(Не)детские сказKEY by Syrena

      Раз – шаг правой.       Если он опять устроит сцену – мама расстроится.       Два – шаг левой.       Тренер, конечно, будет ругаться.       Три – опять правая.       Директор вызовет маму в школу. Наверняка вновь позовут школьного психолога – противную Акулину Михайловну.       Четыре – левая.       Взрослые будут участливо качать головами и жалостливо улыбаться: мол, не повезло бедной Вере Николаевне, мало того, что после трагической гибели сержанта Демидова в Сирии сына приходится одной поднимать, так у мальчишки ни стыда, ни совести – надо же, придумать такое: акула в школьном бассейне.       Деня знал, что она там: большая, серая, вечно голодная. Плавает взад-вперёд в двадцати пяти метрах резко пахнущей хлоркой воды. Акулы ведь никогда не останавливаются – вы что, не знали? А Денис знал: эта точно не остановится, пока... Пока... Пока не сожрёт его – со всеми потрохами.       На проклятущих занятиях физкультурой он так боялся, что впадал в состояние истинно кататонического ступора, намертво прирастая к скамейке у бортика. Серый плавник над водой. Туда-сюда. Взад-вперёд. Вправо-влево. Аккуратно, бесшумно, словно пловец-олимпиец, борющийся за золотую медаль.       А на прошлой неделе... Кирилл Митриченко, самый главный заводила класса, подошёл к Дене, сжавшемуся в комок на лавке, и, под одобрительные взгляды тренера и улюлюканье одноклассников, попытался стащить его в воду. Конечно, Кирилл был намного выше и сильнее Дениски, ему бы наверняка удалась эта милая шалость, если бы он, в борьбе за собственную жизнь, не вцепился в край скамейки мёртвой хваткой. Что было дальше, Деня плохо помнил.       Кажется, он кричал. Кричал так, как, наверное, кричат свиньи в последний момент своей жизни, перед тем, как получить молотком промеж глаз. Он, вроде, даже намочил штаны. Мальчишки сначала громко ржали, но потом прибежала школьная медсестра. Перед тем, как окончательно отключиться, Деня ясно запомнил одно: тупая морда акулы поднялась над поверхностью воды. Она улыбалась ему, демонстрируя острые, как бритвы, зубы.       На неделю Денис был освобождён от занятий. Всё бы хорошо, ведь дома из воды – лишь ванна. Там не может поместиться акула – он ведь уже не маленький и понимает это. Вот, только, директор Егор Фомич присылал к нему каждый день ровно в 17:00 Акулину Михайловну. Она садилась на диване – в неизменном сером костюме, чёрные, словно влажные, глаза бегают за стёклами очков.       Туда-сюда. Взад-вперёд. Вправо-влево. И разговаривала с Деней. «Наши маленькие беседы» – так она это называла в разговорах с мамой.       «Вера Николаевна, мы с Егором Фомичом оба надеемся, что наши маленькие беседы пойдут Денису только на пользу!» – говорила она, обнажая в белоснежной улыбке ряд ровных зубов, пожалуй, слишком больших для её аккуратного ротика-щёлки. А потом переставала улыбаться, глядя ему прямо в глаза. И задавала очередные вопросы: «Как ты спишь, Денис? На правом боку? Или на левом? Не снится ли тебе, что ты делаешь что-то плохое Кириллу Митриченко?», «Как ты мочишься, Денис? Не боишься ли спускать воду в унитазе? Там акулы нет?», «Денис, не представляешь ли ты себе твоего мёртвого папу, когда смотришь на тренера? А на директора? Ты что, совсем не горюешь, малыш?»       «Маленькие беседы» были дерьмом собачьим. Это Деня понял сразу же, когда в понедельник вернулся в школу. Сердце, как и прежде, уходило в пятки, а колени подкашивались при одной только мысли о том, что ему вновь придётся подойти ближе, чем на сотню метров к отдельно стоящему зданию школьного бассейна. Он знал: она там, плавает туда-сюда, взад-вперёд, вправо-влево в хлорированной воде. Плавает и ждёт, когда он окажется рядом.       Ещё Дениска знал, что это скоро закончится. Акулина Михайловна считала, что лучше резко сдёрнуть пластырь, чем отрывать его медленно. Не так болезненно, говорила она.       Он плакал и кричал, умолял маму дать ему освобождение от физкультуры – всё тщетно. Пластырь решили рвать в понедельник четвёртым уроком. В присутствии двух классов, тренера, медсестры и Акулины Михайловны, само собой.       Деня взглянул на часы. Деловито подытожил, что жить ему осталось два часа, пятнадцать минут. Насчитал ещё пятнадцать шагов до туалетной комнаты для мальчиков.       Там было светло. Совсем уже летнее солнце заливало кафельный пол, отражалось от белых поверхностей писсуаров, солнечными зайчиками отскакивая от расписанных маркерами поверхностей зеркал. Где-то в коридоре, на первом этаже, слышались тяжёлые шаги Иваныча – школьного охранника, обходящего свою территорию. Привычные звуки, ставшие уже почти родными.       Денис подставил лицо солнцу и, зажмурившись, досчитал про себя до пяти. Затем вынул из кармана моток крепкой бечёвки, на которой мама сушила бельё, и сунул руку поглубже. Пальцы коснулись неровной поверхности металла. Отцовская медаль «За отвагу». Присуждена посмертно.       — Теперь ей до меня не добраться, – проговорил Денис Демидов, затягивая петлю на шее. – Я больше не боюсь, папа.