным обаянием и харизмой. Может он до этого близко не общался с детьми, и папой им стать не мог. Но по крайней мере, не смотря на то, что общего у них было мало, они находили его нормальным. Он не казался странным или опасным, или тупым как предыдущие мамины ухажеры. Он был взрослым, нравился их маме и всем взрослым, находил общий язык с учителями и тренером. Они могли смириться с тем, что теперь он станет частью их семьи. Ведь мама была так счастлива. Впервые за очень долгое время, она улыбалась, смеялась, и была в хорошем расположении духа.