***
Если бы Ринтаро позволил себе, добровольно и без особых раздумий, побаловать себя сладким вкусом французских ванильных губ Ацуму или руками, обжигающими его кожу, то это, без сомнения, было бы его собственным решением. Сознательный, обдуманный выбор.***
Эмоциям требуется время, чтобы затвердеть, и Ринтаро лишь превращает их в золотую волшебную пыль. Пусть они оставят следы своего отпущения грехов на его ресницах, под ногтями, на розовых губах. Кроме того, что такое нагота эмоций, если не признак жизни? Он закидывает сумку через плечо и выходит из раздевалки с мускулами, несущими легкий ожог удовлетворения, волосы все еще слегка влажные, когда он проводит по ним рукой. Во время тренировочного матча они были слишком погружены в воду, игнорируя скопившийся во время тренировки пот и постоянную болезненность. Но они победили. Но августовский ветерок пробегает по нему, обдавая прохладой. Ринтаро наслаждается им на ходу. Телефон в его кармане звонит три раза после того, как его будильник отключается, прежде чем он решает вытащить его из кармана. Три сообщения от Осаму пристально смотрят на него. Время 17:54 — солнце скоро сядет. Ринтаро щелкает по уведомлениям о сообщениях, стоя у входа в спортзал, и останавливается. От: Местный энтузиаст еды. [17:53] цуму все еще в спортзале? [17:53] ты можешь притащить его домой для меня? я куплю тебе чуппет. «Хорошо», — думает он. Глаза перечитывают пиксельные слова, зубы кусают его щеку изнутри. Он чувствует, как его брови сжимаются, потому что Осаму на самом деле придурок и его лучший друг. Но, если быть более точным, он такой же пробудившийся лис, как и его брат; нет лучших слов или стихов, чтобы описать его. Он смотрел на Ринтаро, вскрывая тайны, как будто уже обнаружил, что его кровь окрашивает снег, а тело покрывается обморожением. Кто-то, кто приходит как лучший игрок в сложной маленькой игре Ринтаро. Спрячь секреты Ринтаро и ищи под лунным светом, что он сделает. Бежит так быстро, как только может, а потом сталкивается с металлическими глазами и металлическим страхом. Поэтому, Ринтаро вместо этого смотрит вверх, словно ища утешение, которое приносят слабые звуки ударов мячей об пол. Конечно, есть очарование волейбола, солнце жаждет отпустить трон и Ацуму — во время подачи с глазами, светящимися какими-то эмоциями. «Ацуму», — кричит он против удара мяча. Он сбрасывает обувь, роняя сумку на пол. Его рука сильнее сжимает телефон. Ацуму игнорирует его. Они одни в спортзале, и Солнце медленно теряет свое положение королевской особы на небе, в то время как Луна ждет своего сигнала, чтобы украсть золотую корону. Живость в глазах Ацуму не теряется даже на фоне красных лучей заката, пробивающихся сквозь каждую щель в четырех углах этого пространства. Это чертово солнце всегда соперничает с ним. Ринтаро обращает внимание, собирает как можно больше информации. Вот мальчик, безвозвратно порабощенный спортом. Суна морщит нос от зловония абсолютных эмоций, когда сеттер достает еще один мяч, готовясь к очередной подаче. Ацуму не был Икаром, мальчиком, способным на большее, чем падение гордыни. Он был, возможно, чудовищем среди чудовищ, которые могут ездить на Колеснице Солнца, если он того пожелает. Итак, Ринтаро достает свой телефон, используя его так же, как Ацуму волейбольный мяч. Лучше быть готовым. «Ацуму, — » говорит он на этот раз громче и яснее. Теперь он ближе. Ацуму по-прежнему отмахивается от него, как от маленького лепестка, летящего по порыву ветра, и вот Ринтаро готов играть в эту игру, король против короля на доске заходящего солнца и волейбола. Видите ли, есть вещь, которую запоминает почти-любовник. Крошечные кусочки информации, если можно так сказать. У некоторых есть способность заставлять их кусать губы до крови; другие обеспечивают проникновение тепла в душу. И все это из-за неистовых эмоций почти-любовника. Приложение камеры Ринтаро готово, как меч, покидающий ножны, и все, что ему сейчас нужно, — это поставить противника на колени, сверкая лезвием, чтобы он сделал то, что делает лучше всего. Ринтаро становится проклятием этой игры достаточно легко. По мере приближения он нажимает кнопку спуска затвора, и несколько веселых моментов мучений Ринтаро в конце — это все, что нужно Ацуму, чтобы наконец взглянуть на него с хмурым взглядом. Он быстро отвечает с улыбкой, приводящей в бешенство. — Для человека, который только что помешал тебе переутомиться, это подлое приветствие, Ацуму, — говорит он, удаляя фотографии со своего телефона. Затем он поднимает глаза: «Тренировка закончилась рано, » Ацуму протискивается мимо него, щелкая языком и моргая от сильных эмоций, когда он убирает то, что осталось от его дополнительной практики. Он сегодня тихий. Тошнотворная тишина с напряжением, оседающим на спине, как будто обнимает его сзади. Ринтаро морщит нос. «Эй, » окликает он. Ацуму демонстративно игнорирует его, и что-то ненужное вспыхивает внутри Ринтаро. «Ацуму», Светлые волосы, золотисто-красные взгляды. Медленный заход солнца сегодня не поможет в скором извержении чего-то, если Ацуму не признается и не даст ему знать, что с ним происходит. Потому что они говорят. Голосами, действиями. Они говорят, и они слушают и не так, как раньше. Для силы, упрямства и ярости, чтобы нанести визит в импровизированном сценарии пьесы, в которой они находятся, он остается неподвижным — застрявшим где-то между торопливыми, агрессивными действиями Ацуму во время уборки и неумолимым взглядом Ринтаро, когда он смотрит, думает. Король против короля в такой обстановке было азартной игрой, в которой вы никогда не захотите ставить ставки, чтобы увидеть, кто кого обезглавит. «Думал, что ты пошел домой, Суна», — и вот он видит себя. Ацуму на что-то был зол. Может быть, расстроен. Его голос переплетается с непролитыми слезами. Красный, оранжевый и золотой по-прежнему раскрашивают спортзал, как будто время замедлилось. Красный, оранжевый, золотой, но Ацуму венчает голубизна огня, мощного и жестокого. Ринтаро видит, что пока нет жидкости, которая могла бы успокоить этот лесной пожар. Что ж, он полагает, что пора сыграть вальс с пылающим адом. «Привет, симпатичный мальчик», — кричит Ринтаро, наблюдая, как Ацуму уходит и бросает в его сторону еще одно безмолвное плечо. Ярость. Прекрасная вещь, чтобы её игнорировать. Разрушительная вещь — действовать импульсивно. Ринтаро подходит ближе, пока не сжимает в кулаке чёрный хлопок, Ацуму смотрит на него, руки роняют волейбольные мячи, чтобы схватиться за запястье Ринтаро. — Я сказал: «эй, красавчик!» И, ха, он действительно должен чувствовать гордость, растущую в его груди, когда лицо Ацуму украшает вся кровь, приливающая к его щекам? Ацуму молчит, широко раскрыв глаза и приоткрыв губы. Возможно, Ринтаро хочет закрыть их своими собственными. — «Заткнись, ладно?» Игра, что ли? Сдержанный гнев был полным разочарованием. Разочарование порождает капризы. Капризы всегда исполняются, и Ринтаро не упускает ни единого шанса, когда он нелюбезно толкает Ацуму к ближайшей стене, двигая руками, чтобы удержать его бедра. Взгляд, мертвый во впадинах подсолнечных глаз. — «Заткнись, а?» «Да, заткни рот, Суна,» «Да брось, ты никогда не зовёшь меня Суной.» Смех резонирует в его ушах, прежде чем Ринтаро замечает тепло на затылке; пальцы Ацуму появляются там и имеют наглость сжечь метку, он ухмыляется. Раздражает. — Эй, Рин-та-ро, — говорит он, на этот раз ближе. Ринтаро не отвечает — вообще-то не может. Его губы ласкают слова, слова, которым он позволил бы разорвать себя на части и съесть сырым. Затуманенными глазами Ацуму выглядит золотисто-голубым в этом свете, когда он с ухмылкой чуть отстраняется от лица Ринтаро. «Ну и мудак», думает он. В ответ Суна крепче сжимает чужие бедра. — «От тебя воняет, понимаешь?» Ринтаро улыбается ему. Он проводит рукой по волосам Ацуму, откидывая пряди, прилипшие ко лбу. — «Ты всегда хочешь испортить момент, да?» Ацуму смеется и кладет руку под подбородок Ринтаро — «Но ты ведь все равно меня поцелуешь, правда?» — спрашивает он. — «Зависит от обстоятельств.»бормочет Ринтаро. — Ты все еще сердишься?» — «Расстроен, да, » Затем большой палец прижимается к его нижней губе. Ринтаро не возражает, мысли только заражены божественностью этого парня в его руках. Бесстрашный парень, каков ты на вкус? Сумерки, железо, адский огонь. — Ты сегодня в блеске, — тихо замечает Ацуму, не сводя глаз с его губ. Взмах, и большой палец подносится к ним, язык метается, чтобы лизнуть его, а глаза двигаются, чтобы встретиться взглядом с Ринтаро. «Клубничный?» Ринтаро хочет прорезать ему грудную клетку, посмотреть, не выплеснется ли наружу озорство. Его руки движутся вверх, под черную футболку, и крепко ложатся на талию Ацуму. Его руки начинают растекаться голодными обморожениями по теплой коже. О, как он надеется, что Ацуму сгорит от его прикосновения. Если бы он позволил ярости короля поглотить себя, то с таким же успехом мог бы тащить самого короля. — «А ты?» «Узнай, Ринтаро, — и губы Ацуму прильнули к его губам. Французская ваниль. Он улыбается, проталкиваясь все ближе и ближе. Этот парень в его объятиях не знает, как успокоить революцию, бушующую в нем; Ацуму не любит проигрывать, начиная с того, как он вызывает войну в своих поцелуях, и кончая тем, как его костяшки находят в себе смелость ласкать скулы. Ринтаро может посоревноваться. Он всегда может и всегда будет. В бальном зале их ртов идет танец. Хореография, которая оставляет их жаждущими. Ринтаро чувствует мягкий укус зубов на своей нижней губе. Его и без того нерешительно надетый галстук ослабевал, на рубашке расстегнулись две пуговицы. Рука пробегает по его волосам и тянет, голова наклонена, шея обнажена. Ацуму бросает на него ошеломленную ухмылку, губы блестят так, что Ринтаро облизывает свои. Французская ваниль, думает он. Французская ваниль и клубника. Любопытный парень, говорит ему разум. Рассчитайте свой хаос и приведите его в агрессию. Прижмись губами к его губам, поглоти его целиком. — Он знает. С божественностью и ихором, пятнающим само его существо, Ринтаро отвечает с тем же пылом полубога, пытающегося доказать свое превосходство над неразрывными нитями самой судьбы. Руки Ринтаро задирают футболку. У Ацуму ямочки на спине, думает он. Ямочки Венеры. Забавно, как римская богиня любви оставляет отпечаток на Ацуму, как будто он не родился с сердцем, которое носит на рукаве, сердцем, от которого он продолжает отрывать кусочки, чтобы поделиться, как макароны на пикнике под облачным небом. Итак, Ринтаро оставляет отпечатки кончиков пальцев и ладони, чтобы встретиться с кожей, более мягкой и горячей, чем его, он касается её — нажимая двумя пальцами на две ямочки как раз в тот момент, когда Ацуму скулит у его шеи и тает в нем еще больше. Ринтаро улыбается. А теперь скажи мне, сколько секунд нужно человеку, чтобы кончился кислород? Ринтаро говорит себе, что он не знает, и у него нет достаточно энергии, чтобы заботиться, но Ацуму не позволит ему эту обычную роскошь вообще. Он отстраняется первым, закрыв глаза и прижавшись лбом к другому. «Цуму, » шепчет он. Открыв глаза, он встречает расширенные зрачки, когда его руки расчесывают светлые волосы и опускаются, чтобы погладить Ацуму по щеке. «Дыши, » Гул. Минутку. Два. Три. «Таро, » рука тянется к его волосам и тянет. — Опять, — бормочет Ацуму, прерывисто дыша. Просите, и вы получите. Ринтаро встречает его взглядом, целует медленно и дразня. Ацуму отвечает, губы приносят новую приливную волну голода. Ринтаро слышит тихое рычание, и Ацуму снова отстраняется, сверкая глазами. «Поцелуй меня так, как будто ты чертовски серьезно это делаешь, неудачник, » — шипит он, сморщив нос, прежде чем снова притянуть его. Разве это вызов? он размышляет про себя. Он уже запомнил голод на губах Ацуму, отчаянное дыхание, смешивающееся с ним. Но Ринтаро отказывается утонуть, продолжает идти в том же темпе, пока Ацуму снова не уступает ему, как будто это неизбежно или что-то в этом роде. Рот от рта до челюсти и шеи. Открыто. Поцелуи на том месте, где плечо начинает встречаться с его шеей, что вызывает дрожащий вздох у Ацуму. Кто-то дергает его за волосы. «Рин, ” бормочет Ацуму. Игнорируется. Еще один рывок, более сильный. «Рин, » Ринтаро отстраняется, мурчит, наблюдает. Вот оно — нераскрытое искусство ярости, целующей мальчика, чудовище, полубога, Ацуму. Распухшие губы, взъерошенные волосы, раскрасневшиеся щеки. Прямо там, где шея встречается с ключицами, расцветает пурпур. Одна из его рук двигается, чтобы расплатиться с волосами на затылке. Другая идет по коже его спины, двигаясь вверх-вверх и вверх по колонне на его позвоночника. Мягко. Нежно. Прикоснись ко мне. Ринтаро желает в уме. Ацуму тихо следует за ним, проводя кончиками пальцев вниз и обводя круги на талии. Глаза Ацуму по-прежнему следят за каждым его движением. У него на щеках ямочки, даже если он не улыбается. О, — бормочет Ринтаро таким тихим голосом, что он кажется хрупким даже на фоне успокаивающего дыхания Ацуму. И он почти инстинктивно целует его в уголок губ. Он снова отстраняется, и Ацуму смотрит на него глазами лани, ждет. Рука Ринтаро перемещается к его челюсти и удерживает Ацуму, как будто он пытается впрыснуть что-то большее, чем эмоции. Он двигается, чтобы провести губами по подбородку, словно лаская. Медленно, мурча — от челюсти к раковине уха. Затем он отстраняется. «Ну, думаю, хватит, Цуму.» усмехается Ринтаро. — "Пойдем домой, ладно?» Он смеется, хрипло, мягко и дразняще. Хитрость не оставит его так же, как французский ванильный вкус, прижатый к его губам. Ацуму стонет, золотые глаза скрыты под опущенными веками. Тихий стук раздается от удара его головы о стену позади него, когда он прищуривает глаза и смотрит на Ринтаро. — Ты просто оставишь меня здесь, не так ли?» — «Поторопись, и, может быть, я поцелую тебя еще раз или еще что-то в этом роде, » — ухмыляется ему Ринтаро. — У тебя с собой бальзам? Он приятный на вкус.» Мозолистые кончики пальцев, мягкие ладони. Он без колебаний хватает Ацуму за руку и оттаскивает его от стены. Ацуму снова смотрит на него с новым фокусом, освещающим его глаза. На губах Ацуму появляется улыбка. Он никогда не отступает.