|||||
Хонджун любил свою комнату. Любил лазить через окно на крышу и смотреть на звезды. Любил своих родителей. Любил помогать им с фермой. Любил доить коров и получать от мамы похвалу. Любил сыпать корм вокруг куриц, пока они не переставали шуметь. Хонджуну было пятнадцать, когда в их деревню за долгое время кто-то переехал. Говорят, семья из большого города. Хонджун любил день, когда впервые увидел Сонхва. С бледным оттенком ухоженной кожи, с красивыми, шелковистыми волосами. Хонджун любил вечер, когда Сонхва с тихим голосом застенчиво поздоровался с ним впервые. Хонджун любил закат, который красиво падал своими золотистыми бликами на улыбку Сонхва. С тех пор Хонджун любит делить одно одеяло на двоих по ночам на крыше. Любит смеяться, когда его новый друг с отчаянным выражением лица смотрит на него, сидя на маленькой табуретке перед коровой. Любит корчить рожу, пока Сонхва фотографирует его на пленочную камеру. Любит Сонхва. Любить Сонхва для него было так же естественно, как дышать. Будто он только его и ждал все это время. Будто жил ради этих прикосновений, как бы невзначай, но от которых оба улыбались и прятали взгляд. Для него так же было естественно сесть на велосипед посреди ночи и поехать к дому Сонхва. Потому что соскучился. И плевать, что до самого позднего часа и так были вместе. Кого это волнует, когда он хочет увидеть Сонхва. И знает ведь, что не он один так себя чувствует. Поэтому он позволяет себе встать на носочки, оперевшись ладонями об плечи старшего и невесомо прикоснуться к его губам. Это было так естественно. Целовать заспанного, опухшего после сна Сонхва. Получать от него счастливую улыбку и стоять в объятиях старшего, подбородок свой расположив на его плече. Но не долго. Потому что, дурак, почему ты вышел в одних пижамах, холодно же. И смущенно улыбаться, ведь хотел увидеть своего человечика. Хонджун и Сонхва. Сонхва и Хонджуна. И никак иначе. Потому что для них было естественно быть вместе. Хонджуну было восемнадцать, когда они собирались на свидание. Он думал, что вот так вот идти в бок о бок со старшим, ловя взгляды друг друга, часть его жизни. В прошлом. Сейчас. И в будущем. Хонджуну было восемнадцать, когда они услышали вопль. И только потом, увидели как человек ест другого человека. Как он зубами откусывает плоть и противно чавкает. Он не живой. Они поняли это не сразу. Хонджуну было восемнадцать, когда убегать и прятяться от ходячих мертвецов стало так же естественно, как любить Сонхва.|||||
Сонхва толкает Хонджуна за забор и быстрым движением засовывает замок на свое место в калитке. Он тихим щелчком замыкается и Хонджун только сейчас понимает, что Сонхва остался стоять там. По ту сторону. Нет. Нет-нет-нет-нет. Он почти в истерике тянется к замку, пытается голыми руками открыть его. Сломать. Хоть что нибудь сделать, но не оставлять там Сонхва. Дурак, кричит он. Забор выдержал бы. Выдерживал всегда. Забывает что сам, когда бежали сюда, думал, что их убежище сегодня их не спасет. Не тогда, когда мертвецов больше десяти, а может и больше двадцати. Но точно не как раньше, когда их число не превышало двух или трех. Эта толпа мертовец запросто смогла бы сломать забор, который до этого всегда удерживал те парочку зомби подальше от их маленького, спокойного мирка. Он отлично понимает, что задумал Сонхва. Сам собирался это сделать, да опередили его. Он громко ругается, не на Сонхва, нет. Хонджун уже не сдерживает слезы, пока через щели в заборе пытается переплести пальцы с возлюбленным. Тот говорит ему не стоять тут. Бежать быстрее. Выйти из другого выхода и бежать, пока мертвецы отвлечены им. Говорит выживи. Говорит ты должен выжить. Хонджуну остается только судорожно кивать, глотая слезы. Он обещает, что обязательно увидит своими глазами эйфелевую башню. Обещает, что выполнит их мечту еще с юношества. Что сделает кучу фотографий и что среди них обязательно будет та, где он держит эйфелевую башню на своих ладонях. Глупая мечта старшего, над которым он всегда смеялся. А потом он убирает руки, смотрит в последний раз в такие родные, любимые глаза и уходит. На негнущихся, ватных ногах пытается бежать. Сонхва в последний раз кричит ему, что любит его. А Хонджун ничего не может ответить. Потому что ком в горле. Потому что хочется орать, пока не сорвет голос. А Сонхва изо всех сил пытается не издавать из своего горла ни единого звука. Не хочет, чтобы последним воспоминанием его любимого о нем был его полной болью крик. Хонджуну двадцать два, когда он теряет часть себя.